Шанс. Выполнение замысла. Сергей Савелов. Книга 3

– Есть, – решительно отвечаю и показываю пальцем на голову.

– Сообщи о том, что можно проверить быстро, – приказывает.

Смотрю, что Романов подобрался и даже румянец вернулся. Сажусь, придвигаю к себе блокнот, и демонстративно взглянув на собеседника, вспоминаю недавнее сообщение Ксенофонтова о смерти Папы и начинаю писать:

«Недавно избранный Папа Римский вскоре скончается и на его место будет избран польский католический священник Войтыла. (Вспоминаю и вписываю прикольное слово – «папабили»). Католики Польши приобретут мощную поддержку и станут влиятельной силой. Польша все больше будет становиться слабым звеном среди соц. стран. Правительство страны набрало западных кредитов. Вскоре кредиторы поднимут процентную ставку рефинансирования, и в Польше возникнет финансовый, экономический, а затем политический кризис».

Романов не выдержал, поднялся и встал за плечом, читая сразу чего я пишу.

Пишу – «Мазуров» и «Машеров» и поднимаю голову. Григорий Васильевич кивает, а потом вопросительно вскидывает подборок. Понимаю – это вопрос «когда?» Задумываюсь. Мазуров вскоре умрет. Официальная версия – по болезни. (По слухам – убит). О смерти Машерова помню, что будет дорожно-транспортное происшествие. Автомобиль Машерова столкнется с самосвалом, который нарушив Правила дорожного движения, выскочит на главную дорогу. Что-то вертится в памяти, насчет урожая. Вероятно, тот погибнет осенью. Так и пишу – «осенью восьмидесятого года».

Задумываюсь о том, что еще могу привести Романову в доказательство своих возможностей и понимаю, что нечего. Точных дат и многих событий не помню. В панике начинаю писать об всем, о чем помню:

«Военный конфликт между КНР (Китайская Народная республика) и СРВ (Социалистическая Республика Вьетнам). Китайские войска вторгнуться на территорию Вьетнама. Завяжутся приграничные бои. Наши пригрозят Китаю, даже приведут в повышенную готовность войска Дальневосточного округа, и они выведут свои части. До этого конфликта Вьетнам введет свои части на территорию Камбоджи и нанесет несколько поражений армии Пол Пота. Китай поддерживал режим Пол Пота. Срок – конец осени, зима.

Исламская революция в Иране. Шах сбежит из страны. Светское Правительство будет свергнуто. К власти придут исламисты во главе с аятоллой Хомейни. В стране отменят все светские законы. Будет создано единственное в мире шиитское государство. США и нас признают врагами. Срок – зима, весна следующего года».

Завис: «Что еще написать, чтобы поразить Романова?» Открыл чистый лист и быстро, не обращая внимания на чистописание и разборчивость почерка торопливо записал:

«Предатели в СССР. Действующие, будущие, прошлые и вероятные.

Калугин, генерал КГБ. Первое главное Управление. Самый молодой генерал.

Поляков, генерал ГРУ.

Огородник. МИД или Министерство внешней торговли.

Кулак (Кулик), Герой Советского Союза, КГБ. Сейчас на пенсии».

Вспомнив о Великом Советском писателе Л. И. Брежневе, возвращаюсь к предыдущему листку и вписываю: «Малая земля», «Возрождение» и «Целина». Л. И. Брежнев». На Романова не смотрю, но чувствую, как он шевельнулся и вздохнул.

Продолжаю о предателях:

«Пигузов, Толкачев. Кто такие не знаю, но фамилии довольно редкие.

Резун. Сейчас должен работать в резидентуре в Западной Европе.

Гордиевский, – вроде КГБ.

Шевченко – посол в ООН.

Горбачев – вредитель.

Шеварднадзе – потенциальный враг.

Яковлев Александр – подозрения в шпионаже. Агент влияния. Помощник Горбачева.

Ельцин – сейчас первый секретарь Свердловского Обкома КПСС. Будет Президентом России. Ради личной власти готов на все».

Романов тронул меня за плечо и произнес:

– Хватит пока. У меня больше нет времени. Давай свои бумаги, почитаю и подумаю. Из Ленинграда пока не уезжай. Напиши мне телефон, по которому тебя можно будет найти.

– Я буду ежедневно звонить Петру Петровичу, – отказываюсь давать телефон.

– Ты мне не веришь? Зачем же ты искал со мной встречи? – удивился.

– Вам верю, но вашему окружению нет, – ответил, глядя в глаза.

Некоторое время Романов сверлит меня недовольным взглядом, но потом кивает, соглашаясь.

– Думаю, наша встреча не последняя, – предупреждает. – Что ты хотел по своим песням? – вспомнил.

– Передать песню «Дорога жизни» какому-нибудь певцу и зарегистрировать, как свою интеллектуальную собственность. Потом представлять Художественному Совету другие песни, и, если Совет пропустит, регистрировать их, – сообщил о своем желании.

– Я подумаю, – пообещал Григорий Васильевич. – Сейчас можешь идти, – разрешил. – Если встретишь Петра Петровича, то попроси подняться, – попросил.

Вырываю исписанные листки из блокнота и вместе другими, в том числе испачканным передаю ему.

– Очень прошу потом уничтожить их, – напомнил.

Забрал блокнот и попрощался.

«Надеюсь Романов последует моему совету и уничтожит записи, написанные моей рукой», – мелькает мысль.

Отступление. Романов. Ксенофонтов.

Оставшись один Романов задумался, глядя на небольшую пачку исписанных листков в руке. Поверить в то, чего он узнал сегодня, было невозможно, но именно из-за ужасного финала в это почему-то верилось. Не может, даже самый извращенный мозг придумать такого. И проверить правдивость Соловьева пока невозможно. «Молодой засранец! Свалил на меня этот груз и, наверное, доволен», – зло подумал о пророке, – «если это правда, конечно». Но мне чего с этим делать?

Хлопнула дверь в прихожей и в комнату вошел хозяин квартиры. Увидев задумавшегося Романова с пачкой листков в руке, Ксенофонтов поинтересовался:

– Как прошла встреча? Сообщил Соловьев что-либо интересное?

– Да, сообщил. Не знаю, что и думать, – ответил гость, по-прежнему погрузившись в свои мысли.

Романов встал и, посмотрев на Ксенофонтова, сообщил:

– Слишком все неожиданно. Мне надо подумать, а сейчас пора ехать. Разговаривать некогда, потом с тобой свяжусь. Соловьев по-прежнему будет тебе звонить дважды в день. Будь добр, не спеши своим докладывать об этой встрече. Очень тебя прошу.

Григорий Васильевич протянул руку и после энергичного рукопожатия вышел из квартиры.

Ксенофонтов пребывал в растерянности. Таким он Романова еще видел. Что же произошло при встрече? Почему Глава Ленинграда выглядел таким пришибленным? Что ему сообщил Соловьев? Почему он не услышал никаких инструкций хотя бы на первое время? Не доверяет? Что означает настоятельная последняя просьба? Он ведь обещал и сообщал, в каком случае молчать не будет.

Наконец он вспомнил о пишущем магнитофоне. Может Романов рассчитывал, что, прослушав запись, я все пойму, а на анализ и разбор разговора действительно уже времени не оставалось?

Он остановил запись и перемотал пленку в начало. Запустил и, закурив, присел в кресло, приготовившись слушать. Слышит свой предварительный разговор с Романовым. «А запись неважная!» – машинально отмечает. Опыта в установке прослушивающей аппаратуры у него мало или плохой микрофон. Наконец послышалось начало разговора Романова с подростком:

«Сережа, ты сам хотел нашей встречи. У меня не так много времени. Не скрою, ты меня заинтересовал. Слушаю тебя».