Провалы во внешней политике России. От Венского конгресса до Минских соглашений

– Сынишка был общительный и легко вступал в контакты с медперсоналом и отдыхающими. Его очень быстро полюбили. Тот, кто с ним пообщался, буквально не давал ему прохода. Были и курьезы. Помнится, во время приема у доктора на ее вопрос: «Как тебя зовут» – он спросил ее: «А тебя как?» На ее другой вопрос: «Сколько тебе лет?» – он опять ответил своим вопросом: «А тебе сколько?» Как-то при встрече с директором санатория сын заявил ему, что он очень красивый мужчина. И эта действительно правдивая оценка так смутила строгого начальника, что он долго не мог сообразить, как ему реагировать. Но вершиной его проделок стало признание в любви хорошенькой медсестре. А когда она сказала, что «не может ответить ему взаимностью из-за того, что уже замужем», он спокойно заметил: «Ничего страшного, ведь муж старше меня, и я подожду, пока он умрет». Что уж на нее подействовало больше, не знаю. Но когда мы уезжали, она подбежала к такси, очень тепло попрощалась с маленьким женихом и подарила в дорогу плитку шоколада.

Сын выздоровел, хорошо закончил школу, преуспел в спортивном пятиборье, окончил институт международных отношений, стал, как и я, дипломатом. Мы с женой были еще молоды, и казалось, счастье навсегда поселилось в нашей семье. Но в 33 года он погиб. Теперь я на пенсии. Вернее сказать, в отставке. Каждый год, приезжая в ставший близким и даже сокровенным для нас Горячий Ключ, я тайком от жены, чтобы ее не травмировать, обязательно прихожу к памятнику и как будто общаюсь с моим сыном. Он был нашим единственным ребенком.

– Боже мой, как страшно хоронить детей и больно переживать такие утраты. Прошу прощения за любопытство… и все же расскажите, как эта трагедия случилась? – как можно сочувственнее, почти шепотом и потому еле слышно проговорил я.

– Вам не за что просить прощения, как я уже сказал, сын окончил в Москве институт международных отношений, овладел арабским и французским языками. Английский он освоил еще в детстве во время моего пребывания в Америке. Потом служил в наших посольствах в Саудовской Аравии и Ливане. Очень любил, как он говорил, динамичный Восток. Считал, что погрязшая в безудержном потребительстве, и оттого все более антихристианская Европа нам чужда, и называл ее злой и дряхлой старушенцией. Но именно в неспокойном Бейруте он был взят в заложники ливанскими террористами. Они потребовали от России, чтобы она надавила на дружественную Сирию и заставила вывести свои миротворческие войска из Ливана. Правительство России отказалось, и тогда его убили. Причем за двадцать лет до этого при таких же обстоятельствах и там же был убит наш совсем молоденький дипломат родом из Краснодара. Вот такое для нашей дипломатии печальное место Бейрут.

Я снова помолчал, не зная, что сказать. Придя в себя, опять очень тихо произнес:

– Никогда не думал, что служить дипломатом так опасно. Не такое и парадное это ремесло, как кажется со стороны…

Извинившись еще раз, я неловко простился и, удаляясь, мысленно укорял себя за то, что вот так походя влез в потаенную боль незнакомого человека.

На следующий день мы столкнулись в коктейль-баре. И снова разговорились. Правда, теперь инициативу в разговоре проявил он. На этот раз тема была самая горячая: обстановка на Украине и как на этом фоне смотрится российская дипломатия. Меня очень задели его оценки: «Наша дипломатия Украину профукала. А ведь российско-советское общество сотни лет пестовало эти окраинные земли, вкладывало труд и огромные финансы, создавая промышленность Харькова, Днепропетровска и Запорожья, судостроение, первоклассные военно-морские базы и порты Севастополя, Николаева, Одессы, Ильичевска и Южного, а также курорты Крыма. Потом все это восстановило после войны. И теперь эти богатства бандерофашисты, пришедшие с помощью США к власти, хотят отдать на блюдечке Европе, которая в годы Второй мировой не смогла все это захватить силой оружия? Позволить этого нельзя. За свое надо бороться!»

Оказалось, что мой собеседник некоторое время работал в Киеве и хорошо понимает украинскую ситуацию вообще, а также проблемы Крыма и Новороссии. Потом по моей просьбе к этой теме мы возвращались не единожды.

А пока мы договорились, что говорить будем в основном об ошибках и неудачах в области внешней политики. Комплиментов и мифов хватает в официальных документах, в школьных и вузовских учебниках. И в не очень критичных воспоминаниях политиков и дипломатов. Мы будем обсуждать правду, и ничего, кроме правды.

Но больше на курорте мы не встречались. Расстались неожиданно из-за моего срочного отъезда на малую родину в кубанский город Кропоткин по печальным семейным обстоятельствам. Когда мы с женой возвратились в Москву, я решил разыскать курортного знакомца через Ассоциацию российских дипломатов. Воспоминания о необычной встрече и мысли вокруг семейной трагедии российского дипломата меня не оставляли. Захотелось узнать о нем и вообще людях этой профессии побольше. Поиск в Интернете дал немногое. Сообщалось, что в том же Бейруте во время последней гражданской войны погибло еще два наших дипломата. Случалось такое в этой и в других горячих точках и прежде. Таким образом, в отличие от настоящей Швейцарии, ближневосточная, как нередко называют Ливан, несмотря на все свои красоты, для людей этой профессии была и продолжает быть местом, мягко говоря, некомфортным. Неожиданным было и то, что, кроме добротного романа 60-х годов прошлого века Саввы Дангулова о советских дипломатах Второй мировой войны под названием «Кузнецкий мост» и малотиражных мемуаров нескольких бывших послов, о деятелях и сотрудниках российской дипломатической службы ничего больше не написано. При этом почти все воспоминания, как обычно, весьма тщеславны и не дают полного представления о реальности.

В это время я окончательно понял, что судьба не случайно забросила меня в Горячий Ключ и свела с отцом погибшего дипломата. Он как будто благословил меня не останавливаться и продолжить усилия по написанию задуманной когда-то книги о внешней политике России и дипломатах, которые делают важнейшее для страны дело, в котором так легко ошибиться, но без права на ошибки и нередко лицом к лицу с опасностью.

Твердо решив не откладывать больше эту работу и понимая, что без помощи профессионала мне не справиться, я принялся разыскивать моего курортного знакомца-дипломата в отставке. Хотя были опасения, что могу не успеть по причине недостатка информации и преклонности его возраста. Но мне повезло. Очень скоро через Ассоциацию российских дипломатов и ее главу обаятельного Игоря Васильевича Халевинского мой поиск привел к успеху. Там же в одном из помещений ассоциации состоялась наша первая московская встреча. Потом мы встречались почти ежедневно. Естественно, встречи вылились в долгий разговор в духе нашего национального характера об успехах и неудачах, о реальности и мифах внешней политики на разных этапах российской истории. Хотелось узнать побольше о «кухне» нашей и международной дипломатии, о выдающихся деятелях и тружениках-дипломатах на ниве внешней политики. Беседовали мы без всякой системы, перескакивали от одной темы к другой, из настоящего в прошлое и обратно. Очень часто разговор поворачивался на тему о гибели СССР. Видимо, у нас обоих еще кровоточило. Однажды он сказал, что счастлив был родиться и жить в Великой Утопии и печально, что она исчезла до его ухода в вечность. Иногда мы пытались заглянуть в будущее. Я спрашивал не один раз, будет ли Большая война. Он отвечал: если имеется в виду третья мировая, то да. Но когда – сказать трудно. Это как Бог решит. Мир удовольствий и безудержного потребления все больше скатывается по наклонной к пропасти, через отказ от нравственных барьеров, в сторону содомии и хаоса. Но, к счастью, не так быстро, как ожидалось после первого применения ядерного оружия. Как-то он выдал и такое: дипломатия XIX–XX веков – это сплошное, временами благостное лицемерие, а теперешняя становится все более откровенно лживой и оттого порочной.

Мне было интересно. Иногда радостно, иногда печально. Чаще тревожно. Если не надоело, приглашаю и тебя, неравнодушный читатель, послушать продолжение нашей беседы…

Часть первая

Истоки

Корни и крона

Как я уже отмечал, первая и последующие наши встречи проходили в Ассоциации российских дипломатов на Смоленской-Сенной площади рядом с МИДом. Соседство которого как бы осеняло и питало наши беседы. Диалог, который на самом деле больше походил на его монолог, я начал с прямого, то есть без политесов, вопроса:

– Как часто возраст и состояние здоровья позволят нам встречаться?

– Именно из-за этих факторов не стоит откладывать. Предлагаю приступить немедленно и встречаться каждый день. И еще… Я должен сказать для большей ясности в наших отношениях об одном обстоятельстве. Кроме Министерства иностранных дел мне пришлось послужить в Комитете государственной безопасности. И в Киевском КГБ тоже.

Я принял сказанное к сведению и с азартом исследователя, так скоро «добывшего» существенную новость о собеседнике, и задал вопрос-заготовку:

– Еще в Горячем Ключе вы сказали, что в вашем роду мужчины издавна предпочитали заниматься дипломатией. Кто положил начало династии?

– Я отвечу на ваш вопрос, но начнем с того, как наши предки относились к профессии дипломата. Так вот, среди ста двадцати девяти великих деятелей на памятнике 1000-летию Руси (1862 год) в Великом Новгороде увековечены имена шести дипломатов: Афанасия Ордин-Нащокина, Артамона Матвеева, Бориса Шереметева, Александра Безбородко, Виктора Кочубея, Александра Грибоедова (писатель-дипломат). Отсюда вывод: с дальних времен в России профессия дипломата была почитаемой и заметной.

Первый и второй персонажи жили и служили России в XVII – начале XVIII века. Их славные деяния уже покрыты патиной древности. Потому и подробному разбору нами, недостойными, не подлежат. Приравняем присутствие их имен на великом памятнике к зачислению в сонм святых. Отметим только, что они возглавляли внешние дела при великих правителях – царе Алексее Михайловиче и императоре Петре Первом. И еще вспомним, что Артамон Матвеев положил начало успешной московской политике по воссоединению с Малороссией, а Борис Шереметев, будучи ближайшим сподвижником Петра Великого, как полководец руководил войсками в Крымских и Азовских походах, в Северной войне, а затем вместе с Василием Голицыным в качестве главы дипломатической миссии вел переговоры и заключил «Вечный мир» с Польшей. И действительно вечный – следующая война с поляками началась через сто лет.

– Простите, что перебиваю, вопрос по ходу: почему памятник 1000-летия Руси предки наши поставили в Великом Новгороде, а не в Киеве? Сколько помню, изначально Киевской Русью мы себя называли, а Киев – «матерью городов русских».

– Вы, как и многие, путаете время образования государства с крещением. Между этими датами более века. Официальное начало государственности связано с Новгородской землей, а крещение – с киевским князем Владимиром. Так что памятник поставлен там, где надо.

Отвечаю на вопрос об истоках нашего рода. Свое начало мы ведем от Александра Безбородко. Того самого, что отмечен предками на памятнике в числе героев российской истории. Он первенствовал в Коллегии иностранных дел Российской империи при дворе Екатерины Великой. Начинал писарем в Малороссийской коллегии в Глухове, а завершил в званиях канцлера и светлейшего князя. Все прежние главы дипломатии происходили из родовитых великорусских семей. И только он – из казацкой старшины. Вот такой взлет! Виктор Кочубей – племянник Безбородко. Видимо, без дядиной протекции не обошлось. О них мы еще поговорим.

– Еще вопрос в связи с памятником. Представим, что наши современники решили бы добавить к этому славному списку деятелей, живших позже. Кого бы из дипломатов вы включили в их число?

– Точно Чичерина, Молотова, Вышинского и, возможно, Громыко.

– За что Чичерина?

– Под его умелым руководством дипломатам молодой Советской России в короткий срок удалось прорвать политическую и торговую блокаду. Сначала на азиатском, а потом и европейском направлениях: договоры с Афганистаном, Ираном и Турцией; договор в Рапалло с Германией; блестящее руководство советскими делегациями на Генуэзской и Лозаннской мирных конференциях. Хотя на его же счету и подписание похабного Брест-Литовского сепаратного мирного договора. В связи с этим замечу, что во внешних делах не делать ошибок невозможно в принципе. Так, председателем правительства Булганиным и министром Шепиловым была подписана Декларация о принципах отношений с Японией в 1956 году. В ней мы опрометчиво обещали передать японцам часть Курильских островов. Так что история мировой дипломатии не знает безупречных правителей и министров иностранных дел. Дело в балансе успехов и неудач.

– А князь Горчаков?

– Скорее нет, чем да. Дело, как я сказал, в балансе.

– Но почему? Его так почитают в МИДе России. Посмотрите речь министра Примакова на юбилейном заседании в честь 200-летнего юбилея со дня рождения князя. Там такие дифирамбы! А с Вышинским вы не хватили через край? Мало кто с вами согласится. И еще – вы даже не упомянули о таких фигурах недавнего прошлого и современности, как министры Шеварднадзе, Козырев, Иванов, ныне действующий Лавров. О них что, нечего сказать? Или тот же посол-долгожитель Добрынин?

– Это непростая тема на грани классики о «светочах» и «злодеях». Те же Горчаков и Вышинский – очень показательные фигуры в качестве исторической пары антагонистов. Вспоминается краткая, но емкая характеристика молодого князя из архивов III отделения императорской канцелярии: «Горчаков не без способностей, но не любит Россию». И действительно, он часто бывал как бы отстраненным от чисто российских интересов и проблем и все больше уповал на мнение «концерта» западных держав. Нередко казалось, что Европа в целом и особенно французы с немцами были ему ближе. Не случайно в начале карьеры он во всем поддерживал Пруссию, а потом Германию. На пике карьеры стал, по выражению Бисмарка, совсем французистым. Последние пять лет он жил в Ницце и Баден-Бадене, где и умер. В целом он больше нарцисс и созерцатель, чем деятель. Горчаков не был силен в конкретных переговорах, тяготился дипломатической рутиной и потому тщеславно жаждал конференций и конгрессов, где можно блеснуть. Хотя активно и, по его собственному признанию, бездарно участвовал в работе только одного – Берлинского 1878 года конгресса по итогам Русско-турецкой войны, когда из-за почтенного возраста и болезней вынужден был предпочитать упорным практическим действиям громкие фразы и дипломатический флер. Будучи после этого конгресса фактически отстраненным от дел, он еще три года цеплялся за должность министра. Но Горчаков, по мнению поборников европейских ценностей и правозащитной ереси, велик!

Антипод князю – Вышинский, умнейший и преданный интересам СССР ученый-юрист и дипломат-государственник, выдающийся трудоголик, прекрасный оратор, активный участник двух самых успешных международных конференций (Ялтинская и Потсдамская), творец Нюрнбергского трибунала, один из создателей ООН, умерший в расцвете карьеры на посту, – наоборот, «не того». И в стратегическом плане крупных ошибок за ним не водилось. Но его имя стерто со страниц истории потомками тех, против кого он боролся, защищая интересы страны и простых людей.

– Очень интересно и неожиданно. Мы сможем более подробно поговорить об этих двух деятелях?

– Постараюсь. Думаю, еще не раз вспомним о них. А вот еще интересная пара – Шеварднадзе и Козырев. Один – полный профан, другой – профессионал. Но и при одном и другом здание МИДа на Смоленке называли московским филиалом Государственного департамента США. Видимо, не зря после ухода с поста министра Шеварднадзе сбежал в Грузию, а Козырев уехал на жительство в США и продолжает вредить стране издалека. Эта парочка тоже достойна отдельного разговора.

И все же… Не ведаю, как скоро продолжатся наши встречи. Знаете, возраст, болезни и все такое… Поэтому давайте сразу о моем самом наболевшем. Какой самый главный недостаток нашей внешней политики, знаете? Нет? Так вот, кроется он в нашем российском характере и называется излишней открытостью и доверчивостью, которые для дипломатии противопоказаны по определению. Мы очень часто пытаемся в международных делах быть добренькими, справедливыми, идем на уступки и ждем этого же в ответ. Но получаем одни удары. Нужны примеры? Да возьмите хотя бы историю наших отношений с Францией, США, Германией, Болгарией или с Грузией. То же самое с Польшей или последние два десятилетия с Украиной. Так происходит не одно столетие.

Совещание по безопасности в Хельсинки в 1975 году, проведенное по нашей инициативе, – из этого же ряда. Именно после него нас стали мордовать по теме прав человека. К ослаблению нашей безопасности привели и все попытки сближения с Европой и США за счет наших уступок по выводу войск с Кубы, из Европы, Монголии и Афганистана, уничтожения арсенала ракет малой и средней дальности. Кто нам мог помешать оставить часть Западной и Северной групп войск в виде военных баз в Германии, Польше и Прибалтике как условие вывода контингента? Да никто. Потом удивляемся, что в Европе растет поколение, считающее, что Гитлера победили американцы. И тому есть основания. Причем наглядные.

Представьте молодого немца, который, проходя, проезжая мимо военной базы США где-нибудь в Баварии, спрашивает: почему они здесь? И слышит в ответ: они освободили нас от фашистов. А наших баз он не увидит. Мы ушли. Мы добренькие – пожалели немцев, чтобы они не страдали от разделения на ГДР и ФРГ. Поэтому о нас не спросят и забудут. И уже забывают. Вот так банально! А в итоге через десяток лет получим новый поход немцев на Восток!

Также бездумно мы отказались от наследия революции с уникальной социалистической идеологией и в результате потеряли столько союзников на всех континентах. А ведь в Китае, Вьетнаме, на Кубе и в ряде других стран до сей поры компартии у власти. Сколько усилий и средств мы вкладывали в формирование дружественных нам режимов, и все напрасно. К этому нас довели политики и дипломаты типа Горбачева, Шеварднадзе, Ельцина, Козырева и им подобные, не знающие, что такое историческая память и ответственность перед прошлыми и грядущими поколениями. Они в лучшем случае добивались нулевого результата. Только за итоги Крымской и Потсдамской конференций 1945 года не стыдно. Но это заслуга деятелей другого типа – Сталина, Молотова и Вышинского.

Вот такие коврижки, хотя есть и те, кто утверждает, что мягкость нашей внешней политики, если считать в долгой перспективе, есть одновременно и наша сила. Как в старину говорили: «Сила в правде». Но наши противники все больше действуют из принципа «Сила есть – ума не надо». И только по выгоде. Уверен, к этой теме мы вернемся еще не раз.

– Может, мы во внешней политике частим с инициативами, то есть слишком активны и не можем их переварить? Как говорится, довести до ума.

– По-разному, когда активны, когда пассивны. Тут много причин. Корень в косности МИДа. Мы слишком держимся за форму и упускаем суть процесса. Нам очень нравится, когда нам говорят приятные слова. И за это мы готовы давать кредиты, оружие. Причем без реальной отдачи. Мы привыкли не руководить процессом, а участвовать в нем. То есть когда нас привлекают, подключают. Но при этом скрытно, иногда открыто отказывают в реальном сотрудничестве. И мы это проглатываем. Мол, мы же не мелочные, а большие и добрые. Такая ситуация по Корее, Ирану, израильско-арабскому конфликту, когда нас взяли в «квартет», а потом, использовав, тихо отодвинули в сторону. По Украине – проявили инициативу с Минским соглашением по перемирию, а потом оказались в крайних, да еще и под санкциями.

– Из вашего монолога следует, что в истории нашей внешней политики светлых страниц до обидного мало. Так?

– Не совсем так, были светлые и даже золотые страницы. Вспомните Великое посольство в Европу Петра Великого, когда он добивался и получил от влиятельных правителей карт-бланш на ослабление не в меру возросшей Швеции и с блеском решил эту задачу в ходе Северной войны, венцом которой была Полтавская битва. То же самое и с Турцией. Или время золотого века Елизаветы и Екатерины II, когда в основном демонстрацией военной силы в ходе кратких, но успешных баталий и дипломатическими маневрами России удалось возвыситься так, что очень многие государства искали с нами дружбы. А времена Венского и последующих конгрессов после разгрома Наполеона, когда наш Александр I в течение десяти лет фактически правил Европой. Или времена русско-турецкого противоборства, завершившиеся освобождением балканских христиан, а также прорыв внешней блокады молодой советской дипломатией, а потом блестящие результаты на конференциях в Тегеране, в Крыму и Потсдаме. Венец такого списка – создание ООН, политика мирного сосуществования вплоть до Совещания в Хельсинки. И конечно, немало страниц дипломатии Путина. Не все, но многие. Например, создание таких организаций, как ЕАЭС, ШОС и БРИКС. В них вошли настоящие и будущие мировые лидеры, которые составляют костяк грядущей действительно общемировой цивилизации, идущей на смену дряхлеющей евроатлантической системе. Замечу, что в агонии она уже делает и еще будет делать немало глупостей. И потому меня напрягает наша пассивность по развитию деятельности БРИКС. И то, что мы никак не расстаемся, хотя бы и мысленно, с чуждой нам группой стран G-7.

Впрочем, продолжим рассказ о династии. Первым и самым известным дипломатом в нашем роду был уже упомянутый мной Безбородко Александр Андреевич.

– Неужели это тот, который на склоне лет сказал своим молодым коллегам: «Не знаю, как будет при вас, а в наше время ни одна пушка в Европе без соизволения России выстрелить не могла»? Так, я не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь… и насчет «европейских пушек» верно. Его слова. Служил он при Екатерине II и Павле I. Был очень даровитым. Повторюсь, сначала состоял секретарем при генерал-губернаторе Малороссии Румянцеве, потом при самой императрице. Руководил императорской канцелярией по подготовке проектов законов и указов, а в сорок лет возглавил дипломатическую службу России. Император Павел присвоил ему титул светлейшего князя и звание канцлера (по Табели о рангах равное военному «фельдмаршал»). Это он от имени России возглавлял делегацию на переговорах с Турцией и подписал Ясский мирный договор (1791), по которому она окончательно признала провозглашенное нами в 1783 году присоединение Крыма к России и обязалась более не нападать на территорию севернее реки Кубань. После этого и началось освоение Крыма и Прикубанья.