Бородинское сражение. Памятный 1812 год. История России

– Толково ты их, – похвалил Евграф Пантелеймона.

– А то! Как говаривал мой, старый фельдфебель, солдат должен службу исполнять, быть при деле. А всякая мысль для солдата- сущий вред, от этого только головная боль приключается! – ответил Пустовалов, снова приглаживая усы.

Все четверо служивых рассмеялись, и старые знакомые покинуди бивуак Симбирского полка. Ну, а Пантелеймон принялся снимать мундир, и достал из ранца сбережённое чистое бельё.

– Никак нельзя на смерть в грязном исподнем идти. Грех это, – прошептал он, быстро переодевшись.

Да и куда приятнее было на теле чистое ощушать. Самому легче сделалось. Проверил пуговички на обшлагах, всё, на месте было. И тут раздался голос квартирьера:

– Водку привезли! Ступай к чарке! Кто желает, ребята!

Солдаты чинно, не толпясь, получали винную порцию и отходили в сторонку. Пантелеймон с оловянной чаркой постоял немного, затем, не поморщившись, выпил. Едкая была водка, да знал, что от желудочных болезней, первое дело. Ну, или вода с уксусом. Но вот, в лагере прозвучал сигнал горниста «К отбою!» и кто хотел, кроме караульных, отправились спать. Пустовалов тоже вздохнул, и пошел в палатку. Где снял сапоги, да прилёг на еловые ветки, прикрытые шинелью- проста ведь и жестка солдатская постель. Постарался заснуть, давая пример подчиненным.

ГЛАВА 3 Шевардинский бой

Из сна его выдернул звук горна, который был не похож ни на что более. Обывателю и не объяснить, что такое этот сигнал для военного человека! Услышал, сразу беги к своему знамени, становись в строй, и ожидай приказа! И Пустовалов бодро встал сам, и принялся подгонять солдат, что бы быстрее приняли воинский вид. Сам глядел неусыпным оком, чтобы не забыли чего из аммуниции. Подошли и нестроевые, собирать имущество, да грузить фуры, отвозить в назначенное место. Сразу можно было их отличить- без ранцев, в фуражных шапках вместо киверов.

– Оружие из козел разбирай! – зычно командовал фельдфебель.

А рядом стояли и два унтера, старший и младший, крепкие воины с богатырскими, пудовыми кулаками, Легков и Биркин. И фамилии хоть и забавные, да глянешь на обоих, так сразу не до смеха становится.

Рота строилась быстро, вот подошли прапорщики, Хрусталёв и Ионин, и сам господин поручик Фёдоров, Иван Кузьмич, ротный командир. К нему и подошёл Пустовалов, и рапортовал, как должно:

– В строю девяносто пять человек, трое в лазарете. Отставших не имеется!

– Молодец, Пантелеймон Ильич! И то дело, что тебя ко мне в роту определили! И награда тебя нашла, дружок! Барабанщик! К маршу!

Тут подошли и знаменосец с двумя помошниками, и первая рота выдвинулась из лагеря, а за ней вторая, третья роты их батальона. Барабанщики лихо отбивали ритм движения Пустовалов шёл сбоку строя, цепким и въедливым взглядом наблюдал за своими солдатами. Их благородия ехали верхом, вместе со всеми офицерами полка. Подскакали и колонновожатые, и Пантелеймон вздохнув, понял, что теперь уж ДЕЛО предстоит непременно. Их и то, правда, обгоняли ротные колонны егерей, уходившие дальше, к дороге, лесам и кустарникам. А позади них пылили фуры с припасами, водой, сухарями и ружейными зарядами для пехотинцев. А артиллерийский парк фельдфебель уж приметил, он стоял от тяжелой батареи в полуверсте. Бочки с порохом, корзины с ядрами и бомбами, всё было наготове, уже погружалось в запасные зарядные ящики. Нестроевые были загружены, рук не покладали, не сидели без дела.

– Стой! – раздалась команда, – садись!

Слегка уставшие солдаты так и сели на землю. На лицах было тревожное ожидание. И то, тяжкое всё это дело, ждать, да догонять, как подумалось Пустовалову. Но он не мог рассиживаться, прошёлся по рядам, всех солдат проверил. У Федьки Петрова, помог снять чехол с кивера. Вздохнул, но ничего не сказал. Что возьмёшь с вчерашних рекрутов? Да ведь это и сам с утра не доглядел.

Знаменосец, дюжий Родион Петрович Варламов, сам в унтерских чинах, только усмехнулся, да разгладил усы. Он-то стоял при знамени, как можно присесть? И тут порадовался Пустовалов, между колоннами батальонов стали ставить трёхфунтовые пушки.

– Здорово молодцы! -крикнул им фейрверкер, украшенпый густыми бакенбардами, – поможете, если что?

– А то как! – закричали в колонне, – только вы ЕГО уж картечью поболе привечайте! Не жалейте ни чугуна, ни пороха!

– Ничего! На сорок выстрелов хватит! -обнадёжил их артиллерист.

Пустовалов промолчал. Много что ли, эти сорок зарядов? Вот, французы палят так, прямо пороха не жалеючи. У них пушки завсегда впереди пехоты. И то, картечь бьёт на шестьсот шагов, а ружье- еле-еле на триста. Так тогда под Аустерлицем их и замордовали, под таким огнём и не вздохнуть не дали. Но вот их новый командующий отрядом, генерал Горчаков, он молодец, похвалил его про себя Пустовалов начальника, с таким самое трудное легким будет. Всё ведь по уму делает, с толком и расстановкой.

Ну а впереди их стоял холм, с прикрытыми корзинами с землёй тяжёлыми, двенадцатифунтовыми пушками. Стояли там с дюжину орудий, то есть одна тяжёлая батарея. Но, не расстарались сапёры, и ров вокруг укрепления бял жиденький, да и вал не впечатляющий. Слабовато укрытие получилось. Земля, правда, не подвела. Для укрепления плохая, а вот стоять на ней- самое то, сухая, песчаная. С такой земли ядро или картечь рикошет не даст, а хначит, меньше солдатских голов здесь сгинет, как решил фельдфебель.

К правому флангу их роты подъехал сам командир полка, подполковник Рындин Филадельф Кириллович. Спешился, передал поводья своего коня денщику, и о чём-то заговорил с командиром первого батальона их полка.

Огляделся фельдфебель, и заметил, что вдалеке, в перелеске, укрылись и кирасиры, полка два. Рассмотрел и цвет приборного сукна, и судя по нему, оба из второй дивизии, Глуховский полк и Малороссийский, а там, и другие были, но их Пантелеймон не рассмотрел. Как-то сразу на душе полегчало, раз им такая помощь пришла.

– Да что там такое, Пантелеймон Ильич? – спросил неугомонный Яшка.

– Не одни стоим. Большая битва будет. И конница нам на подмогу дадена. Ничего, удержимся…

***

Из-за леса, стала слышна перестрелка. Ружейный огонь был почти непрерывным, так что белый плотный дым повис над деревьями. Тут их тяжёлая батарея заговорила. Пантелеймон с радостью услышал эти оглушительные выстрелы двенадцати фунтовок, как полетели с тяжёлым свистом ядра в сторону французов.

– Эхма, Пантелеймон Ильич! – тихо проговорил Яков, – эка страсть!

– Эх ты… Хорошо летят… Чем больше пушкари расстараются, тем меньше к нам в ответку прилетит.

– А что, и до нас достанут?

– Война брат, дело такое. А ты стой на месте, где приказано! – строго проговорил фельдфебель.

А затем, огибая пехоту справа, к дороге крупной рысью пошли четыре эскадрона драгун. Пустовалов приметил, что это двинулся вперёд Киевский драгунский полк. Пантелеймон только усы поправил, да вздохнул… Баталия завязывалась быстро, и серьёзная.

И точно, к их строю, бегом, стали возвращаться егеря, в своих тёмно-зелёных мундирах. За ними, на растянутых шинелях, принесли двух раненых офицеров. Один- то, совсем молоденький, всё вскочить пытался, но только давился кашлем. Их унесли к повозкам отряда.

Старший офицер егерей, размахивая шпагой сзывал солдат к себе, вместе с унтером быстро строил колонну. К ним подъезал вестовой, передал приказ, и егеря спорым шагом прошли мимо батальонных колонн Симбирского полка, и рассыпались в перелеске, позади их строя. От дороги начали выходить раненые. Солдаты опирались на ружья, старались дойти до своих. Яков и Федька да Семён хотели бросится помочь, но Пустовалов успел остановить солдат. И хорошо, что господа офицеры такого непорядка не видели, а то не миновать бы вчерашним рекрутам шомполов за оставление строя. Но их ротный службу знал, и солдат любил. Живо послал своего вестового за нестроевыми, и те, взяв двуколку, смогли подобрать с десяток страждущих.

– В следующий раз, точно не пощажу! – строго и зло выговаривал неопытным солдатам фельдфебель, – ишь чего выдумали! Строй покидать! Да за такое, хорошо, если только выпорют! А то и, с полковым палачом встретишься!

– А если вас, Пантелеймон Ильич? Вот так-то? И вы на земле лежать будете? И не поможет никто?

– Ничего. Бросай и меня, – и Пустовалов перекрестился, – Маршируй, куда тебе ротный командир прикажет. Вот если офицер, то дело другое. За это похвалят. А строй не смей бросать! А нет, отстал, так следуй за полковым знаменем!

– Понятно… – прошептал Яков.

Тут ротный командир встал сбоку от строя, поднял руку, и унтеры передали команлу:

– Ружья заряжай!

И принялись солдаты быстро и ловко скусывать патрон, отправлять порох в ствол ружья, легко уминая его шомполои. Затем пуля, и обертка патрона, служившая пыжом. Немного пороховой мякоти на полку затвора, и ружья были готовы к стрельбе.

– К ноге!

Так оно безопасней, что быв суете солдаты соучайно не выстрелили друг в друга. А то, сами себя поубивают, и кто сражаться с неприятелем станет?

Пушкари тоже снарядили свою пушечку, и выкатили её впереди строя. Драгуны вернулись под своё знамя, слушая сигнал рожка. Опять, какпо волшебству, всадники стояли в ровных шеренгах, только лошади качали головами, словно слушали команды. Затем, полк отошёл за пригорок.

А тяжёлая батарея снова дала залп. И было понятно куда. По дороге, с северо -востока, шла такая ещё далёкая лента из люднй в синих мундирах. И вот, они, как на параде, тоде строились в колонны, на глахах русских воинов. А там, у дальнего перелеска, на холме, стали разворачиааться французские артиллеристы. Заезжали на позицию бодро и споро, как на параде. Устанавливали орудия, уводили упряжку коней, приготовили снаряды и заряды..И всё тоже в идеальном порядке, будто под музыку. Кажется, не обращали внимания на огонь русских пушек, а ведь ядра падали совсем рядом, а бомбы лопались недалеко от артиллерийского парка французов. И, кажется, сплоховали непреятели, стали сниматься.

А французская пехота так и стояла под огнём. Но, в версту или более, ядра давали то перелёт, то недалёт, изредка попадая в ряды солда в синих мундирах.. Господин поручик Фёдоров, со шпагой в руке, обошёл первую шеренгу роты.

– Стоять смирно, ребятушки! Ядрам не кланяться! Стрелять, только по команде! -громко повторял он.

Нет, конечно, поручик у них был бравый, как считал Пустовалов. Толковый такой начальник. И голос ровный, не садится… Но вот, на этот над их головами, уже со стороны леса, с северо-запала, засвистели французские ядра. Одно ударило в вал редута, отскочило, ушло в небо чёрным шаром, а упав на землю, с треском расщепило деревце на опушке.