Кого-то надо убить

Наступила тишина. Крановщица разлепила веки, повела вокруг бессмысленным ошалелыми глазами, посмотрела вверх и заголосила вновь.

Мужики тоже запрокинули головы и оторопели: на тросе, свисавшем со стрелы крана, болтался человек. Было уже достаточно светло, чтобы рассмотреть, что шея его вывернута, чуть не перерезана петлей. Язык болтался где-то у плеча. Удавленника слегка раскачивало ветром.

У мастера забулькало в горле.

2

Кочергин не спал. Он притворялся и делал это убедительно. Путилин дважды предлагал говорить потише разошедшимся в споре близнецам. Никитины переходили на шепот, но через минуту-другую вновь повышали голос, доказывая свою правоту. Путилин отвечал, скупо отмеряя слова, и Кочергин знал, что на губах судмедэксперта играет улыбка. Никитиных это задевало. По молодости и неопытности они не знали, что скепсис – визитная карточка Велизария Валентиновича. То был его взгляд на жизнь, выработанный за годы общения не только с живыми людьми, но и с трупами. Жизнь он всегда поверял смертью, ставя последнюю неизмеримо выше, поскольку она с легкостью перечеркивала пороки и достоинства, идеи, идеалы, верность, все и вся. «Смерть всему голова!» – любил говаривать Велизарий Валентинович. Обычно с ним никто не спорил – себе дороже, а вот Никитины, эта юная поросль, решались. Был бы повод. А повод находился всегда.

Близнецы наседали, пересыпая свои слова восклицательными знаками. Кочергину пришлось сделать усилие, чтобы волей-неволей не вникнуть в суть спора. Он и слышать не хотел о политике! Устал он от нее. Да и мало что в ней понимал. И был совсем не уверен, что другие понимают больше.

– Приехали, – известил водитель.

Кочергин встряхнулся, якобы сбрасывая с себя остатки сна.

– От проходной сразу налево. Потом вдоль цеха и направо.

Водитель посмотрел удивленно:

– Вы и здесь бывали?

Путилин, пересевший поближе, усмехнулся:

– Лет, этак, пятнадцать назад Михаил Митрофанович тут Васю Пчельника брал. Живым не вышло… А какой выстрел был! Олимпиада по товарищу Кочергину плакала… Прямо в лоб. И мозги наружу.

Следователь недовольно взглянул на судмедэксперта. Ему панибратство со смертью не нравилось.

– Затравленный он был, Пчельник, – продолжал Путилин. – Два мертвеца на нем висело. При побеге солдатика зарубил, потом тем же топором шофера, что с делянок лес вывозил. Но кого он действительно порешить хотел, шмару свою бывшую, до той как раз и не добрался. Васька ведь из-за нее магазин грабанул, чтобы всего у них в достатке было. Она его потом и заложила.

– А дальше? – спросил один из братьев, Максим.

– Обложили его на складе. Михаил Митрофанович стал уговаривать сдаться. В ответ – очереди. Васька-то автомат конвоира не забыл – забрал. Полрожка расстрелял. Петю Балашова, был у нас такой, клубом сейчас заведует, на всю жизнь инвалидом сделал.

– Громкое, наверное, было дело.

Путилин хмыкнул:

– Молодежь! Это сейчас о таких вещах пишут с удовольствием и показывают в красках. А тогда ни шороха, ни вздоха. – Эксперт выглянул в окно. – О! Вот и наш удавленник.

«Уазик» остановился.

Из машины Кочергин выбрался последним – медленно, осторожно.

– Подагра. Говорят, «благородная» болезнь, «дворянская». А откуда она во мне, если все предки от сохи?

Такими словами он встретил поспешившего к нему директора завода, правившего им уже два десятка лет. Тот развел руки, не зная, что ответить, потом зачастил:

– Опять свиделись. И обстоятельства все трагические. Хорошо еще, что сегодня без стрельбы.

– Где покойник? – перебил Кочергин.

Директор ткнул пальцем в небо:

– Там.

Следователь поднял голову.

– М-да-а. Крановщик здесь?

– Крановщица. Она и обнаружила.

Подвели тетю Маню. Она испуганно моргала и шмыгала носом.

– Сейчас вы и наш сотрудник подниметесь в кабину и опустите… – Следователь поднял руку, пошевелил пальцами, подыскивая слово, которое не довело бы крановщицу до истерики, не нашел и сказал неопределенно: – Вот это самое. Игорь Александрович! – окликнул он одного из близнецов. – Пойдете с гражданкой. Посмотрите там....

Никитин метнулся к «уазику», выхватил из его недр фиберглассовый «дипломат», потом взял крановщицу под руку и, что-то нашептывая, увлек за собой.

– Ночью завод работает? – повернулся Кочергин к директору.

– У нас двухсменка. Начинаем в шесть. Но есть ночные сторожа.

– Побеседовать с ними можно?

– Ушли уже.

– Распорядитесь, пусть выяснят, где они живут.

Директор засеменил через двор, а Кочергин, направился к стоявшим в сторонке эксперту и Максиму.

Никитин был категоричен:

– Суицидом тут и не пахнет. Это ж сколько трудностей: взобраться на кран, пройти по стреле, спуститься по тросу, приладить петлю – на крюке и на шее… Бред! Приспичит удавиться – повесишься на первом же дереве, на фонаре, на трубе сливного бачка в вокзальном туалете… Нет, дело ясное: придушили парня. Опустили трос, привязали и вздернули.

– А зачем такие страсти-мордасти? – с невинным видом спросил Путилин. – Придушили – и придушили.

– Откуда мне знать? – дернул плечом Максим. – На разборках и не придумывают, лишь бы пострашнее было. А почему собаку не пускаем, Михаил Митрофанович? Заспался кинолог наш.

– Ну и пусть спит, – сказал Путилин. – Куда пускать? Натоптано. И дождь под утро прошел. И вообще мне кажется, что ни на лестнице, ни на поручнях Игорь следов не обнаружит.

– Это еще почему? – обиделся за брата Максим.

Эксперт провел ладонью по рукаву плаща и показал налет на пальцах.

– А мы здесь всего-то минут десять. Сначала дождь все промыл, потом цементом присыпало. Если и есть отпечатки, то в кабине. За рычаги же кто-то садился!

Кочергин не вступал в разговор. Просто стоял, пряча руки в карманах демисезонного пальто. И смотрел на удавленника.

По лестнице крана скатился Игорь. Доложил: