Ускорник (сказка). Часть 1

Те, кому повезло, были поделены на отделения по пять-десять человек и отправлены с предписанием, находившимся у командира отделения, в Военный Краснознамённый институт для сдачи вступительных экзаменов. Витьку и ещё девятерым членам его команды счастье улыбнулось: писарь в командировочном предписании перепутал дату прибытия к месту назначения. Таким образом, у всей команды появилось лишних три дня, чтобы зависнуть в Москве или Подмосковье.

Старшим в отделении Витька был назначен старшина-дембель, носивший артиллерийскую форму. Ребята всё спланировали заранее, запаслись гражданкой и оповестили родственников в Москве. Утром третьего июля десять коротко постриженных ребят в одежде явно не по размеру, с армейскими вещмешками вышли из плацкартного вагона поезда Киев – Москва и, пройдя почти строем мимо вокзального патруля, разбежались по своим родственникам и друзьям. Явиться в учебный центр необходимо было всем вместе шестого июля, поэтому встречу назначили на станции Чкаловская в двенадцать часов дня. У троих парней из команды не было возможности перекантоваться три дня в столице, но их с удовольствием пригласил к себе на дачу москвич Сергей, за которым прямо на вокзал подъехал отец на синих «Жигулях» и увёз всех четверых.

ДОМ, МИЛЫЙ ДОМ!

Виктор Петрович ещё в Киеве решил использовать три дня случайно выпавшего военного счастья для того, чтобы смотаться на родину в Спас-Клепики Рязанской области. Как до них побыстрее добраться из Москвы, он точно не знал, так как был нечастым гостем в столице нашей Родины, но знал наверняка, что из столицы в Рязань ходит электричка с Казанского вокзала. А уж добраться из Рязани в родной город было делом автобусного билета за пять копеек. Вечером того же дня младший сержант Чернов вошёл в деревянный подъезд трёхэтажного дома по улице Будённого и постучал в обитую дерматином дверь квартиры номер восемь.

– Кто там?

– Пап, открой. Это я.

Клацнули замки, и дверь, издав до боли знакомый скрип, распахнулась.

– Витька, ты чё, из армии сбежал? Чего, били, что ли?

– Пап, может, в квартиру пустишь сначала?

– Заходи, заходи, сынок, рассказывай. Мать, иди скорее сюда. Коммунальная квартира, в которой уже почти двадцать лет проживала семья Черновых, походила не на что иное, как на обычную коммунальную квартиру брежневского совка. В коридоре на стене висели велосипед и две одёжные вешалки для двух семей соответственно. Ванна с туалетом находились в конце коридора. У туалета на гвоздиках висели три стульчака. Общая кухня, где стояли два стола и два холодильника. Черновым в этой квартире принадлежали две комнаты. Ещё одна комната, в соответствии с жилищным ордером, принадлежала старику – инвалиду Великой Отечественной войны, который всю жизнь проработал на комбинате. На этом же комбинате работало почти всё взрослое население уездного города Спас-Клепики. Отец Витька в своё время окончил Уральский политехнический институт и двадцать пять лет назад был направлен на работу в Рязанскую область. Мать была уроженкой села Сосновка, находившегося недалеко от Спас-Клепиков, и после окончания Рязанского техникума советской торговли попала работать в Клепиковский промторг. В общем, семья Черновых являла собой типичный образец ячейки социалистического общества той эпохи.

– Ой, батюшки… Что же будет? Ты зачем из армии сбежал? Зачем себя в тюрьму упрятать решил? – запричитала шёпотом Витькина мать, чтобы не услышал полуглухой сосед-ветеран.

– Остынь, мать. Витька, ну-ка, в комнату пулей.

Отец несколько небрежно подтолкнул нашего героя взашей, от чего последний явно опешил. Витёк вообще не был готов к такому приёму и просто глотал воздух, как рыба на льду, не в силах ничего вымолвить, пока мать рыдала, а отец задавал дебильные вопросы типа: «Куда спрятал автомат, паршивец?» Потихоньку младший сержант начал приходить в себя. Первой послешоковой мыслью, блеснувшей в его голове, было: «Советская армия наводит ужас не только на своих врагов и собственный личный состав, но ещё и на миллионы советских семей, которые с ней так или иначе связаны. Да, с таким чудищем навряд ли кто-то справится, если только оно само себя не уничтожит, не испугает до смерти». Вторая мысль была про военную форму. Надо было всё-таки перед домом переодеться в военное. Форма, наверное, не так испугала бы родителей, как гражданка.

– Вы чего, моего письма не получили про поступление в институт?

– Нет, – почти в один голос ответили родители.

– После подробного рассказа младшего сержанта обо всех перипетиях службы, приведших его в родительский дом, и последующих расспросов родителей, продолжавшихся почти час, семья села за стол ужинать в наилучшем расположении духа. Мать достала из холодильника всё самое лучшее и вкусное, припасённое на праздничные дни. Отец даже предложил Витьку стопку водки, но Витёк, сославшись на необходимость сохранения трезвости ума и твёрдости памяти для сдачи вступительных экзаменов, отказался. Этим жестом он вызвал гордость у матери и небывалый всплеск её эмоций по отношению к мужу – развратителю и соблазнителю советской молодёжи, стоящей на правильном жизненном пути и имеющей принципиальную жизненную позицию, в отличие от него – беспартийного цехового мастера. Вечер удался на славу. Витёк помылся в коммунальной ванне, нешуточно набил брюхо дефицитами советского продторга и мирно уснул в чистой постели на своём доармейском диване в большой комнате.

После соприкосновения с подушкой молодое тело младшего сержанта было немедленно унесено феями сна в царство Морфея. Большинство из сладких снов той ночи не оставило следа в памяти Виктора, но, как это обычно бывает, лишь тот, последний, самый дурной сон, долго не выходил из головы после пробуждения. Витьку приснился какой-то лес и протекающая в нём река. Но лес тот ничем не напоминал обычный мещёрский пейзаж, знакомый с детства: с елями, клёнами, берёзками, топями и болотами. Река в том лесу радикально отличалась от Оки или лесного ручья, бегущего сквозь чащу. Незнакомые деревья словно смыкали над рекой свои кроны, образуя просторный тоннель, куда не проникал солнечный свет. А река та была достаточно широка, с не очень быстрым, но заметным течением. По краям реки на корнях торчали из воды деревья с маленькими, но острыми шипами на стволах, с игольчатыми листьями, как у столетника, которые явно не имели ничего общего с флорой средней полосы России. Во сне Витёк чувствовал пот, покрывавший всё тело. Воздух вокруг был мокрый и горячий, как в парилке. Он плыл на лодке по реке. В той лодке было достаточно людей, но на него никто не обращал внимания, а он всё слышал и всё понимал. Вдруг вдали показалась другая лодка, плывущая им навстречу. В тот самый момент из-под воды вынырнула громадная оранжевая змея, которая хотела броситься на лодку Витька. Она атаковала, но промахнулась и ушла под воду. А потом Витёк увидел ту же оранжевую тварь уже над другой лодкой. В этот раз бросок был точен. Змея рассеялась чёрным дымом в воздухе. Лодка Витька приблизилась к останкам того, что чуть раньше держалось на плаву. Сидя в воде и держа на руках грудного ребёнка, неестественно подогнув под себя обе ноги, женщина молила о помощи, но люди в лодке Витька только смеялись. Тогда она обратилась к Виктору и сказала:

– Я уйду, а твоё безразличие и тщеславие сделают из тебя чудовище, которое само себя сожрёт.

Женщина ушла под воду вместе с ребёнком, и предсмертный плач младенца, перемешанный со смехом попутчиков Чернова, разбудили младшего сержанта. Он ещё полежал некоторое время в постели, пытаясь отойти от страшного сна.

Слова: «Рота (или батарея, или курс), подъём! Форма одежды номер два, построение на плацу через минуту!» – навсегда остались в памяти многих российских мужиков, которые служили, служат или уже как бы и не служат, но всё ещё «в строю». Не знаю как сейчас, но в былые времена эти магические слова поднимали на ноги каждое утро несметную рать от Камчатки до ГДР.

Трудно передать словами чувство счастья, переполняющее солдата-срочника, которому повезло до окончания срока службы проснуться в чистой домашней постели без этих магических слов.

Несмотря на неприятный сон и биологический будильник, выставленный армейским распорядком дня на 7:00, Витёк решил предаться гражданскому соблазну и проваляться в постели как можно дольше. Сделав вид, что спит, он слышал, как мимо него на цыпочках уходили на работу мать с отцом, стараясь не потревожить дитятю.

К девяти часам Витьку наскучило валяние, и он пошёл приводить себя в себя. План на сегодняшний день был предельно прост: утром надо было покопаться в книжках и тетрадках, оставшихся после школы и неудачного поступления в институт. После обеда предстояло навестить старых друзей. Просматривая старые записи, Витёк с удовольствием для себя отметил, что за время, проведённое на сборном пункте под Киевом, он неплохо подготовился. Собрав и упаковав необходимые книжки и тетрадки, младший сержант вышел на улицу.

Двор встретил его летней жарой и полным отсутствием ребят его поколения. Витёк решил зайти к Сергею – своему школьному другу, который жил в соседнем подъезде. Дверь открыл Серёжкин дед. После недолгого разговора всё встало на свои места. Серёгу, а также всех остальных сверстников Витька призвали этой весной в ряды вооружённых сил. Подумав ещё раз об армии и о том, какой период переживают сейчас его друзья, Витёк лишь укрепился в мысли о полезности своего закоса. До вечера Виктор Петрович слонялся по городу, он даже немного пожалел, что, уходя в армию, не обзавёлся хоть какой-нибудь постоянной, ждущей его зазнобой. После восьми месяцев службы Витёк впервые в этот день понял, что такое гражданская скука. Вечером вся семья опять собралась на кухне ужинать. Отец с гордостью сообщил, что его друг и однокашник Юрка сейчас живёт и работает в Москве. И завтра Виктор с отцом должны отправиться в столицу, чтобы, во-первых, познакомить Витька с семьёй однокашника на всякий случай, и во-вторых, на следующий день отец хочет лично проводить сына в военной форме до КПП учебного центра Военного Краснознамённого института. Это сообщение несколько обескуражило Витька, так как в его планы не входило появление перед сослуживцами, а уж тем более на КПП учебного центра, где предстояло сдавать вступительные экзамены, с отцом-провинциалом. Но после недолгих пререканий и лёгкого семейного скандальчика Витёк сдался на милость родителей. «В конце концов, – подумал он, – я познакомлюсь хоть с кем-нибудь из московских жителей».

К вечеру пятого июля двое представителей семейства Черновых, нагруженные дарами провинциальных огородов, сараев и погребов, наконец-то позвонили в дверь квартиры однокашника Юрки, находившейся недалеко от станции метро «Молодёжная». Юрка оказался вовсе не Юркой, а начальником лаборатории в НИИ химии и механики Юрием Борисовичем Селицким. Его жена Наталья Васильевна, достаточно миловидная женщина, работала кассиром в кинотеатре «Иллюзион», несмотря на свой диплом о высшем образовании, полученный по окончании Московского института управления. По всему было видно, что семья Селицких хоть и не является московской элитой, но живёт вполне сносно и имеет намного больше в этой жизни, чем семья провинциалов Черновых.

Оказалось, что у Селицких двое детей: сын Саша, который в настоящее время перешёл на третий курс Московского авиационного института, и дочь Светлана, окончившая этой весной девятый класс. Витька сразу отправили в комнату к детям, где он попытался поговорить с Сашей, но скоро понял, что вряд ли сможет найти с ним общие темы для разговора.

Саша жил иной жизнью. Он не знал, что такое Спас-Клепики, и не понимал, зачем молодые ребята ходят в армию, если есть военные кафедры. Саша находился в другом измерении, недостижимом для провинциала и солдата. Они были почти ровесниками, разговаривали на одном великом и могучем русском языке и даже очень искренне пытались понять друг друга, но понимание не приходило. Сашка не мог понять предметных категорий – таких, как армия, деды, черпаки, духи, уборка сортиров, деревянный подъезд трёхэтажного дома, поездки на делянку с картошкой, к которым апеллировал Витёк. А Витёк не мог ни понять, ни принять Сашкин стиль жизни с катанием на машинах по ночной Москве, курением «Мальборо» и девчонками из общаги, готовыми заняться сексом ради спортивного интереса.

В конце концов, пока родители пировали на кухне, Сашка предложил Витьку выйти на улицу. Отойдя не так далеко от дома, Саша поздоровался с группой ребят и девчонок, сидевших с сигаретами в беседке у детской площадки и слушавших затёртую кассету с Челентано. Сашка представил Витька как своего дальнего родственника, который приехал в Москву поступать в военный институт.

– У тебя чё, старик генерал? – поинтересовался один из парней в нереально потёртых джинсах.

Сашка опередил Витька с ответом:

– Отец не генерал, но мазы хватит.

Витёк хотел что-нибудь сказать, но к беседке, круто притормозив, подъехал красный «жигуль», из которого вышла компания, состоявшая из двух девчонок и одного парня, одетого в джинсы «Райфл», майку с портретом Джона Леннона и зелёные адидасовские кроссовки с жёлтыми полосками – мечта всей советской молодёжи того времени.

– Это Женёк[21 - Об истории Евгения Шумихина читайте рассказ «Шумихины».], – шёпотом сообщил Сашка.

– А он кто?

– Он в комке[22 - Так в советской Москве назывались комиссионные магазины, в которых можно было продать и купить подержанные вещи. Очень часто сотрудники этих магазинов использовали своё служебное положение для купли-продажи заграничной электроники и одежды.] на Ленинском проспекте работает, но ещё и фарцует, тем и живёт.

Витёк хотел было ещё задать несколько вопросов, чтобы окончательно прояснить ситуацию, но осёкся, стесняясь показать свою провинциальную неосведомлённость и незнание молодёжного арго столицы.

Вечеринка началась. В беседку из багажника «Жигулей» перекочевал деревянный ящик «Жигулёвского» пива и какие-то баночки с иностранными этикетками. После приезда Женька на Виктора Петровича уже никто не обращал внимания. В углу беседки Витёк молча потягивал тёмное «Жигулёвское» пиво и пробовал заграничные солёные орешки из тех самых цветных баночек. Жизнь казалась ему не такой уж плохой, невзирая на то, что он всё ещё был военнослужащим и родной дом его был не в Москве, а в Спас-Клепиках. Когда народ начал потихоньку попарно уединяться в тёмных уголках двора, Женёк подсел к Витьку и завязал с ним душевно-заговорщицкую беседу.

– Слышал я, что ты на военного переводчика решил учиться. Это правда? – отхлебнув пивка, спросил Женёк.

– Не знаю, если возьмут… – Витёк решил не рассказывать этому фарцовщику всей правды по поводу закоса от службы и желания пойти учиться в пед после демобилизации.

– Знаю я некоторых чуваков, которые там учатся. Упакованы, я тебе скажу, лучше, чем директора магазинов. Они по загранкам ездить чуть ли не с первого курса начинают, а на родину и магнитофоны двухкассетные, и телики, и шмотки, и просто чеки – всё везут. Там кто не дурак, на своей «Волге» на занятия в институт ездит. После командировки, конечно. Ты если поступишь, меня держись. Я тебя научу, как правильно жить в столице.

Виктор из-за своей провинциальности не совсем понимал, о чём говорит Женёк. Откуда у военных могут появляться все названные ценности и тем более чеки? Но ему определённо импонировала крутая по тем временам красная «копейка»[23 - Так в то время называлась машина «Жигули» первой модели.] и популярность, которую можно было получить за орешки из «Берёзки» и пиво с чёрного хода универмага. А ещё ему нравилось то, что девчонки были от всего этого без ума и смотрели в рот Женьку, ловя каждое его слово. Витёк не особо пользовался вниманием слабого пола и потому, возможно, всегда мечтал учиться на женских факультетах, где даже он мог находиться в зоне повышенного внимания сокурсниц. Но успех Женька у женского пола определялся не пословицей «на безрыбье и рак рыба», а наличием средств и связей, которые позволяли в брежневском совке иметь практически любую девчонку.

– Жень, ну ты же понимаешь, что, во-первых, неизвестно, поступлю я или нет, а во-вторых, пока меня с моим английским отправят в Англию или в Америку, пройдёт неизвестно сколько времени.

– А на хрена тебе твой английский? С ним ты вообще можешь в загранку никогда не уехать. – Женёк немного резко оборвал нелепое блеяние младшего сержанта. – Сейчас все деньги наши специалисты в развивающихся странах зарабатывают. Ты про Афганистан слыхал? Так вот, те парни, которые нам аппаратуру сдавали, как раз оттуда её привезли. Так что вернись на землю и езжай в Афган или в Африку. А всё, что ты оттуда сюда доставишь, я обещаюсь по лучшей московской цене у тебя принять. У меня посредников нет, так что твой товар через меня напрямую покупателю уйдёт. С моим процентом, разумеется. Но для тебя по-любому выгоднее варианта не сыскать. Считай, тебе вообще повезло, что на меня до командировок вышел.

Витёк ещё немного поговорил с Женьком про шмотки и цены на заграничную аппаратуру, а потом, найдя своего спутника Сашу, который изрядно захмелел в обществе одной из девчонок, привезённых Женьком, отправился домой. Дома их встретили вдрызг пьяные родители. Перед уходом Женёк успел записать на руке Витька свой номер телефона, сказав:

– Если поступишь, звони, банкет за мой счёт гарантирую.

Витёк долго не мог уснуть на новом месте. Он думал о том, что Женькино предложение в корне меняет всю концепцию его аферы с военным институтом. Во-первых, надо было не только поступить и проучиться год, но съездить в командировку и вернуться обратно, желательно живым и здоровым. А это меняло весь смысл закоса от службы. Сразу вспомнились рассказы прапорщика Хрещагина про Афган, и про войну, и про то, как там выжить. Во-вторых, придётся учить какой-нибудь восточный или африканский язык, от которого в совке никакого толку нет и не будет. В-третьих, нельзя попасться со всем привезённым хламом или засветиться на продаже валюты или чеков, чтобы не быть зачисленным в отряд изгоев-фарцовщиков. С таким залётом можно и с комсомольским билетом расстаться. А без него даже в Рязанский пед не возьмут.

Последнее радикально отклонило стрелку весов сравнения в противоположную сторону от предложения Женька. Но Витёк вспомнил крутой заезд красной «копейки» на детскую площадку и громкую музыку, доносившуюся из динамиков автомагнитолы. Это вроде была композиция из современного балета ГДР. А ещё вспомнились девушки Мила и Рита, которые словно на крыльях выпорхнули из салона машины и повисли на Женькиной шее, не обращая никакого внимания ни на Витька, ни на других ребят и девчонок. Эти воспоминания однозначно вернули злосчастную стрелку в нейтральное положение. Что делать? Извечный русский вопрос встал со всей своей серьёзностью и перед младшим сержантом. Размышления в конечном счёте закончились здоровым юношеским сном.

В 11:25 шестого июля Витёк вместе с отцом вышел из вагона электрички на платформе Чкаловская. Помимо ребят из своей команды, Витёк увидел на платформе некоторое количество незнакомых военнослужащих. К двенадцати часам команда, в которой был Витёк, собралась в полном составе. Многие ребята приехали на место встречи с родителями, как и сам Витёк. До КПП учебного центра команда добралась на рейсовом автобусе и, захватив сумки, нешуточно нагруженные домашней провизией, а также оставив родственников у ворот, прошла на территорию учебного центра. По ней прибывшее подразделение из Киевского военного округа передвигалось строем, в колонне по два, в соответствии с требованиями устава.

ВСТУПИТЕЛЬНЫЕ ЭКЗАМЕНЫ ИЛИ ИНАЯ АРМЕЙСКАЯ ГАЛАКТИКА

В штабе, около которого уже собралось немало военнослужащих из других округов и частей, у старшего команды Витька приняли документы, попросив всех подождать на улице. Через некоторое время случилось то, чего не ожидал ни один из бравых солдат срочной службы: с крыльца штаба к сидевшим на скамейках и на травке срочникам спустилось существо в курсантской форме с тремя сержантскими лычками и начало зачитывать фамилии. Всё воинство просто потеряло дар речи, увидев бравого сержанта элитного военного учебного заведения в мешковатой форме, очках и фуражке на два размера больше. Сержант же абсолютно индифферентно зачитал фамилии, не обращая никакого внимания ни на поправки в произношении фамилий, ни на подколки, доносившиеся из солдатской толпы. Таким же безразличным голосом он сказал: