Superстар

– Извините за любопытство, много народу было и где?

– Андрей решил отметить этот день рождения с размахом… Как будто чувствовал, что он последний. Пригласил всех родственников, друзей. Некоторых я никогда не видела и даже не подозревала об их существовании. Зафрахтовал теплоход. Большой, трёхпалубный, с каютами. И мы три дня на нём веселились. Побывали на Валааме, в Шлиссельбурге, купались на пляже возле Осиновецкого маяка. Замечательный день рождения.

– Никаких эксцессов на празднике не было?

– Нет. Абсолютно. Весело было. Гости концерт приготовили. Коллеги по фитнесу своё отделение, однокурсники по универу – своё. Мы, родственники, тоже поучаствовали. И, вообще, все в детство впали: безудержно пели, плясали, участвовали в играх и аттракционах. В общем, балдели, – она улыбнулась, отдавшись воспоминаниям.

– Я бы хотел иметь на руках весь список приглашённых. Это возможно?

– Вы всех будете допрашивать?

– Нет, конечно. Но выборочно – обязательно.

– Список у меня есть. Я его вам пришлю.

На этом вопросы Смильтона закончились. Направляясь в кафе, он не планировал касаться дня смерти Андрея. В любом расследовании, по его мнению, должен быть период погружения в тему, в канву. А уже затем можно совершать и более резкие движения. Но на этот раз старик изменил своим принципам. То, что он сказал, подводя итог встречи, удивило. Можно даже сказать – возмутило. Александр Яковлевич неожиданно стал предельно серьёзным и нахмурил брови:

– Так-так-так, сказал бедняк. Кругом болваны, а я сижу без денег. Так-так-так. Некоторые считают, что их ум позволит избежать наказание. Но это не так. Преступлений без наказания не бывает. Возмездие обязательно наступит. Если не по букве закона, так по закону человеческой справедливости. Преступника постигнет кара. Или он станет совсем другим созданием – не человеком, или его замучает совесть. И то и другое – хуже, чем казённый дом с решёткой на окне.

– К чему вы это?

– Если есть грех, лучше сразу покаяться, пока ещё не поздно. И наказание будет не таким суровым. Я не про тюрьму говорю.

Николь с ужасом ожидала, что будет дальше: взрыв, негодование, крик, обещание пожаловаться. Но поведение Алины её удивило не меньше выходки старика. Даже озадачило. Женщина потупила взгляд и неожиданно заплакала. Слёзы обильно побежали по щекам. Она сжала веки и с трудом выговорила:

– Я день и ночь каюсь. Спать не могу.

– А ты расскажи, сразу легче станет.

Рассказ обескуражил старика:

– Это я его убила…

Николь подсуетилась, достала из сумочки диктофон и включила на запись.

– Да, убила… Накануне я приготовила себе бокал со снотворным… Но передумала пить… А он, забежав домой переодеться, видимо, подумал, что это вода… И выпил… А затем упал и разбил голову…

– А стакан куда подевался? В протоколе его нет.

– Да, да… Его и не могло быть. Пустой стакан стоял рядом с мойкой. Я ничего не соображала, когда Андрея увидела. Мне плохо стало. Таксист меня отпаивал из этого стакана. Я уже через неделю вспомнила про снотворное. Когда Вагин сказал, что это несчастный случай, я стала размышлять, как он мог упасть. Андрей никогда ничем не болел, и сердце у него было крепким. Ночью мне стакан со снотворным и приснился.

Она встала из-за стола, не попрощалась, и словно зомби двинулась к выходу из ресторана.

Николь тут же высказала всё, что думала:

– Александр Яковлевич, так нельзя! Возможно, в ваше время можно было даже пытки применять. Но сейчас – это гнусно. Вы понимаете, что она жалобу может настрочить? И вообще, почему вы ни с того, ни с сего на неё набросились?

– Эх, Коля, Коля! Версию виновности супруги никуда не денешь. Она всегда первая в подобных случаях. Но вы за целый месяц ни разу к ней не прикоснулись. Вот и пришлось мне раскрыться. Хотел проверить, как она отреагирует.

– И какие результаты этого вашего эксперимента? – едко поинтересовалась Перескок.

– Хорошие. Умная женщина, волевая. С характером. Поэтому я её и заподозрил.

– А мотив?

– Не знаю, девочка, не знаю. Пока не знаю. Иначе бы я такими экспериментами не занимался. Надо изучать, думать, вести расследование дальше.

Официант отказался брать плату за обед, но не погнушался чаевыми…

…День был насыщенным. После обеда Александр Яковлевич встретился с таксистом, возившим Алину в ту роковую ночь. Он рассказал всё в подробностях. Забыть подробности ему не позволил предыдущий допрос, проведённый по свежим следам. Рассказ таксиста подтвердил алиби Алины.

– Она волновалась?

– Да. Сильно переживала. Я поглядывал иногда в зеркало. На ней лица не было.

– Ничего подозрительного не запомнил?

Шофёр пожал плечами:

– Нет, ничего.

– Она открыла домофон своим ключом?

– У-у-у, да. Она же домой шла.

– Всё, родной, спасибо.

Когда таксист ушёл, Николь спросила:

– Почему всё-таки, вы подозреваете жену? У неё же алиби.

– Алиби есть. Согласен. Но не стопроцентное.

– Как так?

– В момент смерти она находилась в одиночестве, хотя и далеко от дома. А это не стопроцентное алиби.

– И всё?

– Не будем забывать, что убийство совершила женщина.

– У вас есть основание так утверждать?

– Да. И дело не только в даме со шляпой. Сама канва преступления сугубо женская. Мужик никогда бы не стал подсовывать снотворное. А этот булыжник?

– Что «булыжник»?

– Он был в двух пакетах. Если бы в одном, тогда я бы не стал утверждать, что каменюкой Андрея ударила женщина. Мужик не стал бы заранее заворачивать камень в пакет – слишком много заморочек. Только женщина могла так сделать. Ей неприятно и непривычно держать в ухоженной руке обычный уличный булыжник. Да и сумочку он может вымазать. Отсюда – пакет.