Чаша Одина

– Дела… – протянул норвежец, и в шатре надолго установилось тягостное молчание.

– Мне кажется, сейчас самое время достать Одрёрир, – произнёс, не глядя на Гейра, Велунд.

– Нет, – обдумав это предложение, покачал головой Ингард. – Для начала попытаемся справиться своими силами, не призывая без нужды силу богов. Одрёрир я использую, только если у меня не останется другого выхода.

– Как пожелаешь, – отозвался альв, внезапно улыбнувшись, и Гейр готов был поклясться, что в его голосе прозвучало искреннее облегчение.

– Нам надо хоть немного отдохнуть, – подымаясь, сказал король альвов и направился к выходу из шатра. – Завтра нас ждёт трудный день.

– Спасибо! – воскликнул ему вдогонку Ингард, сам точно не зная, за что именно он благодарит: за совет или за понимание. Велунд на миг задержался.

– Не за что. Я только надеюсь, что ты примешь правильное решение, когда придёт время. Сейчас оно, похоже, ещё не пришло.

Он вышел. А Гейр остался сидеть, глядя на задёрнувшийся полог, и в его голове не было ничего, кроме звенящей пустоты.

«А я надеюсь, что это время не придёт никогда», – пробормотал он себе под нос. Гейр не понимал, почему его так отвращала сама мысль об использовании чаши Одина, ради обладания которой ему пришлось пройти весь Нифльхейм. Но в его ушах всё ещё стоял смех Хель, когда она отдавала ему эту чашу, и в душе норвежца зрела уверенность, что Форсети ему сказал далеко не всё об Одрёрире. К тому же Гейр и так всегда знал, что боги ничего не дают задаром, и плата за их помощь намного превышает полученную выгоду. А значит, пусть лучше боги будут должны ему, чем наоборот.

Рассвет был серым и холодным. Гейр был уже на ногах и обходил позиции. Увидев значвительную брешь в прежней расстановке сил, норвежец почувствовал, как болезненно сжалось сердце. Надо было торопиться, чтобы перераспределить войска – альфарские разведчики, вернувшиеся ещё до утра, донесли, что армия троллей и тёмных альвов уже на подходе.

Весть о том, что Ахарн со своим отрядом ушёл в разведку, уже распространилась по армии, и люди без удивления встретили приказ перестроиться. Сомкнув ряды, войско Ингарда превратилось в неприступный бастион, защищённый щитами и ощетинившийся копьями. Гейр объехал вокруг него на своём гнедом и остался доволен, подумав, что большего не сумел бы сделать и сам Тор. Теперь оставалось только ждать…

К полудню напряжение достигло своего пика, и словно это послужило сигналом, до слуха людей и альвов донёсся неясный ещё гул. Он звучал, казалось, отовсюду, и в такт ему подрагивал сам воздух. Шум нарастал, усиливаясь с каждой секундой, но долина Урнес оставалась пустынной. Люди заволновались, их ряды всколыхнулись, словно камыш под первым порывом ветра. Гейр и сам почувствовал, как вспотели его ладони, и, привстав на стременах, вгляделся в серую заснеженную даль, пытаясь высмотреть там их противника. И в этот момент хриплый рваный звук привлёк его внимание. Над ними, распластав крылья по воздуху и лишь изредка шевеля ими, кружили два ворона, похожие на далёкие чёрные кресты. Ингард облегчённо рассмеялся.

– Смотрите! – закричал он так, что его услышали и в самых дальних рядах. – Это Хугин и Мунин[55 - Хугин и Мунин – вороны Одина] несут нам добрый знак! Один с нами!

Радостный вздох прошелестел над долиной Урнеса, и все подняли лица вверх, пытаясь увидеть мудрых птиц повелителя эзиров. А когда они снова посмотрели на равнину, то она была уже черна от огромного воинства, заполнившего её от края до края. Тяжёлые серые тучи, цеплявшиеся за вершины гор, что окружали Урнес неприступной стеной, нехотя разошлись в стороны, открыв блеклое, низкое, зимнее небо. Сквозь разрыв в их пелене проглянуло солнце и залило каким-то пронзительным светом, какой бывает только перед бурей, и горы, и долину, и замершие на ней войска. И буря разразилась.

Обе рати всколыхнулись и двинулись навстречу друг другу, постепенно набирая скорость, пока не перешли на стремительный бег, полный ярости и жажды крови. Армии людей и троллей быстро сближались, и вскоре уже можно было различить не безликую слитную толпу, а отдельных воинов, составляющих её. Торкель, скакавший рядом с Гейром, выразительно присвистнул.

– Знаешь, будь у меня выбор, я предпочёл бы сразиться всё-таки с настоящими пиктами, – сказал он, косясь на Гейра.

– Я бы тоже, – вздохнул Ингард. – Вот только выбора у нас как раз и нет.

И, перехватив Хрунтинг поудобнее, он на всём скаку врубился в первые ряды троллей.

Сшибка разнеслась оглушительным треском…

Эта сшибка разнеслась окрест оглушительным треском и лязгом. Вздыбив коня, Гейр толкнул его на врагов, заставляя копытами дробить их черепа. Его меч не отставал, мелькая подобно молнии то справа, то слева, и от его ударов не спасали ни щиты, ни доспехи. Ингард, казалось, был вездесущ: он успевал и наносить удары, и отражать удары врагов, он вертелся на своём гнедом жеребце, подобно обезумевшему берсерку, и, подобно берсерку, тупил мечи противников, даже не осознавая этого, так что те даже не могли пробить его кожаный панцирь. Когда под ним пал конь, пронзённый копьём какого-то тролля, Ингард спрыгнул с него и с неослабевающей энергией устремился вперёд. Его побелевшие, лишившиеся радужки глаза казались слепыми, но Гейр успевал отклониться от рассекавшего со свистом воздух топора тролля – и тут же безошибочно вонзить Хрунтинг тому в грудь или горло. Он превратился в боевую машину, одержимую одной лишь страстью: жаждой убивать. Для него перестали существовать прошлое и будущее, лишь «здесь» и «сейчас» имели значение. Только сеча, разразившаяся здесь, на просторах Урнеса, доставляла ему радость, и только кровь, пролившаяся сейчас, приносила счастье. Захваченный шальной злостью, Гейр нёсся вперёд, словно несомый порывом ветра осенний лист, и никто не в силах был задержать этот полёт. И лишь крик Торкеля сумел пробиться сквозь этот морок берсерка и достучаться до сознания Ингарда.

– Один! Они в западне!

Приостановив свой бег, Гейр вгляделся туда, куда указывал викинг, и почувствовал, как захолонуло его сердце. Торкель не ошибся: светлые альвы, оторвавшиеся от своих союзников-людей, были окружены плотным кольцом троллей и тёмных. И кольцо это неуклонно сжималось.

– Вперёд! – завопил Ингард и остервенело махнул Хрунтингом, снеся голову какому-то неосторожному низовику. Но и он, и окружающие его люди прекрасно видели, что они не успеют на помощь, как бы им этого не хотелось – слишком большое расстояние отделяло их от альвов, и слишком много было между ними врагов.

И в этот момент, когда, казалось, всё было кончено, с тыла на ревущих в предвкушении победы тёмных альвов обрушилась конная лавина и разметала их, как булыжник, попавший в лужу, расплёскивает её воду. Гейр замер с открытым ртом: во всаднике, возглавлявшем спасительную атаку, он узнал Ахарна, не так давно причисленного норвежцем в презренный разряд предателей.

– Вовремя, – утирая пот со лба, выдохнул Торкель.

– Не расслабляйся, – буркнул в ответ Ингард, всё ещё ощущавший в глубине души неприязнь к заносчивому графу. – Мы ещё не победили.

И так зло махнул мечом, что рассёк выскочившего на него тролля практически пополам.

– Теперь это лишь вопрос времени, – ухмыльнулся Торкель. И скупым, но точным движением пронзил своим копьём горло подошедшему слишком близко низовику.

***

Сумарлиди яростно выругался. Его лицо было покрыто брызгами крови, топор по самую рукоять напитался ею, но всё оказалось бесполезным. Манёвр светлых, взявших армию тёмных альвов в клещи, оказался столь внезапным, что низовики даже не успели перестроиться для отражения атаки и были смяты в какие-то минуты. Да что там минуты? Секунды хватило, чтобы победа, казавшаяся уже столь близкой, ускользнула между пальцев юрким угрём.

Но даже не это терзало сейчас душу сына Рагнавальда раскалёнными клещами палача. Судьба в очередной раз посмеялась над ним, не дав исполнить задуманное. А ведь враг, которого Сумарлиди так мечтал убить, был на расстоянии броска камня, когда водоворот схватки разделил их, разнеся в разные стороны. И как Сумарлиди не стремился найти Гейра вновь, ему это так и не удалось, а теперь, похоже, и не удастся вовсе.

Норвежец зло посмотрел туда, где конница светлых альвов крушила армию своих извечных противников – низовиков, и зашипел сквозь стиснутые до боли зубы, подобно раздавленной гадюке. Всё его естество стремилось в бой, чтобы унять клокотавшую в нём ярость, но рассудок ещё не окончательно оставил Сумарлиди. И, с невероятным трудом обуздав свой порыв, он рявкнул сражавшемуся рядом с ним Нагли:

– Отступаем!

– Но король Мотсогнир… – начал было тролль, однако Сумарлиди с ненавистью оборвал его:

– Мотсогнир мне не указ, я сам – король! Отступаем, я сказал!

14. Ночь магии

Тролли всё дальше уходили от Урнеса, и всё чаще Сумарлиди ловил на себе их косые взгляды. Норвежец по праву сильного занял трон Рикнесса, но сейчас он проиграл, и страх троллей перед ним ослаб: вождь, утративший везение, терял и власть. Сумарлиди знал это как никто другой, но сколько он не думал над тем, как исправить положение, ничего путного в голову ему не приходило. Небо над долиной темнело, обещая скорую ночь, и так же темно было на сердце викинга. И темнота эта становилась с каждым его шагом всё гуще и гуще, грозя затопить его без остатка.

Когда перед ним невесть откуда возник Мотсогнир, Сумарлиди даже не удивился. С усталым равнодушием смотрел норвежец на короля тёмных, и спокойно ждал, что тот скажет. Сумарлиди не удивился бы, вызови Мотсогнир его на поединок за то, что норвежец бросил его войско в самый разгар сражения, но король низовиков сказал совсем другое:

– Удача сегодня отвернулась от нас. Но битва – это не вся война, и у нас есть шанс всё исправить.

– Как? – напрягшись, как гончая, почуявшая запах добычи, спросил Сумарлиди.

– Забрать то, что помогло смертным и светлым нас сокрушить, – ответил Мотсогнир. Норвежец горько усмехнулся.

– И что же это? Расположение эзиров?

– Ты почти угадал, – улыбнулся тёмный альв. – В лагере смертных находится чаша Одрёрир, из которой сам Один пил когда-то мёд истины. Именно она даёт владеющему ею власть и силу, недоступные никому, кроме разве что эзиров. Именно эта чаша позволила сегодня Льесальвхейму уцелеть.

– И ты хочешь выкрасть её? – прищурился Сумарлиди, обдумывая, зачем Мотсогнир говорит о чаше ему.

– Не выкрасть! – оскорблённый таким предположением, рявкнул король. – Эту чашу изготовили тёмные альвы Фьялар и Галар, и она по праву принадлежит нам, а не эзирам! Принадлежит мне! – взяв себя в руки, убеждённо закончил Мотсогнир.

– Тогда для чего тебе я? – пожал плечами Сумарлиди. – Раз она твоя, так иди и возьми её.

Мотсогнир разом сник.

– Я не могу. Велунд сразу распознает любого тёмного, что посмеет приблизиться к чаше. Но смертный в лагере смертных растворится, как капля воды в озере, и сможет незамеченным найти Одрёрир и спокойно вынести его.

– Спокойно? – саркастически фыркнул Сумарлиди. – Сомневаюсь, что люди этого… Ингарда будут столь беспечны, чтобы не выставить постов. А те непременно заинтересуются незнакомцем, шныряющим среди их палаток.

– Это я беру на себя, – беспечно махнул рукой Мотсогнир. – Мои альвы отвлекут все посты на себя, и никто не помешает тебе найти Одрёрир.