Волчья сыть

Настроение было отвратительное. Только сытный обед сумел немного примерить меня с недавним унижением.

После трапезы Фрол Исаевич принес мой новый сюртук. Я все-таки добился своего, сидел он почти прилично. Я вытащил бумажник и расплатился с Котомкиным. Портной долго ломался, но деньги взял и стал излишне любезным.

Я вспомнил про свое изобретение и пошел узнать о судьбе экранированной ермолки. Подмастерье заказ уже выполнил, и я тут же надел шапочку на голову, прикрыв ее треуголкой. Оставалось проверить работу экрана на практике.

Я вернулся к себе в комнату, но пообщаться с Алей не успел, прибежал посыльный от местного больного, и я отправился на вызов. К вечеру, уже позабыв про несостоявшийся эксперимент, я вернулся домой. Аля выглядела встревоженной.

– Почему-то я тебя то слышу, то не слышу, – сообщила она.

Слышала она меня, как я понял, тогда, когда я был у пациентов и снимал шляпу.

– Наверно, потому, что я не все время думаю, иногда отдыхаю, – обманул я доверчивую девушку. И, очень довольный собой, я убрал свое ноу-хау до тех времен, когда мне понадобиться припрятать свои мысли от всеобъемлющей и всепроникающей женской любознательности.

Пока такой нужды не было. Вся желанная, прекрасная половина человечества пока концентрировалась для меня в одной представительнице, что я и доказал себе и ей, несмотря на усталость, не откладывая дело в долгий ящик…

Утром меня разбудил настойчивый стук в дверь.

– Что случилось? – спросил я, не в силах подавить зевоту. Наши с Алей супружеские бдения окончились совсем недавно, и я опять не выспался.

– Ваше благородие, – окликнул меня Котомкин, – к тебе тут опять из Завидово приехали.

– Гони их в шею, – распорядился я. – Скажи, что я завидовских не принимаю.

Через несколько минут стук в дверь повторился.

– Ну, что там еще?

– Они ругаются и дерутся, – плаксивым голосом пожаловался портной, – вас требовают.

– Ладно, сейчас выйду, – пообещал я, окончательно просыпаясь.

Не успел я встать с постели, как в коридоре послышался шум, дверь распахнулась, и в комнату ворвался завидовский управляющий Иван Иванович. Лицо его было искажено злобой.

Я стоял голым посредине комнаты, собираясь одеваться, Аля в аналогичном виде сидела на кровати.

– Немедленно оденьтесь и поедете со мной! – заорал Вошин.

– Пошел вон, скотина! – рявкнул я, замахиваясь на него кулаком.

Лицо Ивана Ивановича пошло пятнами, глаза сузились, и он, сжав кулаки, двинулся на меня. Такого к себе, любимому, отношения уездного лекаришки, да еще и живущего в мещанском доме, он терпеть не собирался.

Мой вчерашний урок с чаевыми, видимо, не произвел на него никакого впечатления.

Я дал ему приблизиться, шагнул навстречу и с наслаждением ударил его кулаком в солнечное сплетение. Кулак легко погрузился в мягкий начальственный живот.

Управляющий споткнулся на месте, хрюкнул, выпучил глаза и перегнулся пополам, хватая открытым ртом воздух. Я, не дожидаясь, когда он придет в себя, сгреб его за шиворот, приподнял сзади за штаны и, вытащив наружу, сбросил с крыльца.

Только после этого, увидев восторженные лица всей портновской челяди, я вспомнил, что совсем голый. Мое возвращение в дом было менее триумфальным, чем выход.

Одевшись, я вернулся во двор, где обнаружил, что Вошину на помощь пришли два дюжих ливрейных лакея. Втягивать в разборку людей Котомкина мне не хотелось, как и драться с явно превосходящими силами противника.

Я уже собрался сбегать в комнату за саблей и разогнать камарилью силой оружия, когда увидел, что мне на помощь спешит Иван с дубиной в руке. Лакеи, увидев «вооруженное» подкрепление, оробели и начали пятиться к воротам.

– Этого не трогай! – крикнул я Ивану, указывая на Вошина. – Он мой!

Управляющий уже отдышался после удара и рвался в драку. Даже позорное падение с крыльца не сломило его бойцовский дух. Я тоже был не против рассчитаться с ним за вчерашнюю колымагу и поездку под дождем. Грешно было упускать такой удобный случай.

Пока Иван отгонял лакеев, мы начали сходиться. Иван Иванович вперил в меня ненавидящий взгляд и гонял по скулам желваки. Мужик он был сытый, здоровый, но драться явно не умел. Я раздумал его бить и решил просто поглумиться над дворянской спесью.

Подойдя к противнику, я сделал обманное движение, на которое Вошин ответил ударом кулака. Я отклонился, перехватил его руку, вывернул за спину и взял в замок. Таких приемов самбо местный народ еще никогда не видел и разразился восторженными криками.

Чтобы Иван Иванович не вывернулся, я своей левой рукой оттянул ему за волосы голову назад так, что он не мог пошевелиться. После этого я вывел его на улицу, подвел к глубокой луже, оставшейся после вчерашнего дождя, подсек ему ногу и прицельно бросил лицом в грязь.

Иван Иванович, не сумев ни подготовиться, ни сгруппироваться, плашмя пал в черное, жидкое месиво. За моей спиной стоял Иван со своей дубиной, и завидовские лакеи не осмелились вмешаться, чтобы помочь своему шефу. По раннему часу народа на улице не было, так что интересное зрелище увидели только участники драки и домочадцы портного. Восторг зрителей и мой успех были полными.

Вошин, вымазанный грязью с головы до ног, вскочил было на ноги, но поскользнулся и опять, теперь уже спиной, свалился в лужу. Портновская компания и подоспевшие на шум соседи насладились новой фазой развлечения. Оставив публику наслаждаться зрелищем чужого унижения, мы с Иваном вернулись в усадьбу и притворили за собой ворота.

Через несколько минут незваные гости покинули наши негостеприимные Палестины. На улице раздались крики, свист, улюлюканье, потом топот копыт и роскошная карета укатила восвояси. Взволнованные зрители разошлись по своим делам, и все приняло обычный сонный вид.

Я вернулся в дом. Мой бойцовский запал уже прошел, и я задумался о странном поведении завидовского управляющего. Вел он себя слишком нагло и нелогично, чтобы в этом не было скрытого смысла.

Участие во всем случившемся Трегубова можно было исключить. Вошин или выполнял «социальный заказ» моих неведомых недоброжелателей, или его действия были вызваны какими-то причинами или комплексами, известными ему одному.

В нашей комнате собрались близкие Котомкина, Иван и Аля, ожидая объяснения случившемуся. Пришлось коротко рассказать о лечении Трегубова, миске с полбой и плате мелким серебром. К моему удивлению, слушатели рассказ восприняли без эмоций.

– Ошибочка, знать, у них вышла, ваше благородие, – посмеиваясь, говорил Котомкин, – они, видать, приняли тебя за нашего брата, вот и покуражились. И то, сказать, живешь у портного, полукафтанье у тебя недошитое…

Я хотел сказать все, что думаю, про его «полукафтанье», но потом раздумал.

– Теперича, – между тем продолжал портной, – они поедут на тебя жалиться, а как узнают, что ты из благородных, и тебе никто не указ, захочут тебя на бой вызвать, удовольствие, то бишь, удовлетворение получить. Ан как им скажут, что ты за один ден двух офицеров поранил, испужаются и приедут мириться.

– Ладно, – сказал я, – Бог ему судья. Если и вправду приедет, в дом не пускайте. Гоните в шею под мою ответственность.

Иван и Котомкины ушли, и мы остались с Алей вдвоем.

– Ай, стыд-то какой, – огорченно сказала она. – Как же ты при людях, как есть голый… Здесь же есть и которые женского звания, и все на тебя глаза пялили. Знал бы, что про тебя девки думали…

Такое узнать любопытно каждому мужчине, но выяснять подробности я не рискнул.

– Зачем вы вместе с мужиками в баню ходите, если такие стыдливые? – попрекнул я свою скромницу, меняя опасную тему разговора.

– Так то другое. Ходят по неволе или по семейственности.

– Какая неволя, в общих банях все в одном предбаннике раздеваются, а потом в одной парной парятся.

– Так то баня, в ней моются, а на миру голым ходить – стыд и срам.

Такая логика меня не очень убедила, но я не стал спорить.