Обнимая воздух

– Всё в порядке, – обратился к стоящей в дверях дома женщине Виктор Георгиевич, выйдя из машины и смерив пристальным взглядом свою внучку.

– Кто это? – спросила Соня, встав у заднего борта пикапа, в попытке разглядеть сокрытое под плотным брезентом животное.

– Ты видела мультик про «Бэмби»? – ответил вопросом на вопрос мужчина.

Девочка кивнула и инстинктивно поёжилась, заметив хитрую улыбку деда.

– А хочешь увидеть настоящего оленя? – поинтересовался Виктор Георгиевич и, не дожидаясь ответа внучки, опустил задний борт пикапа и отбросил со связанного животного брезент. – Не бойся. Он не кусается.

Соня нерешительно сделала несколько шагов к кузову и увидела лежащего в нём на боку детёныша оленя с кровоточащей раной на спине.

– Бедный оленёнок! – жалостливо промолвила девочка и встала на цыпочки, чтобы погладить страдающее животное.

Детёныш оленя тяжело дышал и взирал на трёхлетнего ребёнка испуганным взглядом.

– Ему нужно помочь, – сказала Соня. – Оленёнку больно, и он сильно страдает.

– Думаю, ты права, – ответил внучке дед, нахмурившись при взгляде на связанное животное, после чего вынул из набедренных ножен свой охотничий нож и одним резким движением перерезал оленёнку горло, из которого на лицо девочки тут же брызнула горячая кровь.

Пока Соня оцепенело стояла на месте, детёныш оленя неистово забился на полу кузова пикапа в предсмертной агонии. Бурая кровь обильно хлестала из глубокой раны в горле животного и стекала на серую брусчатку под машиной, пока поражённую жестоким убийством девочку всю трясло от шока. Соня неморгающе смотрела на конвульсии охваченного ужасом оленёнка и заметила, как несколько слезинок скатилось из его глаз, после чего животное внезапно замерло, испустив свой дух.

– Видишь? Ему больше не больно, и теперь он не страдает, – сказал Виктор Георгиевич внучке, вытерев об оленёнка свой окровавленный нож, после чего распорядился, чтобы водитель отнёс тушу животного на кухню, а горничная вымыла девочке запачканное кровью лицо.

Спотыкаясь, Соня в беспамятстве проковыляла за горничной в свой дом, где женщина спешно умыла её, после чего девочка добрела до своей постели и накрылась с головой одеялом.

Следующие несколько часов повариха свежевала и разделывала на кухне тушу, Виктор Георгиевич жарил во дворе дома сочные куски оленины, а спальня Сони была заполнена её приглушёнными всхлипами, доносящимися из-под одеяла. Сладковатый аромат готовящегося на гриле мяса проникал сквозь приоткрытое окно комнаты девочки и настойчиво просачивался под её одеяло, вынудив Соню завернуться в него ещё сильнее. Так бы, наверное, и задохнулся ребёнок под одеялом без воздуха, если бы в его спальню не зашла кухарка, позвав девочку спуститься в столовую.

– Я не хочу есть, – донёсся из-под одеяла сдавленный голос Сони.

– Знаю, – понимающе ответила женщина. – Но если ты не спустишься к столу и не скушаешь хотя бы один кусочек приготовленного дедушкой мяса, то он поднимется за тобой и заставит тебя съесть этого оленя целиком.

С этими словами кухарка заботливо погладила Соню по голове через одеяло, после чего простилась с девочкой и села вместе с горничной в кабину машины Виктора Георгиевича, а водитель мужчины развёз работниц по их домам.

Когда Соня вылезла из-под одеяла, то увидела, что на дворе уже стоял поздний вечер. Напуганная предостережением поварихи девочка поцеловала своего плюшевого друга и спустилась в столовую, где её уже ожидал за обеденным столом дед.

– Присаживайся, – указал Виктор Георгиевич своей внучке на стул, расположенный на противоположном от мужчины конце длинного стола.

Соня послушно села на стул с высокой спинкой и едва не лишилась чувств, увидев перед собой полную тарелку тушёных овощей с мелко нарезанными кусочками жареного на гриле мяса.

– Приятного аппетита, – произнёс Виктор Георгиевич и приступил к трапезе. – Ешь, пока не остыло.

С отвращением глядя в свою тарелку, девочка взяла дрожащей рукой вилку, насадила на неё золотистый кружок цукини и поместила его в рот.

– Попробуй оленину, – поднял перед своей внучкой вилку с мясом дед.

– У меня нет аппетита, – промолвила Соня и виновато опустила глаза.

– Ничего. Съешь хотя бы кусочек.

– Не могу, – помотала головой Соня, желая поскорее вернуться в свою комнату.

– Уверен, ты себя недооцениваешь, – улыбнулся Виктор Георгиевич, после чего поднялся из-за стола, подошёл к своей внучке и насадил на её вилку мясо, поднеся его ко рту девочки. – Смотри, какое нежное и сочное. Обещаю, когда ты его съешь, то навсегда полюбишь этот вкус и уже не сможешь без него жить.

Соня испуганно смотрела на кусок жареной плоти перед своим лицом и видела лишь полные ужаса глаза маленького оленёнка, из перерезанного горла которого хлестала горячая кровь.

– Не заставляй просить тебя дважды, – холодно произнёс мужчина.

– Нет! – вскрикнула девочка и резко выбила вилку из руки деда, которая с шумом упала в тарелку, после чего Соня попыталась спрыгнуть со своего стула, чтобы убежать из столовой.

Поражённый неповиновением ребёнка, Виктор Георгиевич успел схватить свою внучку за волосы и грубо стащил её со стула, после чего выволок из гостиной в прихожую дома.

– Твой отец был слишком добр к тебе и маме, за что и поплатился жизнью, – сказал дед, вытаскивая Соню на крыльцо. – Можешь не сомневаться, я такой ошибки не допущу и научу тебя послушанию.

Горькие слёзы нестерпимой боли градом лились из глаз громко кричащей девочки, когда мужчина тащил её через весь двор в направлении собачьей будки.

– Не надо! – испуганно вскрикнула Соня, увидев перед собой тёмную конуру, металлическая решётка которой была открыта нараспашку. – Я буду слушаться!

– Конечно, будешь, – ответил Виктор Георгиевич и швырнул свою внучку в будку, после чего запер её решетку на засов и бросил в конуру горсть сухого корма для собак. – Это тебе, на случай, если вдруг проголодаешься.

Стоя на четвереньках, девочка отчаянно вцепилась в решётку и умоляла деда её освободить, однако вернувшийся в дом мужчина остался равнодушен к крикам внучки.

Как только Соня поняла, что дед безвозвратно ушёл и оставил её с «лающим медведем», то тут же смолкла в надежде, что собака её не заметит, если она будет вести себя тихо. Однако сколь бы неподвижно не пыталась сидеть прильнувшая к решётке девочка, грозное рычание большой пиренейской овчарки за её спиной не заставило себя долго ждать.

Испугавшись, что «медведь» вот-вот бросится на неё и разорвёт на части, Соня развернулась к нему и закрыла лицо руками в ожидании неизбежного. Тем сильнее стало удивление девочки, когда клиновидная морда овчарки показалась из глубины деревянной конуры и принялась вылизывать ладони плачущего трёхлетнего ребёнка.

Соня не подозревала, что собака совсем недавно стала матерью, щенков которой Виктор Георгиевич раздал своим друзьям и коллегам, после чего овчарка выла днями напролёт и даже пару раз пыталась укусить своего хозяина. По этой причине мужчина прикрепил к будке решётку, чтобы держать пса взаперти, и перевёз его в дом Сони лишь, когда исцеляющее раны время взяло своё, и собака немного пришла в себя.

Чувствуя, как шершавый язык «лающего медведя» лижет ей руки, обдавая тёплым дыханием из огромной пасти, девочка не знала, что овчарка увидела в ней не столько вторгнувшегося в её владения нарушителя, сколько несчастного человеческого детёныша, нуждающегося в защите. Материнский инстинкт собаки возобладал над её желанием защитить свою территорию, позволив увидеть в ребёнке одного из своих утраченных щенков.

Соня с опаской отвела руки от лица и немедля почувствовала скользнувший по её щекам язык новоиспечённой приёмной матери. Девочка сдержанно улыбнулась овчарке и погладила её по массивной голове, после чего взяла с пола несколько гранул брошенного дедом сухого корма и протянула их на ладошке псу.

– У тебя добрые глаза, – обратилась Соня к собаке, когда та мгновенно слизала с её руки предложенное угощение. – Если ты не против, я буду называть тебя Тётушкой и обещаю не занимать в твоём доме слишком много места.

С этими словами девочка свернулась калачиком на полу запертой на решётку деревянной будки и прижалась к пушистой овчарке спиной, впервые со дня расставания с любимой матерью почувствовав себя в безопасности.

– Мама любила петь мне колыбельные перед сном, – сказала Соня. – Я спою тебе одну, чтобы нам лучше спалось, а ты можешь подпевать мне, если знаешь слова.

Скрывшееся поздним летним вечером за горизонтом солнце уступило своё место сумеркам, и ни одна душа на пустынной улице не услышала нежного пения маленькой девочки, исполнившей в собачьей конуре колыбельную в сопровождении протяжно подвывающей ей горной пиренейской овчарки.

Глава 4. Свет в окошке

Осень 2015-го года

Размещённая на зелёной лужайке, у входных ворот, табличка указывала смотрящему на неё человеку, что он оказался на территории Рижского детского дома «Кукушонок». Трёхэтажное здание детского дома располагалось на огороженном кованым забором участке муниципальной земли, с высаженными по её периметру ольхами и клёнами. Каждая из стен «Кукушонка» была выкрашена разным цветом, приятным глазу, дабы придать серому кирпичному зданию советской постройки более нарядный вид, в то время как два десятка занавешенных на каждом этаже окон надёжно скрывали от любопытных глаз содержимое своих комнат.

В подвале здания находилось просторное гардеробное помещение для персонала детского дома и его ста пятидесяти обитателей в возрасте от двух до семнадцати лет. На первом этаже «Кукушонка» располагался большой актовый зал для торжественных мероприятий, посвящённых совместному празднованию Рождества, Пасхи, Лиго и Нового Года. Раз в месяц в детский дом приезжали различные группы волонтёров, которые устраивали в актовом зале театральные представления или анимированные шоу, даря детям привезённые с собой подарки в виде новой одежды, сладостей и разных учебных принадлежностей.

Также на первом этаже здания детдома находилась кухня, складское помещение с запасами провизии, кладовка уборщицы и кабинеты директора, его заместителя, заведующей хозяйством, психолога, медсестры и детских воспитательниц. Большую часть второго этажа «Кукушонка» занимали общие спальни для детей младшего возраста от двух до девяти лет, их совмещённые с игровой и учебной зоной столовые и ванные комнаты. Весь третий этаж здания детского дома был отдан под нужды детей старшего возраста от десяти до семнадцати лет, включая в себя узкие двухместные спальни, общие столовые и учебные классы, а также душевые и туалетные кабинки.