Навстречу Закату

– Да, да, да! – на радость родителям бессмысленно отвечали дети.

– Так летите домой! – зазывала женщина.

Дружной стайкой, заученным маршрутом, гуси шли на мосток. Но тут просыпался волк, маленький пухленький Саша, и громко рычал.

– Ггггггг! – звонко картавя.

– Сегый волк, за гогой не пускает нас домой! – понятное дело, так же картавили малыши и разбегались в разные стороны.

Естественно, голодный волк в исполнении маленького Алекса кидался вдогонку. По заученной, до уровня рефлекса, реакции.

Все это много раз проигрывалось на репетициях. Без приключений и несчастных случаев. И на показательном выступлении Саша метнулся за надоедливыми птицами, но скользкие чешки сыграли с ним злую шутку. Чудо пьесу дети разучивали в группе на полу, покрытом линолеумом, и все проходило гладко, а в концертном зале был паркетный пол, натертый до блеска. Волчьи ноги в скользкой обуви пробуксовали и остались на месте, а волчья голова по законам инерции продолжила преследование. Сашка успел только щелкнуть зубами и в следующий момент познакомился с тем самым звуком, с каким деревянная башка плюшевого мишки бьется о пол при падении. В результате – легкое сотрясение и неделя постельного режима.

С тех пор Алекс неоднократно отыгрывался на мишутке, срывая детскую обиду и злость. Он представлял на месте ни в чем не повинной игрушки своего обидчика. Это успокаивало ребенка, а еще вера в то, что это лучше, чем драться с живым человеком. Будь то с родителем, или с другим взрослым, или с мальчишками во дворе.

Алекс горько улыбнулся своим мыслям.

Ведь окружающие воспринимали это как безобидность и немстительность. Считали, что Алекс незлобивый и незлопамятный, что он стерпит любую обиду, хамство и оскорбление.

А Алекс продолжал ронять “мишку – деревянная башка” на пол… В конце концов голова мишки развалилась на часть, и его вбросили на помойку, но безобидность так и осталась привычкой в маленьком Саше. И передалась взрослому Алексу. А многими заказчиками это воспринималось как бесхребетность и покорность, нежелание или неумение отстаивать свою позицию. Или даже отсутствие таковой, как, впрочем, и своей точки зрения.

Алекс еще раз посмотрел на окно чужой детской. Она светилась беззаботностью и счастьем. Там бушевала детская непосредственность и чистота. Комната была наполнена до потолка ощущением бесконечности жизни и безграничностью возможностей.

– Дети не знают, что такое время и что всему есть предел. Они защищены от этого. Как и от сострадания. Иначе ни один ребенок не дожил бы и до совершеннолетия, – подумал Алекс и пошел к дому.

А еще маленькому четырехлетнему Саше подарили грузовик. Самосвал ЗИЛ. Он был настолько большой, что Саша легко помещался в его кузове. А еще он был чертовски тяжелый. Саша мог его только катать или тащить волоком после очередной аварии. И это всегда происходило с шумом, несмотря на резиновые колеса. Потому что грузовик был сделан из настоящего листового железа. Он гремел, лязгал и скрежетал. Металл был настолько настоящим, что при игре с машиной Саша поначалу резал пальцы в кровь об острые кромки бортов и открывающихся дверей и рвал колготки в клочья. Но автомобиль был такой настоящий, что Саша не мог отказаться от него. Он выстраивал непреодолимые препятствия из кубиков, кастрюль, книжек и табуреток. И всякий раз цельнометаллическое чудо с грохотом разносило все это в лоскуты и ошметки, к беспредельной радости ребенка. А что касается травм, порезов и крови, то это научило Сашу с осторожностью обращаться со всем новым. Особенно с подарками, и особенно судьбы.

Не сказать, чтобы игрушек было много, но Саша дорожил всеми и не позволял выбрасывать. Ну, разве что, если они совсем теряли первоначальные признаки, свойства и очертания. Для Сашиного добра на балконе выделили целый ящик. И всякий раз после игры, когда соседские мальчишки, наигравшись вдоволь, без всяких ограничений, разбегались по домам, Саша – простодушный одуванчик – оставался один на один с игрушечным бедламом и хаосом. Вернувшийся с работы папа грозил “собрать все в мешок и вынести на мусорку, если мировой порядок не восстановится мигом. Сейчас же!” Сашу это чрезвычайно пугало. Он боялся потерять свое, кровное, близкое и до боли знакомое, и, глотая слезы, брался за уборку.

– Ну, чего ты опять? – тихонько на кухне говорила мама.

– Почему он у нас такой лопушок? – отвечал папа.

И так продолжалось изо дня в день, из года в год… из вечности в вечность.

Теперь папы и мамы нет. Старые игрушки снесены на помойку, а новых не появилось. Но боязнь потерять никуда не исчезла.

– Так вот почему у меня всегда подняты плечи! – сделал для себя открытие Алекс. – Я, как черепаха, прячу голову в панцирь… Вот и сейчас… Только не понятно! Сейчас-то чего? Уже все решил и бояться нечего, какого лешего у меня плечи до ушей? Заскорузлая привычка… И странное дело! Я ведь не был забитым мальчиком! Меня не наказывали! Не били! В углу-то за все детство пару раз и стоял! Это какая-то приобретенная с годами реакция организма на жизнь. Да!..

Алекс сделал глубокий вдох, медленный выдох, расслабил плечи и мягкой поступью продолжил путь.

– Смотри-ка! Аж настроение у него поднялось! – удивилась зубная паста, которую Алекс нес в пакете из супермаркета.

– А чего ты удивляешься? Столько открытий чудных и парадоксов, – отвечала зубная щетка, лежащая в блистере по соседству.

– Забитым я никогда не был! Это точно! – продолжал Алекс диалог с самим собой. – Нерасторопным, как могло показаться, да! Но не забитым! Просто, может, это так выглядело со стороны? На самом деле я был очень рассудительным внутри себя! Я рассуждал и очень много анализировал! По поводу всякой мелочи и всякой ерунды. Как вот сейчас. Началось с окна в детской комнате, и уже не могу остановить поток воспоминаний про игрушки… Когда же я перестал играть? Когда мой ребенок внутри меня сам отправился на свалку? Может, после первого развода? Двадцать семь лет назад? Скорее всего, именно тогда. Но сначала я, чтобы отвлечься, засел за компьютерные игры. Просиживал сутки, дни и ночи напролет с сигаретами, чаем-кофем и пивом-чипсами. Быстренько, как люблю, работал, достаточно зарабатывал и возвращался в игру. Тогда счет моего времени вел мой внутренний ребенок… Точнее, он его вообще не контролировал…

– Ага! – хихикнула зубная щетка. – Это мы уже выяснили. Дети не знают времени…

– Да тихо ты! Не мешай слушать! – перебила паста.

– Гонял компьютерного персонажа по виртуальным пещерам и лабиринтам, подчинив всю свою жизнь только этому занятию. В зубах сигарета, в одной руке кофе, в другой мышка, за окнами глубокая ночь. Вдруг из-за угла на меня выскакивает скелет…

– Мамочки! – вскричала зубная паста. – Откуда он взялся? Прям живой скелет? Настоящий?

– Ты своими кристаллами белизны пошевели! Это же в игре! – успокоила щетка.

– У меня сердце словно разорвалось в клочья! Потом заколотилось так быстро-быстро, и начал я задыхаться. Вызвал скорую. Приехала бригада. С трудом нашла меня в сигаретном дыму, среди пепельниц с окурками и банок из-под пива, и сделала мне укол. А уходя, молодой фельдшер-практикант напоследок мне сказал: “В ваши тридцать лет, мужчина, нужно себя поберечь! И следить за своим здоровьем!”

Скорая уехала, а я проветрил комнату, выбросил сигареты и пепельницы, удалил все игрушки с компьютера и включил мозг. Первое время я чувствовал себя наркоманом, у которого отняли наркотик. Хотя я наркоманом никогда не был, но, думаю, именно так ощущаются ломки. Мир бился мне в голову, а жизнь просачивалась в мозг через все доступные ей органы моих чувств. Столько соблазнов было вокруг сбежать и спрятаться, но я героически выдержал это испытание. Тем более, что доктор тогда рекомендовал мне беречь себя в свои 30 лет! И я начал себя беречь. И берег как мог!..

Алекс остановился на пешеходном переходе. Горел красный светодиодный человечек, растерянно растопырив пиксельные ручки и ножки.

– А сейчас, в свои 53, мне плевать на эти 53 и прожитые года, – ехидно усмехнулся Алекс и пошел на запрещающий сигнал. – Уже конкретно, осознанно и всеобъемлюще плевать! Это раньше я плевал на свою жизнь наплевательски неосознанно, бездарно, не замечая того, и походя раскидывал ее клочьями по помойкам безделья. Это прежде я сливал ее в сточные канавы праздности, сжигал в пепельницах времени и растрачивал совершенно безответственно. Но при этом боялся сделать что-то не так…

– У меня ничего не стыкуется… Это он про себя говорит? – пыталась вникнуть паста.

– Конечно! – взвизгнула зубная щетка. – Парадокс на парадоксе, парадоксом погоняет!

– …то теперь-то уж чего в мои-то 53 года? Теперь у меня есть четкий план. Наконец-то. Теперь я ощущаю каждую секунду оставшегося времени как неразменную монету и не собираюсь тратить их впустую. В конце концов…

В левое ухо Алекса завизжали тормоза и ударил отборный высококачественный рафинированный мат низшего сорта.

– Кого это, интересно, так поливают? – Алекс остановился и посмотрел в ту сторону, откуда лилось профессионально русское нецензурье.

Конечно, вы уже догадались, что единственным адресатом, получателем и награжденным всеми красочными эпитетами был наш герой. Но это его нисколько не смутило. Перед лицом будущего все эти брызги скабрезных слов в оболочке ядовитых слюней превращались в прах, не долетая до Алекса. Ему даже пришлось сделать пару шагов по направлению к фонтанирующей туше отнюдь не русского происхождения.

– Вы что-то сказали, милорд? – поинтересовался Алекс, уперевшись в ржавый капот красной шестерки. – Дело в том, что мне глубоко безразличны ваши высказывания, которые не имеют под собой никаких оснований. И если вы желаете продолжить ваш путь, то я абсолютно не против и не собираюсь быть непреодолимым препятствием. Как раз наоборот, вы очень меня обяжете, если прямо сейчас нажмете педаль акселератора, если вам известно это слово.

Голос Алекса был тих, словно порох, а слова жестоки, как картечь. Некогда голубые его зрачки приобрели холодный свинцовый оттенок. Наверно, поэтому хозяин «жигулей» внезапно пожух и замолчал.

– Ой, мамочки! – прошептала зубная паста.

– Вот это парадокс… – ответила щетка.

– Жми на газ, урод! – так же спокойно продолжал Алекс. – Так понятнее?

«Жигули» замигало аварийкой, медленно попятилось назад и оторвалось от рук Алекса. Наш герой выпрямился и остался молча наблюдать, как красный автомобиль в ржавую крапинку медленно объезжает его стороной. Его примеру последовала остальная вереница притихших машин. Колонну замыкало маршрутное такси.

Алекс развернулся и спокойно закончил свой маршрут поперек зебры.

– Я ничего не боюсь! – счастливо подумал наш герой. – Наконец-то!

И, как ни странно, Алекс вспомнил старую историю. Тогда он еще был молод и ездил на троллейбусе. Особенно обожал располагаться на сидении задней площадки спиной по ходу движения. И вот сидит он на конечной и ждет отправления. Из-за угла вдалеке показывается фигура прохожего. Он видит троллейбус и устремляется к нему. По его зигзагообразной траектории понятно, что прохожий упоительно нетрезв. Водитель закрывает передние двери, как бы намекая на скорое отправление. Прохожий ускоряет шаг, при этом увеличивая амплитуду движения. Алекс оглядывается вперед и видит, что весь салон наблюдает за происходящим во главе с кондукторшей, которая поглядывает еще и на часы. Время давно уже вышло. Женщина что-то говорит водителю, и тот закрывает вторые двери. Алекс переводит взгляд на бегущего по лезвию судьбы. Тот в свою очередь прибавляет шагу. Зигзагообразность его бега доходит до того, что мужчина едва не падает на виражах, но чудом сохраняет равновесие. Еще несколько витков. “Ну же…” – кто-то не выдерживает в начале салона. Троллейбус медленно трогается… и мужчина под общий вздох облегчения прямо-таки влетает на заднюю площадку. Двери закрываются. Победитель забега, подвергшись атаке инерции, хватается за шест поручня, вращается спиной на вытянутой руке, скручиваясь в спираль, и мягко расстилается на полу. Через секунду он поднимает счастливые глаза на Алекса и довольно произносит:” Упал! Наконец-то!” И тут же засыпает.

– Наконец-то… – вслух произносит наш герой, продолжая реализовывать свой план.

А еще, в той игре, в которую играл Алекс двадцать три года назад и от которой он сам едва не перешел в виртуальное состояние, был счетчик игрового времени. И вот когда наш герой увидел, что из пяти лет своей жизни просидел в игре самые реальные три года, тогда он запретил себе даже намеки на все, что связано с игрой. В любом ее проявлении и качестве.