Прыжок в прошлое

Он схватил с полки штуку какой-то материи и начал совать мне в руки.

– Отменнейшее сукно-с, такого и в Петербурге-с не достать-с.

Похоже, у ребят была четко отлаженная методика торговли. Я не без интереса понаблюдал ужимки купца и резко прекратил этот спектакль художественной самодеятельности, схватив предпринимателя за окладистую бороду:

– Ах ты, аршинник, самоварщик, архиплут, протобестия! – заорал я голосом городничего из гоголевского «Ревизора» и попытался помотать тушу хозяина за бороду. – Так-то ты царские указы выполняешь! Да я тебя в Сибирь! Да я тебя на дыбу! Молчать, когда тебя спрашивают!

Ассорти из Хлестакова и городничего мне явно удалось. Купец мне поверил. Он уронил драгоценное сукно на грязный пол и начал валиться на колени.

– Вашество, помилуйте, не погубите, жена, детки малые…

Я не поверил, но смягчился.

– Ладно, но смотри у меня, в последний раз прощаю. Так тебя, растак!

– Вашество, благодетель, кормилец, век Бога молить, и деткам накажу, что только приказать изволите…

В общем-то, с этого ему и стоило начинать.

– Бумагу почтовую и чернила.

Мне мгновенно принесли пачку бумаги в пятьдесят листов и пузырек чернил.

– Шелковую рубаху субтильной девице, – приказал я, переведя размер одежды Алевтины на понятный язык. Передо мной тот час навалили груду рубашек, поставив перед сложностью выбора. Я покопался немного и отложил две подходящие по размеру рубахи, приказав купцу самому проверить их качество. Напуганный «аршинник» забраковал обе и поменял их на такие же, но без недостатков.

Потом я занялся подбором всяких женских аксессуаров, пользуясь указаниями купца. Горка покупок оказалась внушительной, и мне ее упаковали в берестяной кузовок.

– Сколько? – строго спросил я хозяина.

– Вашество, не извольте обижать, примите-с…

– Посчитай и скажи, – отверг я взятку, даже не будучи должностным лицом.

– Исключительно, для вас, нашего благодетеля, все-го-то пятьдесят рублев.

Я не имел никакого представления о существующих ценах, но лавка казалась достаточно простонародной, и товары в ней были не для богатых. Притом купчина смотрел на меня слишком честно, и слишком сладостно заглядывал в глаза, чтобы я ему поверил. Поэтому, используя опыт старших поколений, я театрально вытаращил глаза и процитировал Жванецкого:

– Скоко-скоко? Это что, за товар или за всю лавку?!

– Вашество, не погуби, – опять повторил свою репризу купец, – благодетели вы наши, по-божески, по справедливости, четвертной!

– Тэк-тэк, – гнусным тоном процедил я, – значит, говоришь, двадцать пять рублей?

– Двадцать рублей, барин, будет по справедливости, – почти нормальным голосом, уточнил хозяин.

Я не стал торговаться и расплатился. Провожали меня низкими поклонами и умоляли наведываться еще. Вид у купца был победоносно довольный, и я понял, что меня все-таки надули.

Начинало смеркаться. Я вспомнил, что заказал баню, и поторопился сесть в коляску.

Рабочий день у портного к этому часу кончался, и хозяйка со служанкой кормили семью и работников ужином. Из «трапезной», довольно большой комнаты с длинным столом, доносился гул голосов. Не сообщая о своем возвращении, чтобы никого не беспокоить, я прошел к себе. Аля грустно сидела у окна и не повернула головы, когда я вошел.

– Добрый вечер, – бодрым голосом сказал я. – Как ты здесь одна, не скучала?

– Нет.

– Что-нибудь случилось?

– Нет.

– Тебе опять нездоровится?

– Нет.

– Ты так и будешь некать?

– Нет, – ответила девушка.

– Так в чем тогда дело?!

– А правду говорят, что барыня, к которой ты ездил, – красавица?

Я засмеялся и обнял девушку за упрямые плечи. Аля взглянула на меня. Я чуть не шарахнулся в сторону: на меня смотрело не лицо, а жуткая карнавальная маска. Только спустя несколько секунд я понял, в чем дело, и принялся хохотать.

– Это кто тебя так разукрасил? – еле справившись с собой, спросил я. – Никак, Дуня?

Должен признаться, что мой взрыв веселья, с точки зрения Али, был верхом невоспитанности. Однако слишком силен и неожидан был эффект от увиденного, чтобы удержаться от смеха.

Все ее лицо было покрыто какой-то белой краской, на щеках пылали два круглых пятна свекольного румянца, а брови были дорисованы до висков жженой пробкой.

Аля, между тем, успела обидеться, из глаз покатились слезы.

– Я старалась, старалась… – всхлипывая, говорила она. – А ты, ты…

Я обнял ее и поцеловал не испачканные косметикой волосы. Мне стало стыдно за свою черствость.

– Ты же сам говорил про эту косметику, – неожиданно для меня, правильно произнесла она сложное слово, – я и старалась. Все говорят, что барыня такая красавица…

– Тебе такая косметика не подходит, – пошел я на попятный, – она для пожилых женщин, а не для молоденьких. Притом, так же, как и читать, краситься нужно учиться. Баня готова? – спросил я, чтобы переменить тему разговора.

– Давно, поди, простыла.

– Так давай собираться. Заодно отмоешь свою косметику, а то тебя и поцеловать страшно, вдруг что-нибудь сотрется.

– Фрол Исаевич заходил примерку делать.

– После примерит, мне не к спеху.

Мы взяли тюбик с шампунем, кусок мыла (все, что у меня осталось от радостей двадцатого века), два грубых льняных хозяйских полотенца и отправились мыться.