А упало, Б пропало

– Кончай придуриваться, – прикрикнул Сизов, – монету мы у него обнаружили, один-в-один такую же, как и у брата Синельникова. Тот же номинал, тот же год, тот же профиль последнего царя. Может, пояснишь, как она у него могла оказаться?

– Так Николай таких червонцев начеканил знаете сколько? – попытался увильнуть я.

– Не знаю – сколько?

– Только в 1899 году больше миллиона штук, а если все года суммировать, то миллионов 30 выйдет. Специально проштудировал один справочник по нумизматике, когда вы мне ту монетку показали, – пояснил я свои знания, – так что эти монетки много у кого обнаружиться могли.

– Ты мне зубы-то не заговаривай, – строго сказал капитан, – мало ли что там до революции было начеканено, к нашему времени оно отношения не имеет. Бритву Оккама такую знаешь?

Ни хрена ж себе, внутренне восхитился я, какая у нас милиция продвинутая.

– Слышал, – ответил я, – не следует привлекать сложные объяснения, если есть простое.

– Молодец, правильно, – похвалил он меня, – а самое простое объяснение этим летающим червонцам такое – кто-то откопал клад и то ли потерял несколько монет, то ли расплатился ими с другими лицами. И самый главный подозреваемый по этому делу у меня ты, Витя.

Я немного подумал, а потом решил, что скрывать мне уже нечего, и вывалил всё скопом на голову капитана.

– А я и не буду отпираться, что откопал этот клад.

– Так-так-так, – возбуждённо затараторил Сизов, – значит, явку с повинной желаешь оформить? Это хорошо, это тебе зачтётся – ну давай продолжай, раз уж начал.

– А тут немного продолжать-то осталось, – со скрытой усмешкой ответил я, – сегодня в районе обеда я нашёл клад в развалинах Американского посёлка… ну знаете наверно, возле Реки…

– Знаю, конечно, ты не останавливайся, – подтвердил он.

– Нашли мы его вместе с одноклассницей, Леной Проскуриной, потом вызвали корреспондентов нашей заводской газеты, они быстро приехали, всё сфотографировали и застенографировали…

По мере продвижения моего рассказа капитан всё скучнел и скучнел лицом.

– А дальше мы все вместе на редакционной машине поехали в областное управление КГБ… ну которое на Голубева… и там сдали все найденные ценности государству. Взамен получили расписку от Гохрана, могу показать.

И я без дальнейших понуканий со стороны капитана выудил оную расписку, написанную товарищем Абрамовичем, и сунул ему в руки. Он снял фуражку, вытер пот со лба, затем ознакомился с бумагой, затем вернул её мне и произнёс следующее:

– Ты, конечно, думаешь, что самый умный и хитрый…

– Совсем я так не думаю, товарищ капитан, – вклинился я, – с чего вы это взяли?

– Но смотри, – не заметил он моей ремарки, – поскользнёшься ты когда-нибудь на скользкой дорожке…

– Так июль же месяц на дворе, – попытался увести разговор в сторону я, – какие тут скользкие дорожки?

– В общем, я тебе всё сказал… – встал капитан со скамейки, – сейчас ты очень серьёзного врага себе нажил, так и заруби себе на носу.

Да в гробу я видел твои угрозы, мысленно произнёс я, когда у меня сейчас более серьёзная крыша имеется, но вслух сказал так:

– Никак я не пойму, товарищ капитан, что за претензии у вас ко мне? Я отличник, занимаюсь спортом, хожу в театральную секцию, ни в одном нехорошем деянии не замечен… лучше бы Северной командой занялись, чем ставить палки в колеса законопослушным гражданам.

– Не надо учить меня, что мне делать, – бросил напоследок Сизов и растворился в своём опорном пункте.

А я наконец-то добрался до своей родной квартиры, забросил теннисную ракетку на антресоли и сполоснулся под душем. Только было собрался пожарить яичницу с ветчиной (отец принес с работы в заказе, жутко вкусный и жутко натуральный продукт), как затрезвонил телефон. Чертыхаясь, снял трубку и услышал приветливый голос Зиночки-журналистки, которая приглашала меня посмотреть готовый макет статьи. В полном соответствии со своим обещанием. Поблагодарил её три раза, сказал, что подойду буквально через полчаса, а сам сел за стол и съел пережаренную яичницу-глазунью, хотя терпеть её не могу в таком виде… пока болтал по телефону, она и пережарилась слегка.

Ну а следом я побежал в редакцию «Заводчанина», благо это совсем рядом было, в конце проспекта Свердлова, в стеклянном кубе футуристических форм, на третьем этаже.

– О, привет ещё раз, – улыбнулась, увидев меня, Зина, – ты представляешь, из-за этого материала у нас вся редакция на ушах стоит. Главный раза три созванивался с вышестоящими инстанциями и получил полное добро на публикацию. На тебя посмотреть теперь хочет.

– Буду рад познакомиться с таким большим человеком, – вежливо ответил я, следуя транзитом через приёмную в кабинет главного редактора, звали его, судя по табличке на двери, Зозуля Борис Николаевич.

«Зозуля» это ж «кукушка» по-украински, подумал я, а ещё это символ пробуждения природы после зимней спячки – эко тебя занесло-то, Николаич, с бескрайних степей Украины. А оказался он нисколько не большим, а очень средних размеров и вполне себе моложавым товарищем, далеко не дотягивающим до сороковника, в тяжёлых роговых очках и дорогом костюме явно не фабрики «Большевичка».

– Витя? – радостно улыбнулся он мне, – ну тебе повезло, так повезло. Богатым скоро будешь, а после нашей статьи ещё и знаменитым. Садись, чай-кофе будешь?

– А что, и кофе есть? – удивился я, – давно его не пил.

– Зиночка, организуй, пожалуйста, – попросил он, – а мы пока побеседуем. Расскажи про себя поподробнее, – сказал он мне, усаживаясь в своё кресло.

– Охотно, – ответил я, – только ничего же необычного не будет. Живу в Сером Топтыгинском доме, хожу в обычную среднюю школу, с сентября перевожусь, правда, в 38-ю. Занимаюсь в теннисной секции на Торпедо и театральной студии во Дворце. Собственно и всё.

– Отец у тебя большой начальник ведь на Заводе, правда?

– Не такой уж и большой, – осторожно ответил я, – есть там и побольше. Начальник цеха машин малых серий.

Тут вошла Зина с подносом, где стоял кофейник, три чашки на блюдечках и тарелка с конфетками.

– Класс, – восхищённо сказал я, попробовав кофе, – сто лет не пил бразильского.

– Это индийский, – поправила меня Зина, – вот баночка из-под него.

И она выудила откуда-то из-под стола круглую жестяную банку с надписью «Indian instant coffee».

– Богато живут журналисты, – заметил я, – я такого никогда не видел. Очень сильно отличается от кофейного напитка «Балтика».

– Я рад, что тебе понравилось, – заметил редактор, отодвигая чашку, – давай теперь про собственно находку поговорим.

– Пожалуйста, спрашивайте, – предложил я.

– Эти монеты, они тяжёлые? – задал он наболевший вопрос.

– По отдельности нет, около 10 грамм, кажется. Но если их сто штук, то уже достаточно весомо.

– А там и правда Николай изображён?

– Чистая правда, на решке, как сейчас говорят, портрет Николая 2-го в профиль… с бородой, да. И надпись по кругу «Его величество Николай 2 император и самодержец всероссийский». А на орле соответственно орёл, двуглавый, герб Российской империи, плюс номинал монеты и дата выпуска. У всех моих монет номинал был 10 рублей, а год выпуска 1899-й.

– А на ребре у них что-то есть? – задал он неожиданный вопрос.

– Хм… – задумался я, – я специально не присматривался, но какие-то буквы там вроде были… о, вспомнил – там написано, сколько чистого золота в монете.

– А правду говорят, что золото со временем никак не меняется, всё так же блестит? – продолжил пытать меня он.