Равки

– Какого провала? – так же тихо переспросил Виктор.

– Мы на Двуглавой, посередине должен быть провал. Мы его снизу видели. Где он? И откуда вообще вот это всё? Сопка не была такой большой, когда мы на неё поднимались.

Шумилов не ответил, и Волков задумчиво потёр переносицу.

– Ладно, чего гадать? – сказал он. – Дымом с этой стороны тянуло. Сань, дымы оттуда?

Саня кивнул и первым поскакал по валунам.

– Эй, архар[2 - Горный баран, в Заполярье не водится], помедленнее! – зычно крикнул Шумилов. – Камни скользкие. Улетишь – тащи тебя потом на горбу!

Только сказал, как Саня покачнулся, взмахнул руками, хватаясь за воздух. Волков закатил глаза, Шумилов зло сплюнул. Лейтенант сверкнул крепкими зубами. "Всё штатно, товарищи офицеры!", – махнул он рукой и спрыгнул на следующий камень.

Дымом тянуло из-за мыса. Волков переломил ружьё и загнал в ствол недостающий патрон.

– Бережёного Бог бережёт, – сухо ответил он на удивлённый взгляд лейтенанта.

Шумилов потянул носом.

– Рыбу коптят, – сказал он.

У молодого громко заурчало в животе.

За краем скалы висела растянутая на кольях сеть с красными деревянными поплавками. Дальше, за ней, на сосновом пне в человеческий рост, торчал небольшой сруб с двускатной крышей.

– Это что за избушка на курьих ножках? – Саня в изумлении уставился на опытных товарищей.

– Лопарский лабаз[3 - Бревенчатое строение на сваях для хранения продуктов], – разрушил сказку Волков и убрал ружьё за спину. – На свае, чтобы не отсыревало, и медведи не растащили. Идём, лопари[4 - Устаревшее русское название саамов, отсюда и Лапландия] народ мирный.

За амбаром на широком уступе под самой скалой стояла добротная бревенчатая изба, крытая дёрном. Таким же дёрном зеленела крыша низкого домика со скошенными стенами рядом. Посреди каменистой площадки горел костёр, а из маленького сарая за ним исходил восхитительный пряный запах копчёной рыбы.

– Ни собак, ни оленей, – задумчиво сказал Волков.

– А что, если лопарь, так обязательно олени должны быть? – спросил Саня.

– Те, кто оленей не разводит, Сань, давно в города перебрались. В Ловозере их много. Те, что остались в тундре – кочуют между пастбищами и зимовками, олени для них – вопрос выживания.

– А собаки тут – средство раннего оповещения о приближении противника в лице медведя, – добавил Шумилов. – Ладно, чего гадать? Нас уже заметили. Кто-то из окна выглянул.

И правда – скрипнула дверь и за порог шагнула женщина неопределённого возраста, так бывает с теми, кто живёт на природе. Ей могло быть и сорок, и шестьдесят. Огрубевшую сухую кожу покрывал сероватый загар. Ярко-голубые глаза смотрели на вооружённых чужаков без страха.

– Бог в помощь! – поприветствовал её Волков. – Мы охотники, заплутали, не знаем, как к посёлку выйти. Не подскажете?

– К посёлку? К какому посёлку? – улыбнулась она и стала ещё старше.

– Кесаево.

– Далеко посёлок, очень далеко. Муж раз в месяц туда ездит: ягоды отвозит, рыбу копчёную отвозит, чай, сахар привозит. День едет туда, там ночует, день едет обратно.

Она говорила протяжно, с незнакомым запинающимся акцентом.

– Кесаево?

– Не знаю. Может и Кесаево. Посёлок.

– А где муж ваш?

– Где муж? Рыбу ловит. Сёмга на нерест пошла. Зима скоро, запасы делаем. Вот где муж.

– Браконьерит, значит, муж ваш?

– А тебе какая забота, капитан? Ты не из рыбнадзора.

Женщина смотрела на него смеющимися глазами, слишком яркими на потемневшем лице. Ветер трепал меховую опушку на сине-красной шапке лопарки.

"Шамшура[5 - Саамская шапка, украшенная вышивкой и бисером], – вспомнил Волков. – А ей лет сорок, не больше. Старит жизнь на природе".

– А почему капитан?

– Из лейтенантов вырос, до адмирала не дорос, кто ж ещё? Лейтенант из вас один вон. Молодой, голодный, отсюда слышу, как в животе бурчит.

Лейтенантский желудок выдал особенно звонкую трель, и лопарка рассмеялась, обнажив крепкие желтоватые зубы.

– Садитесь к костру, покормлю вас.

Она скрылась в доме и через несколько минут вернулась с тремя грубыми глиняными мисками.

– Соль кончилась, без соли ешьте, как предки наши ели. А муж мой не браконьер, не может он быть браконьером. Мы – коренной народ, это вы пришлые. Мы можем и рыбу ловить, и зверя бить, сколько надо. Это и в Москве понимают.

– Ну не сердись, хозяйка. Глупость сказал, – Волков принял из её рук плошку с копчёной рыбой, пересыпанной морошкой. Задрался обшитый красной каймой рукав лопарки и показалось плотное борцовское запястье, Кожа, более светлая, чем на узкой кисти, туго обтягивала небольшие крепкие мышцы.

"Красивая молодая была, – подумал Волков"

На тонкой талии её синюю рубаху стягивал витой красный шнур, а выше плоского живота, неясно, но упруго торчали холмики грудей. Над расшитым воротом грубоватая кожа ныряла в ложбинку, и рот Волкова вдруг наполнился слюной. Ветер сменился и бросил ему в лицо запах чужой женщины, её дублёной кожи, пропитанной горькой полынью, мхом, сырным ароматом грибов и росистой брусники. Он увидел под толстым сукном длинное тело, обвитое буграми мышц. Увидел, как она лежит на медвежьей шкуре возле каменного очага в жарко натопленной избе. Там пахнет, как в бане, и немного как в псарне, и почему-то от этих запахов он твердеет и плывёт, как в голодных снах курсантской юности. Она смеётся, тускло загораются отражённым огнём и гаснут влажные зубы, и смотрит на него счастливо и снисходительно, как умеют смотреть снизу-вверх только женщины на своих любимых.

Волков наткнулся на лукаво сощуренные глаза лопарки, смутился, и уставился в плошку с едой.

"Нет, лет шестьдесят, не меньше, – подумал он, стараясь отогнать наваждение".

Лопарка вложила вторую миску в протянутые руки Шумилова, последнюю протянула Виноградову. Он сразу набил полный рот рыбой с ягодами, от натуги на глаза выступили слёзы.

– Совсем мальчик. Большой, крепкий, красивый мальчик, – сказала она ласково и провела рукой по жёсткому ёжику светлых волос. – Зачем такому мальчику воевать? Ему надо отрастить волосы, любить красивых женщин, рожать красивых детей.

– Мы ни с кем не воюем, – подал голос Шумилов, а Волков, не чувствуя вкуса, механически пережёвывал еду и видел только руку лопарки на голове лейтенанта.

Виноградов ел, жмурясь от удовольствия, а лопарка стояла, касаясь его головы и задумчиво смотрела за его спину. Волков обернулся. К берегу озера причалила лодчонка с гордо задранным вверх носом. На берег выпрыгнул высокий худой мужчина и ловко притянул лодку концом к чахлой берёзке. Поднял туго забитый мешок со дна и без напряжения закинул его на плечо, в правой руке блеснула острога.

– Муж? – спросил Волков.