Беженка Луиза

– Немного знаю.

– Отчего немного? Нужно было больше знать. Твои родители тоже крестьяне?

– Они богаче, – пояснила Наташа.

– А богатым скорей надо учиться, им доступно. Твои родители хорошего тебе не желали. А что ты по рукоделью можешь?

– Что же я могу, я ничего не знаю.

– Ну, как же, если связать что или сшить?

– Мы привыкли во всем купленном, – смущенно заявила Марфуша.

– Купленное – это когда новое, а если починить что? Да опять, всего не накупишься.

– Ты прими уж ее, – заступилась за Марфушу Наташка, – она и научится.

– Конечно, приму, пожалуйста, приходи. Запаси только материала.

Она рассказала, чего сколько Марфуше нужно, и эта девочка ушла от Луизы с закружившейся от радости головой. Когда они пришли в избу Стуловых, Ларька заметил:

– Лафа вам, девкам, будете вы в кучку собираться пойдут у вас каждый день посиделки.

– А тебе завидно?

– Завидовать нечему, а немножко жаль, нешто мне в платье нарядиться да платком повязаться.

– Только попробуй, мы тебя так турнем…

VI

Подошел базарный день. Луиза съездила с своими ученицами в город. Запаслись материалом. Будущие рукодельницы на другое утро пришли к беженкам и стали подготовляться к работе. С первого же дня работа началась, и кто начал вязать, кто вышивать, кто просто приучаться шить. Дело у всех спорилось, наука давалась каждой. Прошло каких-нибудь две недели, как Татьяна зазвала к себе одну соседку, вынесла из чулана отрезок холстины с цветисто расшитыми концами и проговорила:

– Погляди-ка, как моя Наташка научилась расписывать.

Соседка взяла в руки богато расшитое полотенце, долго любовалась им, потом охнула и вздохнула:

– Жалко, у меня никого нет, а то и я бы отдала в эту науку.

– А вон Андрею какую шарфу связала, – еще похвасталась Татьяна.

– Вот они, золотые ручки-то! А мы что?!

– Мы зато черную работу ломаем, – в утешенье соседке сказала Татьяна.

– Ломать-то можно, да что из этого толка? И медведь ломает, да из его ломанья выходит одна валежь.

Все ученицы ходили к Луизе очень охотно, просиживали все положенное время, нередко забегали и в неположенное или в сумерки или вечерком. Квартира беженок стала для них самым притягательным местом. За работой они разговаривали, шутили, пели песни. Луиза более всего подбивала их на песни, внимательно вслушивалась в каждый стих, что они пели. Иногда она пела и сама, но она пела по-латышски и все более одну песню с заунывным мотивом. Эту песню Луиза пела с большим увлечением. Однажды девицы пристали к ней и стали просить рассказать, о чем поется в песне. Луиза рассказала, что в песне поется про народ, у которого в песнях нет веселья, а только одно грустное. Эти песни щемят сердце и навевают тоску. И вот спрашивается докуда же будут люди петь так грустно, когда же грянет у них веселая и могучая песня о вольной воле? И никто не знает, когда наступит такое время.

Однажды перед Михайловым днем, когда вся компания, по обыкновению, сидела за рукодельем, в избу вошел Андрей. Он был немного смущен и нетвердым голосом проговорил:

– А я пришел к вам с газетой, хочу новенькое вам прочитать. Вот тут описывается, как трое наших из немецкого плена ушли.

– Это очень отлично, – ободрила Луиза. – Я сама хотела тебя просить. Ходил бы и читал нам. А мы будем слушать да спасибо тебе говорить.

Ободренный такой встречей, Андрей отложил костыль в сторону, сел на лавку и вынул из кармана газету. Началось чтение. Девицы, не отрываясь от своих занятий, внимательно слушали, что им читали, и когда история кончалась, одна за другой стали высказывать свое удовольствие.

– Это хорошо. Ты, правда, приходи почаще да принеси чего-нибудь.

– А я не помешаю вам?

– Совсем нет, – уверила его Луиза, – даже очень хорошо выйдет.

– Ну, так ладно. Съезжу в училище за книгами.

– А ты сам-то любишь читать? – спросила Луиза.

– Прежде не любил, – признался Андрей. – Не то чтоб не любил, а не понимал, правильнее сказать. Когда учиться ходил, читал еще, а как перестал – и читать бросил. То некогда, то погулять хочется. Товарищи тоже никто не читал. А вот как полежал в лазарете, понял и в редьке скус. Сперва другие читали, а дальше сам стал. Да как, бывало, зачитаешься-то, до полуночи не спишь. Огонь погасят, а все лежишь да думаешь. Ведь с книжкой-то что ни что перечувствуешь, где ни где не побываешь.

– Да, да, – горячо подтвердила Луиза, – все это правда.

Она ласково взглянула на Андрея и добавила:

– Так когда ж ты нам добудешь книжек?

– Да хоть завтра, запрягу лошадь да съезжу…

VII

Между книгами, которые привозил из школы Андрей и читал в избе девицам, попалась одна, где выводилась старая барская семья с различными характерами. Одни были смешные, другие благородные. Луиза после чтения спросила: не знают ли девушки кого из живых людей, похожих на описанных? Девицы задумались; наконец Ольга засмеялась и сказала:

– Я знаю одного.

– Кого?

– А вот Петра, Марфушина брата, очень он на Митрофанушку похож.

Все рассмеялись; смеялась и Марфуша. Она подтвердила, что у ее брата есть сходство с Митрофанушкой. Он был уже взрослым, но жил дома, ничего не делал, собирался жениться и искал богатую невесту. С тех пор как у Луизы начались занятия с девушками и когда девушки собирались к ней по вечерам, ему некуда бывало деваться. Ребят в деревне ни кого не оказалось, и он ходил один, раздраженный и скучающий.

Вскоре после того как про него говорили в избе Луизы девушки, один раз перед обедом, когда шла самая живая работа, в избу вошел Петр. Это был статный, сытый парень, одетый в хорошую поддевку. Мать с дочерью, не зная, кто это, смутились, когда увидели его. Петр тоже чувствовал себя не совсем свободно. Он неловко снял шапку и нетвердо проговорил:

– Бог помочь.

– Спасибо, Пахомыч! – смеясь, ответила Ольга.

– Что, Петра, пришел сказать, когда будет вёдро? – спросила вошедшего другая взрослая девица, Катерина Ганькина, поступившая на обучение после.

– Он разе Петр, его, кажись, окрестили Митрофанушкой? – напомнила одна из подростков.