Ускорник (сказка). Часть 1

– Никогда не думал, что спортсмены настолько глубоко осознают бытие. – Лицо Степана Натановича озарилось искренним удивлением. – Хотя… – как бы напрягая память продолжал таксист. – Мне доводилось встречать олимпийцев, которые даже стихи писали.

– И кто же это вам доверил олимпийцев в обычном такси возить? – продолжал ехидничать Лиман.

– Давно это было… Однако тогда и такси в его сегодняшнем понимании не было. Да и не таксистом я тогда работал, – в задумчивости сказал Степан Натанович и, сбросив с себя приступ ипохондрии, продолжал: – В общем, не о том речь. Пиво и коньяк в багажнике, кто пойдёт проверять?

Лиман не заставил себя уговаривать и, как самое заинтересованное лицо, стал дёргать внутреннюю ручку двери автомобиля.

– Позволю себе поинтересоваться: а какие марки вино-водочной продукции предпочитают молодые люди? – нарочито официально обратился Степан Натанович в сторону ребят.

– Пиво чешское, коньяк «Наполеон», – заученной фразой ответил на, как ему показалось, глупый вопрос Лиман. На самом деле, это были названия яств, не досягаемых для обычного пацана эпохи развитого социализма, но заученные наизусть для стандартных дворовых приколов. Прикол удался – Нос и Марик улыбнулись, ожидая расспросов и извинений таксиста относительно заказа. Степан Натанович с грустью опустил голову, и ребятам на миг показалось, что они-таки сделали дядьку, который, по их мнению, не имел понятия о названных продуктах. Но всё оказалось совсем наоборот.

– В багажнике всё, идите, смотрите, проверяйте, можете даже по бутылке пива на пробу открыть, – понурым голосом произнёс таксист и ещё более тихо, как бы размышляя про себя, добавил: – Да, помельчали вкусы молодёжи Страны Советов с тех пор, как она стала той самой Страной Советов. А может, чего другого пожелаете? Ума или богатства, царства или принцессу в жёны? А может, философский камень или хотя бы новое корыто? – монотонно бормотал себе под нос таксист.

Последним вылезал Нос и на реплику Степана Натановича приколол:

– Не, корыто мы у золотой рыбки попросим, а с таксистом на коньяке и пиве разойдёмся.

– Молодцы, что классику не забываете. Удачный сегодня денёк. – Степан Натанович затих, а ребята уже открывали багажник, приближая, по их мнению, момент истины, когда можно будет поиздеваться над великим всезнайкой и пустомелей.

Первое, что поразило ребят при открытии багажника – это зияющая темнота, которая неестественно вываливалась из него, обволакивая и без того чёрный асфальт вокруг злосчастной «Волги». Да и таксистская «Волга» казалась уже не светлой с шашечками на двери, а солидной, блестящей, какой-то тёмной машиной непонятной модели, которую в брежневском совке могли себе позволить только особо приближённые или партийная элита. Первым из транса вышел Лиман. Он нагнулся и как бы по пояс ушёл в темноту багажника. Раздался бутылочный звон. Лиман вылез из темноты и ошарашенно смотрел на блеснувшую в его руке бутылку настоящего чешского пива. Марик и Нос тоже нагнулись и вытащили по квадратной иностранной коробке с надписью Camus Napoleon. Друзья, опешив, смотрели друг на друга. Марик первый додумался заглянуть в коробку, а Лиман бесцеремонно открыл бутылку пива о багажник машины. Он, сперва понюхав содержимое, приложился к горлышку.

– Положь, не заработали пока, – буркнул Нос.

– Дедан сказал, по бутылке можно до оплаты, – ухмыльнулся Лиман, – а пиво реальное, не фуфло.

– Дай сюда. – Нос схватился за бутылку, вырвал её из рук Лимана и сам приложился к ней. Вкус слегка горьковатой, но, в общем, приятной и, как ни странно, прохладной, терпкой и насыщенной различными настоящими пивными ароматами жидкости заполнил рот. И как только глоток был сделан, в нос откуда-то снизу, из желудка, пришло приятное послевкусие.

– Ты же не пьёшь, Нос, что с тобой? Тренеру расскажу, – ёрничал Лиман. Он набрал в рот ещё пива и пополоскал им рот, пытаясь разобраться со вкусом.

– А я и не пью – я пробую. Что делать будем? Степан Натанович вроде не врёт! – Вопрос Носа зловеще завис в черноте, которая уже вылезла целиком из багажника и начала окутывать ноги троих друзей.

Открылась передняя дверь, и в сторону ребят направился улыбающийся таксист. Костюм сидел на нём как влитой, рубашка была куплена явно не в совковом промторге. Это был уже не тот слегка помятый, но аккуратный дедан. К ребятам приближался благородный человек, не из их круга и не из круга знакомых их знакомых. Он не был похож ни на инженера, ни на партийного работника, ни даже на советского дипломата, о которых ребята мало что знали, но были уверены, что они хоть чем-то должны отличаться от обычных людей. Все перечисленные категории были несказанно далеки от уровня джентльмена, который приближался к ним уверенной походкой аристократа.

– Итак, господа, время вышло. Вы согласны?

Марик закрыл глаза, зажмурился, ему неожиданно стало ужасно страшно.

ГЛАВА 1

ОСОЗНАННЫЙ ВЫБОР?

Слегка приоткрыв после приятной дрёмы глаза, он увидел голубое небо и качающиеся на его фоне кроны сосен.

Август – самая прекрасная пора для любого студента-первокурсника. Именно в этом месяце вступительные экзамены успешно сданы, зубрёжка и экзаменационные переживания уже позади, а учёба и колхоз начнутся только где-то в немыслимо далёком сентябре, через целых тридцать, а может, и сорок дней счастья. Студент-первокурсник может целый месяц наслаждаться заслуженной свободой. Может уехать из пыльного города в деревню или на дачу, а может вообще укатить с подругой на море или укатить один, а подругу найти уже там, на побережье. Можно пить и не приходить ночевать домой, родители не особенно будут против – отрок заслужил свой первый послешкольный глоток свободы. Короче, тревоги уже позади, цель достигнута – радость беспредельная, будущее обеспечено на следующие пять лет, и именно поэтому август после поступления и есть тот самый счастливый месяц в жизни студента, поступившего на первый курс гражданского вуза.

Совершенно наоборот обстоят дела у первокурсников военных училищ. После такого же трудного периода вступительных экзаменов, зачётов по физподготовке, профессионального тестирования, проводимых в военных лагерях, в палатках с комарами, строем, дневальными, подъёмами, зарядками и другими обязательными атрибутами воинской жизни, после первой мандатной комиссии новоиспечённых курсантов ожидает, как и их гражданских коллег, такой же август. Но это вовсе не месяц первого глотка свободы. Скорее наоборот, это месяц особого военного счастья! Это счастье даже имеет своё название. Называется оно курсом молодого бойца или КМБ.

Именно об этой вопиющей несправедливости думал курсант, точнее – младший сержант, поступивший на ускоренный курс Военного Краснознамённого института Министерства обороны (ВКИМО) Виктор Петрович Чернов. Почему он не студент, а курсант, почему вместо заслуженного отдыха он должен бегать, прыгать, подтягиваться, отжиматься, стрелять, подшивать воротничок, чистить сапоги и вообще заниматься всевозможной армейской ересью и ещё обучать этой ереси некоторых своих подчинённых – вчерашних школьников? Ну а самое непонятное для него было то, что он каким-то совершенно мистическим образом после восьми месяцев полного армейского дебилизма и утряски мозгов сумел оказаться лучше четырёхсот ребят, претендовавших на одно курсантское место в этом году. И вообще, зачем оно ему нужно это место? Ведь на нём мог оказаться целеустремлённый гражданский отрок или политически грамотный солдат, которому действительно всю жизнь грезился этот слегка таинственный и далеко не всем известный военный институт.

Хотя с другой стороны – думал он, отгоняя угрызения совести – не всё так уж и плохо. Он сейчас косит вполне законным, если не сказать благородным, образом от тягот и лишений, которые должен испытывать дух Советской армии на первом году службы. Он получил возможность за счёт ВС СССР переехать в Москву и получать одно из лучших совковых образований практически на халяву, без взяток и репетиторов. Мог ли он мечтать ещё год назад, когда провалил вступительные экзамены в Рязанский педагогический, что через год он попадёт в Москву? И не в какой-нибудь пед, а в наполненный совковой таинственностью и романтикой заграничных командировок военный институт. Но пофигизм Виктора Петровича уже не был таким убедительным и твёрдым, как ещё год назад.

До поступления во ВКИМО Витьку даже в кошмарных снах не могла присниться карьера военного. Скорее наоборот, он хотел стать представителем одной из самых гуманных профессий – педагогом, переводчиком или, на худой конец, библиотекарем. Пределом его мечтаний была учёба на филологическом или историческом факультете или, если повезёт, на инязе. До поступления во ВКИМО он вообще не имел особых жизненных амбиций. Виктор Петрович мечтал лишь о скромной, ни к чему не обязывающей работе, о наличии большого количества свободного времени при наименьшей загруженности в рабочие часы. Всего год назад Виктор был стандартным пофигистом и лентяем. Ему были параллельны и карьера, и радости продвижения по службе, да и всё остальное, связанное со стереотипами человека, имеющего активную жизненную позицию, твёрдо соблюдающего кодекс строителя коммунизма. Но всё это осталось в другой жизни.

Он не был сильно одарённым ребёнком и предпочитал идти по пути наименьшего сопротивления. В школе он ненавидел те предметы, которые надо было действительно учить для получения приличной оценки. Витьку нравились русский язык, литература, история, обществоведение, английский – эти предметы можно было вообще не учить, а просто иногда почитывать учебники – и четвёрка, а то и пятёрка была обеспечена. В общем, как говорили его школьные педагоги, мальчику особенно легко давались гуманитарные предметы. С математикой, физикой и химией наш герой дружил по принуждению, которым являлся средний балл в аттестате зрелости, выдаваемом школой. Нельзя сказать, что Витёк вообще ничего не соображал в точных науках, но для овладения ими ему приходилось прикладывать нешуточные усилия, а это никак не увязывалось с его жизненными принципами не наглого, а скорее либерально-фаталистического пофигизма.

Фуражка закрывала глаза и лоб младшего сержанта, нежившегося в тени под завёрнутыми вверх пологами малой лагерной палатки. Витёк стоял дежурным по курсу, и пока весь курс находился на плацу, отрабатывая строевые приёмы, необходимые для принятия присяги, он позволил себе расслабиться на застеленном солдатскими матрасами и одеялами деревянном настиле. Палатка, где он разлёгся, находилась почти напротив тумбочки, на которой стоял дневальный из его языковой группы, бывший суворовец Васька Легоньков. Конечно, Виктор Петрович желал бы вообще ничего не делать и спать в единственной палатке с закрытыми пологами в компании с поступившими черпаками[3 - Так во многих частях ВС СССР назывались в казарме солдаты срочной службы, отслужившие один год из положенных двух лет.] и дедами, но дремать на шухере перед дневальным было уже хорошим показателем его продвижения по неуставной армейской иерархической лестнице. Как прекрасно, нежась в тени сосен, осознавать, что кто-то там, совсем недалеко, тянет ногу на плацу, готовясь продемонстрировать отцам-командирам, а также родителям и родственникам свою строевую выучку во время принятия присяги, а ты можешь дремать в нежной тени августовского подмосковного леса, наслаждаясь пением птиц. Волна уже далёких армейских воспоминаний вдруг накрыла курсанта Чернова.

Идея пойти в военное училище Витьку пришла случайно, когда командир роты рассказывал о прелестях курсантской жизни во время очередной политинформации. Витёк сразу просёк, что вместо двух лет полной военной нирваны и очищения разума от знаний, полученных в школе, он сможет сохранить, а где-то даже приумножить их, проведя один год в училище. После чего ему не составит труда завалить летнюю сессию в конце первого курса, уйти опять солдатом в армию на несколько месяцев и, дембельнувшись, восстановиться в каком-нибудь педе. Может, даже без потери курса. План был прост и жесток по отношению к Вооружённым силам Советского Союза. Не знал тогда рядовой Чернов, что ВС СССР, по сути своей, были одной из самых жестоких организаций в мире той эпохи. Но жестокости и непорядочности по отношению к себе эта организация никому не прощала: ни врагам, ни уж тем более своему собственному личному составу.

Выбрать военный институт Витьку тоже помог его величество случай. Однажды, будучи в наряде по штабу, помдеж отправил Витька наводить порядок в кабинете замполита. На столе в кабинете лежали правила приёма для поступающих в военные учебные заведения. Витёк взял книгу в руки. В этот момент дверь кабинета распахнулась, и в неё вошёл замполит части майор Хабибулин. Сначала Хабибулин сделал грозный вид и уже хотел накричать на оборзевшего духа, который осмелился прикоснуться к высшей степени секретным документам, лежавшим на столе замполита, но, заметив, что этим секретным документом была книга, по которой у замполита были самые низкие показатели в дивизии, замполит пошутил:

– Куда поступать надумал?

Подобный вопрос застал Витька врасплох. Находясь всего долю секунды в нерешительности и оцепенении, он вдруг решил, что сейчас самый подходящий момент, чтобы приступить к осуществлению задуманного плана. Рядовой Чернов залепетал о своих достижениях в гуманитарных науках, опираясь на которые он и хотел бы выбрать будущую военную специальность. Неизвестно зачем Витёк соврал, что, учась ещё в девятом классе, он занял первое место на районной олимпиаде по английскому, в которой участвовали только десятиклассники. Закир Тимурович улыбался и внимательно слушал бессвязное блеяние и откровенное враньё духа. Как только монолог сошёл на нет, замполит, выдержав паузу, с иронией заметил:

– Вам, товарищ рядовой, с вашими глубочайшими познаниями в иностранном языке в военный институт надо.

Витёк и понятия не имел про то, что только что сказал замполит. Хотя название «военный институт» звучало гораздо симпатичнее для абсолютно гражданского человека, чем какое-нибудь «Трижды Краснознамённое, дважды ордена Кутузова, четырежды прославленное в боях и сражениях Усть-Кокчетавское командно-политическое военное училище». Далее замполит, заметив огонь интереса в глазах у бойца, попытался его затушить. С военной иронией он стал объяснять духу Чернову, что военный институт – это бесполезная затея, потому как проходной бал в это учебное заведение формируется из генеральских звёзд родственников.

Но замполит и сам не имел понятия о том, что ежегодно, чтобы не нарушать коэффициент социального состава курсантов и слушателей, в это заведение брали «ребят из народа». Предполагалось, что именно представители народа и должны были попасть в элитное военное учебное заведение из рядов вооружённых сил. Им предстояло стать опорой отцов-командиров в деле армейской подготовки и воспитания элитной молодёжи, пришедшей со школьной скамьи. Армейцев назначали командирами языковых и учебных групп. Должен же кто-то приводить в более-менее военное состояние отроков-мажоров, сынков и близких родственников военной, номенклатурной и политической элиты эпохи развитого социализма. В момент этого разговора Чернову было всё равно, куда поступать. Зная, как замполит любит инициативных и смелых солдат, Витёк, изобразив огонь в глазах, заявил:

– Я смогу, у меня получится, я стану курсантом военного института.

Вообще-то, это было не так просто – прослужив всего полгода, срулить из части, не став даже черпаком. В этом как раз и заключался большой недостаток осеннего призыва, который и привёл нашего героя в ряды вооружённых сил сразу после школы. Замполит, понимая всю безнадёжность затеи с поступлением во ВКИМО, тем не менее не упустил возможности улучшить показатели по профориентации среди личного состава части и вместе с особистом подготовил документы на потенциального абитуриента. В его планы не входило поступление Чернова во ВКИМО, но каждый солдат части, отправленный весной на окружной сборный пункт для абитуриентов военных вузов, сильно улучшал показатели его работы. Поступит солдат или нет – было не важно для показателей, а вот тот факт, что рядовой его части написал рапорт на поступление в училище, подтверждал высокое состояние морального и боевого духа среди личного состава и мог сильно повлиять на скорейшее присвоение замполиту очередного воинского звания.

Документы ушли в округ в феврале, а в апреле пришёл вызов на рядового Чернова В. П. с предписанием прибыть 14 мая на окружной сборный пункт для военнослужащих срочной службы, поступающих в военные учебные заведения, находящийся в в/ч[4 - Войсковая часть.] 34987 под Киевом. В сапёрной роте, где Витёк служил духом, его идея закоса стала всем ясна сразу. Другие духи восприняли этот поворот в жизни своего товарища как вызов, желание выделиться, быть хитрее всех. Закос в казарме не скроешь. Другие духи уже хотели сделать тёмную своему сослуживцу, но деды не спали. Они всегда были готовы вовремя раскрыть коварный заговор духов. Ведь если этот заговор будет раскрыт офицерами раньше них, то лишение увольнений как минимум на всю весну было гарантировано всем старослужащим.

Дух Чернов был вызван на ковёр в каптёрку, где ему пришлось держать ответ за свои действия и желания, несовместимые с кодексом поведения добропорядочного духа Советской армии. Ему инкриминировалось нарушение основного параграфа поведения духа ВС СССР, а именно: дух не имеет права косить. По сроку службы не положено. И ещё у дедов было сильное подозрение, что рядовой Чернов – замполитовский стукач, за что его и посылают в военный институт на разведчика учиться.

После несильного, почти дружеского тычка в грудину вместо приветствия деды, изъяснявшиеся на не всем понятном великом могучем русском языке, насыщая его инвективами и идиоматическими выражениями, предложили духу Чернову объяснить свой поступок.

Витёк стоял в каптёрке в трусах и сапогах. Перед ним с чаем, в стильно подогнанных парадных брюках ПШ[5 - Полушерстяное обмундирование (зимняя форма одежды). По уставу в ту эпоху военнослужащим срочной службы полагались ПШ, скроенные по форме галифе, но старослужащие доставали, не всегда законными путями, ПШ-брюки от парадной формы одежды, так как они выглядели более стильно.], удерживаемых на атлетических фигурах мещанского вида разноцветными, неуставными подтяжками, сидели деды: старшина роты – старший сержант Бектемиров, каптёр – рядовой Светлов и помощник командира взвода – сержант Теракопов. Дедов в роте было, конечно, чуть больше, но остальные по разным причинам забили на разборки с хитровымудренным духом Черновым. Кто знает, чем может закончиться подобная беседа после отбоя с лучшим другом замполита и особиста.

– Слющай, ара[6 - Обращение (армянский язык).], ты защем хотель офисерим бить? Ты щто, нас, дедовь, по жизни чхморить хотель, а? Тэбе щито, жьизнь плох, а? Ми щто, тэбе жизнь по жизени нэ мёдом намазать, а? Ти щето хощещь, щтоби тэбе дедушька Тэгран партьанка в свой рот стираль, а? Ти щето, вообще борзый дух и нас уважьать забиль, а? Тебэ только дэдов щеморить хотель и офисером по рота ходить и всех пох, а?

– Ей, Тигран, остынь, да? – отхлебнув чая, сказал Свет (Светлов). – И вообще, ты по-русски лучше нас всех говоришь, нафига опять своего «ара, слющай» включил?

Тигран действительно говорил по-русски очень неплохо, хотя с акцентом. Но как только на него находила злость, включался армянский колорит. И тогда у слушающих оставалось два варианта: либо слушать, бояться и молчать, либо осадить армянского скакуна незлой, но бьющей в цель шуткой. Витёк выбирал по сроку службы первый вариант, а Свет, руководствуясь теми же временными показателями периода службы – второй.

– Итак, Чёрный, нафига ты рапорт в училище написал? Тебя что, чморят здесь не по сроку службы или больше других? Ты решил офицером стать, чтобы тут порядок навести, всех дедов зачморить в отместку? Не нас конкретно. С этим желанием мы тебя даже в звездатых погонах обломаем. Но тех, кто за нами придёт. Это тебе первая предъява. Давай вякай, не заставляй старых маяться. Только имей в виду, от твоего блеяния сейчас зависит не только твой сон в эту конкретную ночь, но и жизнь в казарме до уезда на сборы. А если вернуться придётся, то и вообще вся служба до дембеля. Ты же не хочешь стать чмошным дембелем, да?

Очень много раз в жизни Виктор Петрович Чернов ещё будет вспоминать этот эпизод своей жизни и задавать себе вопрос: «И какого хрена мне нужна была эта затея с военным институтом?» Но это был тот самый первый раз, когда этот вопрос колюще-режуще встал в его мозгу рядового, вызвав нестерпимое чувство жалости к самому себе. «Служил бы себе духом как положено и всего через каких-то полгода после перевода[7 - Казарменная процедура перевода, как правило (в разных частях по-разному), заключалась в 10—12 ударах солдатским ремнем, металлической его пряжкой по ягодичной части тела. Эти удары символизировали собой количество начальных тяжёлых месяцев службы духа в ВС СССР. Время проведения перевода соответствовало второму приказу о демобилизации со времени начала службы духом.] стал бы черпаком, а ещё через год – дедушкой. Наслаждался бы гоняньем духов и уважением отцов-командиров… Нет, решил сделать закос на год… И на тебе, получи каптёрочную разборку, да ещё вместо законного сна… Хорошо бы хоть без переломов рёбер обошлось. А то, говорили, у миномётчиков одного духа три месяца назад за какой-то непонятный залёт деды так наказали, что пацана аж комиссовали, а в роте потом столько разборок было, что следователь из военной прокуратуры чуть ли не сам командиром роты стал. До сих пор каждую неделю в ту роту наведывается. Короче, дело замяли, но уставняк в роте навели полный, да только жить от этого в казарме невозможно стало. Что солдатам, что офицерам». Витёк собрался с духом, каковым и сам являлся на данный период службы, и решил сказать всю правду про закос и про жажду поступить в институт после службы.

Деды слушали несвязную речь Витька молча, лишь иногда по очереди издавали хлюпающие звуки, потягивая горячий чай. В конце речи, видя некоторое нивелирование эмоционального всплеска среди присутствующих, Витёк и сам немного расслабился.

– Почти убедил! – лапидарно обнадёжил Светлов рядового Чернова. – Но вот тебе вторая предъява: на кого и за что ты стукнул замполиту и особисту, что тебя так легко в разведчики определили?

– Какие разведчики, вы чего? Я на переводческий факультет документы подавал. Зафига мне кого-то сдавать? У замполита процентов по профориентации не хватает – вот он и сунул меня куда попало.