Прыжок в прошлое

Баня находилась в конце усадьбы и представляла собой бревенчатый домик с двускатной крышей. Мы открыли разбухшую дверь и попали в крохотный предбанник с маленьким окошком.

По вечернему времени в нем было совсем темно. Я подсветил зажигалкой и нашел приготовленную лучину. В ее неверном свете мы рассмотрели две узкие скамьи, достаточные только для того, чтобы на них присесть и сложить одежду.

Я зажег вторую лучину и прошел в парную. Судя по лоснящимся антрацитовым стенам, баня топилась «по-черному».

Потолка у нее не было, только конопаченная бревенчатая крыша, а дым выходил в две дыры оставленные для этой цели во фронтонах.

В середине помещения стояла печь без трубы, сложенная из камня. Топочная камера располагалась в самом низу, тепло проходило между камнями, накаляя их. Жара, кстати, была отменная.

Я вернулся в предбанник. Аля еще не начала раздеваться и сидела на скамейке, сложив руки, не глядя на меня. Чтобы ее не смущать, я быстро разоблачился и пошел в парную.

Оборудована она была не очень комфортно, не в пример помещичьей. Я обнаружил в углу здоровую керамическую корчагу, литров на двести, ковши и деревянные шайки с обручами. В саму печь был вмазан чугунный котел с горячей водой. Вдоль стен имелись полки в два яруса. Я поставил на нижнюю две шайки и налил в них воду для мытья.

Наконец скрипнула дверь, и в ней появилась моя ненаглядная. Она стояла в дверях, опустив руки. Длинные распущенные волосы покрывали ее плечи и грудь. Мы были наконец совсем одни, и ничто не мешало мне любоваться ею.

Пауза затягивалась.

Аля продолжала стоять на пороге, не проходя внутрь

– Иди сюда, не выпускай тепло, – позвал я, по возможности, будничным голосом.

Она нерешительно подошла и села рядом, плотно сведя бедра и сложив руки внизу живота. Я старался не смотреть на нее, чтобы окончательно не смутить. В принципе, при уже сложившихся отношениях, она могла бы быть и пораскованнее.

– Давай я помою тебе голову, – совершенно неожиданно для самого себя, предложил я.

Аля удивленно посмотрела на меня, готовая услышать совсем другое предложение.

– Зачем? – спросила она.

– Затем, что ты никогда не мыла голову шампунем.

– Это тем, что мы принесли? – натянутым тоном поинтересовалась она.

– Тем самым. Посмотришь, какие у тебя станут пушистые волосы, – излишне суетливо предложил я и отправился в предбанник.

Шампунь я таскаю с собой не случайно. От мыла у меня появляется перхоть, а я имею слабость гордиться своей шевелюрой. Взяв с собой все необходимое, я вернулся в парную. Аля сидела на полке, не изменив позы. Это начало меня не столько злить, сколько обижать. Я, кажется, не давал ей повода видеть во мне феодала и насильника… С другой стороны, я понимал ее состояние. Короче говоря, мы оба начинали излишне нервничать, и это нужно было как-то сгладить. Лучше всего, когда все происходит само собой, «естественным путем» или… совсем не происходит.

Я не стал лезть к девушке с разговорами, а просто зачерпнул ковш теплой воды и вылил ей на голову. Аля только безучастно взглянула на меня. Тогда я выдавил шампунь на руку и начал втирать его в волосы.

– Это что, щелок? – спросила она.

Про щелок я знал только, что им мылись во времена, когда еще не было мыла и в годы Отечественной войны.

– Что-то вроде… Смотри, чтобы не попало в глаза, а то будет щипать.

Алины волосы начали покрываться ароматной пеной, по лицу потекла смываемая «косметика». Я продолжал намыливать ей голову, нежно массируя пальцами корни волос, уши и шею. Напряжение начинало проходить, мы оба увлеклись, и она несколько раз прижалась щекой к моей руке. Девушка даже незаметно попробовала пену на вкус. Я продолжал намыливать голову и шею, спускаясь все ниже. Мыльные руки скользили по плечам, спине, груди. У Али набухли и затвердели соски. Шампуня на все тело не хватило, и я намылил руки мылом. Этой заминки хватило, что бы она опять внутренне отгородилась от меня. Я не стал придавать этому значения, продолжая все так же нежно ласкать ее скользкими руками.

… Нам, мужикам, никогда не понять женскую логику. Их мгновенные смены настроений, немотивированные поступки подчиняются каким-то особым законам, на первый взгляд, никак не связанными с очевидными раздражителями. Это, конечно, значительно усложняет общение, но зато очень разнообразит жизнь.

… Аля вдруг вся сжалась, и я почувствовал, как под ее кожей судорожно напряглись мышцы. Будь я внештатным ловеласом, разыгрывающим партию совращения девственницы, все было бы просто и понятно.

Все знают, о чем думает петух, когда гонится за курицей: «Не догоню, так согреюсь». В отличие от петуха, мне нужно было обязательно догнать. Я был влюблен, разгорячен, жаждал ответной любви и с огромным трудом контролировал свое поведение.

Покуда все шло по нарастающей и обещало скорый счастливый финал, то можно было и пострадать ради любимой женщины. Однако когда создалось ощущение, что вот-вот все оборвется или отодвинется на неопределенный срок, впору стало пойти и утопиться в корчаге.

Кстати, такой образ даже промелькнул в мозгу, я подхожу к корявому глиняному сосуду и ныряю в него, как есть голым, вниз головой. Как я потом узнал, Аля его подсмотрела и испугалась. В такие минуты и проявляется потрясающее свойство женщин, обычно более приземленных и расчетливых, чем мужчины: они совершают подвиги самопожертвования.

Девушка, только что всем существом противившаяся грядущему «греху и погибели души» вздрогнула, что было сил, обхватила меня руками и прижалась лицом к не самому подходящему для девственницы участку тела. Я подхватил ее подмышки и притянул к себе. Наши губы наконец встретились, а руки бесстыдно заскользили по самым сокровенным местам.

Аля конвульсивно вцепилась в то, что ей мешало прижаться ко мне. Я до сих пор уверен, что сделала она это совершенно неосознанно, – до сексуальной революции было еще сто девяносто лет, – и девушкой двигал инстинкт, или она схватила первое, что попалось под руку, как опору на случай обморока.

Я был не столь неопытен, и моя мыльная рука не так невинно проскользнула между ее бедер, и пальцы, слегка раздвинув, начали ласкать горячую нежную промежность. Аля стояла, прижавшись ко мне, и ее била нервная дрожь. Чувствуя, что мое возбуждение может пойти не по правильному пути, я заставил себя отпустить девушку и, схватив шайку окатил ее водой, смыв мыльную пену. Вторую шайку я опорожнил на себя. Напряжение немного спало, и я опять припал к ее губам. Мы застыли в бесконечном поцелуе. Руки все сильнее сжимались, сплетая тела в единое целое.

Я очень не хотел, чтобы первый блин вышел комом, и тянул с завершением, пытаясь лаской отплатить за жертвенный Алин порыв. Я почувствовал, что не только мне, но и ей затягивание финала делается мучительно. Начинали ныть сведенные судорогами мышцы. Я поднял любимую на руки и опустил на скамью. Она лежала на спине, запрокинув лицо и сжав ноги. Я опустился перед ней на колени на мокрый шершавый пол и начал целовать вздрагивающее тело. Она, слабо постанывая, поворачивалась, подставляя под мои губы места, жаждущие ласки. Одновременно я ласкал ее внизу живота, слегка расталкивая ноги.

Она рванулась ко мне, обхватила сильными крестьянскими руками и потянула на себя. Ноги согнулись в коленях и разошлись, оставляя незащищенным женское таинство. Я взял в рот сосок и одновременно начал вводить палец в глубь ее плоти. Он медленно входил, преодолевая сопротивление мышц. У Али начался оргазм. Она выгибалась на скамье до боли, спазматически сжимая меня руками. Я освободился от объятий, лег на нее и начал скользить по ее телу своим, удерживая вес на локтях. Она притянула меня, и я опустился, придавив ее, жаждущую сладкой боли.

– Тебе хорошо? – шепотом спросил я.

– Очень.

– Не больно?

– Нет.

Я начинал задыхаться от банного жара и неудовлетворенного желания. Мы были совершенно мокрые и скользкие от пота. Я встал на ноги и вылил на себя несколько ковшей холодной воды.

– Меня тоже облей, – попросила Аля.

Я схватил ведро, зачерпнул им воды и облил ее издалека, прямо от корчаги. Наполнил следующее, донес до полки и, подняв над девушкой, вылил медленной струей, охлаждая тело. Наша лучина давно погасла, и баня освещалась только подернутыми золой угольями в печи. Я разворошил их. Стало немного светлее. Алино тело казалось бронзовым на фоне угольной черноты стены. Я нагнулся к ней и стал всматриваться в лицо. Она открыла глаза, ответила коротким взглядом и снова их закрыла.

– Я люблю тебя, – прошептали мои одеревеневшие губы.

Я опустился на нее. Она подняла ноги и обхватила мои бедра.

– Я люблю тебя, – повторил я и начал входить в нее, раздвигая неподатливую девичью плоть.

В какой-то момент она отстранилась и вздрогнула. Я тут же остановился. Около минуты мы не двигались. Я старался не шевелиться, чтобы не причинить ей боли. Ничего другого я сделать не мог. Выйти из нее было невозможно. Я уже не управлял собой.

– Я люблю тебя! – вскрикнула Аля каким-то горловым голосом.

Она прижалась ко мне, бросила навстречу бедра, и мы ринулись друг в друга, преодолев последнюю девственную преграду, и слились в одно целое…

… Реальный мир постепенно восстанавливал свои формы. Мы продолжали лежать в той же позе, в которой нас застал оргазм. Сладость соития не прошла, лишь стала менее острой. Эрекция у меня не прекратилась, и Аля не отпускала меня. Я не чувствовал обычного в такой момент опустошения и продолжал желать ее. Начались долгие, бесконечные ласки, нежные руки и сумасшедшие слова.

Тела источали «сладкий мед» и соленый пот. Острота ощущений постепенно возвращалась к нам, а с ней и желание.

Я еще задним умом думал о том, что Але может быть больно, о том, что в первый раз нельзя злоупотреблять близостью, что женщин только самоотверженность и любовь заставляют терпеть гиперсексуальность эгоистичных мужчин…