Слуги Карающего Огня

– От Корча, хозяина и хранителя Дома у Великого Хода, привет и уважение тебе, Будор! – ответил Корч ритуальным приветствием аров: – Легка ли была твоя дорога? Не согласишься ли ты принять от меня угощение и помощь?

– Охотно! – переходя на простой язык, улыбнулся ар: – Дорога была легка, только на перевале на меня напал снежный демон, и я потратил все свои стрелы, отгоняя его! Не разживусь ли я у тебя десятком-другим?

Ар кивнул на пустой колчан-сад, где одиноко болтался лук со спущенной тетивой.

– Прошу в Дом, Будор, гонец Бодана! И стрелы, и пищу, и отдых ты получишь, как того велит уклад гостеприимства! – Корч чуть склонился перед гостем, пропуская его вперед, и не спеша пошел следом, кликнув по пути среднего сына, Груя – пусть коня накормит, напоит, копыта поглядит – не треснули ли…

В Доме, в большой горнице, под тяжелыми мореными балками, украшенными резьбой, усевшись за широченный дубовый стол, Будор достал из-за пояса широкий арский кинжал и как голодный волк, накинулся на принесенный ему Ваят олений окорок.

Пока гонец насыщался мясом, поспела похлебка, настоялся взвар, появились на столе глиняные мисы с лесной зеленью. Все это Будор умял в один миг, и лишь от ковша с хмельным медом отказался – он гонец, и туманить голову ему не можно.

Насытившись, Будор встал, поклонился столу – божьей ладони, Дому – на четыре угла, потом – хозяину, и лишь тогда спросил:

– Знаю я, Корч, что по законам нашим, которые ты чтишь, плату с гонца брать тебе невместно! Но я все же хочу отблагодарить тебя, о Хозяин, и посему говори положенные слова, а я отвечу тебе…

Корч приосанился, и поклонившись гостю, произнес:

– Спасибо тебе, Будор из клана Молниевого Огня, за то, что ты оказал мне честь, став гостем мои, за то, что отведал еды моей и питья, и хочу спросить – не пожелаешь ли ты одарить Хранителя Дома у Великого Хода, словом или делом?

Будор кивнул:

– Делом одарить тебя, Корч, не могу, ибо спешно прибыл сюда, и спешно удаляюсь из Дома твоего, но словом одарю, и слово мое будет тревожным! Знай же, что Великий Бодан, правитель аров, узнав от мудреца Веда о приближении страшной напасти из Звездной Бездны, послал меня по просьбе Веда в земли родов, к волхву Шыку, известному под прозванием Костяная Игла, дабы Шык немедля отправился в Ар-Зум. Это все, но от себя хочу добавить: черны вести мои, и готовься к плохому, Корч, идет что-то, чему нет названия, и это что-то угрожает не только арам или родам, или стране Ом, нет, угроза нависла над всеми странами Хода! Это все, более мне пока не ведомо!

Будор еще раз поклонился хозяину, собравшимся в большой горнице домочадцам Корча, не оглядываясь, вышел во двор, и вскоре перестук копыт его коня затих вдали…

– Ну! Что рты разинули! Дела нет ни у кого, что ли? – заворчал на своих Корч, но воркотня его была больше для порядка – сыновья, внуки и невестки мигом разбежались – кто на кухню, кто нянчить малых, кто – к скотине, и вскоре Корч остался в горнице один.

Он присел к столу, сплел корявые натруженные пальцы и задумался:

«Вот и ары поняли, что в мире неладное творится! Что ж за беда такая идет? Черное поветрие Звизд наслал? Нет, Вед бы с ним быстро разделался! Или Ный пошел по земле косить души людские? Тоже не похоже – в Год Ранних Смертей все в природе на дыбки вставало, а в этот год не так – тишь да гладь. Правда, нежить прет дуром отовсюду, поллуны назад лорийских торговых гостей аж на Мокром лугу паун накрыл черной своей паутью! Это виданное ли дело – в двух днях пути от Черного леса пауны резвятся!

А хуже всего, что Воструха, Баган да Бадняк боле Дом не блюдут. Угощение не принимают, забились, кто куда, и хнычут, сами себе погребальные песни поют. Вот это-то горе, и горе настоящее. Без них в Дом быстро нежить налетит – злая Марца, Коровья Смерть, в хлев вползет, серые гарцы призрачными крыльями взмахнут, по горницам засвистят, сквозняками выдувая из душ людских добро и тепло, а душа без тепла, известное дело – сыть Ныева… О-хо-хо-х, Зирка-Зиричка, светлая душева птаха, защити, оборони, не дай Дому порушиться, куда ж мы без него…»

Мысли Корча путались, навернулась на глазу мутная старческая слеза, уже видел он Дом свой разоренным и покинутым. Свистят в пустых стенах гарцы, скалятся из каждого угла двуголовые аспиды, и не где путнику проезжему отдохнуть, силы набраться, коней обиходить, словом с людьми перемолвиться…

Но пока не случилось того, и, Яровой волей, не случится! Старик встряхнулся, встал, разогнул ноющую спину и отправился на задний двор, где средний сын Груй звенел оселком по бронзе кос – через два дня Яров день, начало Большой Косьбы, и нужно подготовиться к ней как следует. Гонцы гонцами, слухи слухами, а и в Тяжкие Годы скотину кормить надо, чтобы она, в свой черед, людей кормила. А то как же жить еще на свете?

Глава вторая

В путь!

Дождь моросил целый день, но никого в городище Влеса это не печалило – наоборот! «Дождик, дождик, пуще, дай нам жита гуще! Дождик, дождик, поливай – будет жита каравай!» – распевали под теплыми струями босоногие ребятишки, плескались в лужах, подставляли под небесные слезы русокудрые головенки, от дождика не только травы – и волосенки сильнее растут, то всякий знает!

Волхв Шык Костяная Игла сидел под навесом своей избы, что притулилась у могучего дуба на краю городища, и улыбаясь, смотрел на расшкодившихся пострелят. Хорошая поросль у родов, крепкая и многочисленная. Не скоро еще врагам, людским и не только, удастся одолеть родов. Вон, даже ары, столкнувшись было с родами, взялись сперва за мечи, а потом пошли на мировую. И обоим народом от того мира много-много пользы вышло!

От аров пришло к родам умение плавить медь и олово, делать бронзу, орудия и оружие из нее, от них же пришли и различные, нужные человеку, искусства, и первейшее из них – искусство дружбы с конем.

От родов к арам пришли тайные знания, как бороться и в согласии жить с нежитью и нелюдью, мёды и колдовские травы, меха северных зверей и так высоко ценимые арами перья птицы кукши, что накликивает добро на родские селения, далеко разнося над лесами свое «Ку-ку!».

Пока дружба и согласие у аров с родами, оба народа будут процветать, это и роды, и ары понимали. Понимали – и крепили дружбу, как могли. Немало аров сватались к статным родским девушкам, немало родских парней женились на гибких, грациозных арках. Мешался язык, мешались обычаи. Глядишь, коли Роду будет угодно, и одним народом станут со временем роды и ары!

Одна беда – уж больно далеко лежат их земли. Если выехать по Великому Ходу на восход с крайних родских земель, через полторы луны только достигнешь Дома старого Корча, что живет у Серединного хребта, в дне пути от Костячного Перевала. И лишь минув перевал и спустившись вниз, попадет путник в земли Загорья, в страну аров Ар-Зум.

Кабы не проклятый Черный лес, и ары стали бы селиться по эту сторону Серединного, и роды начали бы ставить свои городища ближе к горам. Но Черный лес, темный даже в самый солнечный день, крепко хранил свои пределы от чужаков, а любой смельчак, что отважился сунуться под мрачную сень вековечных елей и кедров, увитых бородами черного мха и черной паутиной, исчезал бесследно…

Но не только Черный лес – много всякой нечисти есть на свете, и в последнее время сильно расплодилась она, покушаясь на людово. Пять десятков лет прошло, как закончилась последняя война между хурами и вагасами, и с тех пор в мире и согласии жили народы Великого Хода, и до недавнего времени не досаждала им нечисть.

А ныне, словно взбесившись, лезут кики из болот на охотничьи тропы, лешья блудят девчонок малых в малинниках, аспиды-паскуды подстерегают людей у лабазов, шишиги срамные забавы на ночных полянах устраивают, а в Великой реке Ва уже и искупаться в одиночку не моги – или омутовник привяжется, или русальи девки облепят. И в довершении всех бед у городища рода Волка объявился оборотень, коров порезал, овец, напал на молодух, что в полнолуние гадать на суженного к чаровной поляне пошли. Девки еле отбились, до зари на елках сидели…

А распутывать все узлы кому? Волхву! И кик в болото загони, и с лешья управься, и аспидов побей, и на шишиг наговор наложи, а уж оборотень – с ним вообще целое ратовище надо устраивать, зело силен волкодлак, и в зверовом, и в людском обличии.

Две семидицы Шык и десяток охотников рыскали по лесам окрест городища рода Волка, выискивая Оборотный Пень с воткнутым в него ножом, нашли, подкараулили на заре оборотня, и сеча была жаркой – нелюдь просто так помирать не захотел, но и в могилу с собой никого утянуть не смог, и Шык тем же утром вбил в земляную поганую усыпальницу оборотня, где того вечно черви есть будут, толстенный осиновый кол.

Шык зевнул, поскреб широкой пятерней кудлатую сивую бородищу – после трудного дела хорошо понежиться в праздности, но вечно праздно не проживешь, делом жить надо. А его дело сейчас – ученика готовить, премудрости и чародейственные знания передавать. Шык выпрямился и рявкнул на все селение:

– Луня! Луня, бродило болотное, где тебя влоты носят?!

Вскоре послышалось шлепанье босых ног по лужам, и из-за росшего возле избы волхва могучего дуба выскочил белоголовый паренек лет шестнадцати, в серой домотканой рубахе до колен, без портов, но зато в кожаных войских рукавицах, и со здоровенным дубовым дрыном в руках.

Был он худ, высок и гибок, но стать подвела парнишку – великим воем не быть, силы в руках не будет. Оно, правда, и по любому выходило, что Луня воем быть не должен – выбрал его Шык волховству учится – искра Влесова жила в душе простоватого на вид отрока.

– Дяденька! Тута я! – запыхавшись, крикнул парнишка, смахивая со лба мокрые пряди волос.

– «Тута!» – передразнил его Шык, усмехаясь: – Опять на войском поле скакал, как козел, с этой дубиной? Ты волхованию учится назначен! Так вож приговорил! Ох, и всыпет тебе Род за ослушание!

– Да я, дяденька, эта… – Луня шмыгнул носом: – Ну не способен я… Не могу! Я воем хочу быть, как все! Зачем мне эти волховские премудрости? Вона, Вычач, лягух взглядом заговаривать умеет, и зайцев желудем убивать, как камнем. Вона его бы и учили…

– «Вона, Вычач…» – опять передразнил Шык своего ученика: – Марш в избу, да рубаху переодень, не ровен час, Тряса одолеет, с твоим-то… «здоровищем».

Что правда – то правда, здоровье у отрока было не могучее, каждую зиму валялся он в жару с грудным кашлем, а потому Луня послушно снял войские рукавицы, прислонил дубовый кол, с которым упражнялся в мечевом деле, к стене избы и шагнул вслед за Шыком в низкую проемину входа.

Был Луня сиротой при живом отце. Мать его, красавицу Личу, давно, когда мальцу и года не исполнилось, зарубили в пылу сечи каменными топорами находники-гремы, дальние северные соседи родов, соседи не добрые, жестокие и воинственные, но, хвала Роду, не сильные числом войским. Отец же, Мочаг из рода Рыси, после смерти любимой жены потерял душу, перестал узнавать своих, и жил в потаенном скиту у Седых, баб-служительниц Алконоста, которые кормили его и ухаживали за убогим, надеясь, что душа Мочага, некогда лучшего охотника своего рода, вернется когда-нибудь в тело…

* * *

Внутри избы волхва было темно. Свет попадал сюда лишь через узкие щели-прорубы, устроенные в стенах так, чтобы солнце в разное время освещало то один, то другой угол – так для чародейства разного надобно.

Вдоль стен шли низкие полати, на которых были разложены всякие волховские припасы – шкурки зверей, кости и камни, сухие листья, прибитые деревянными гвоздочками к сухим ольховым плашкам, амулеты и обереги, шишки, грибы, мох и пучки колдовских трав. Терпкий, пряный и пьянящий дух стоял в избушке, но он не дурманил голову, а напротив, яснил и свежил, словно весенний ветер в березольный месяц…

В углу, в обложенном камнями очаге, еле-еле светились багровым угли прогоревших дров, под стрехой, над низким деревянным ложем волхва, возился черный грач, а над очагом висела на стене знаменитая Костяная Игла – длинный, в четыре локтя, посох, вырезанный из цельной кости невиданного зверя индра, некогда повсюду водившегося на земле, а ныне сгинувшего, дар арского волхва Веда молодому еще Шыку, когда тот побывал у аров и учился непонятному родам, но полезному волховству…

Силу тот посох имел не малую, да и значение у него было особое – мог он принадлежать лишь самому могучему родскому волхву, защитнику и обережнику отчего края, и никому больше. Правда Луня, привыкший видеть чародейную клюку все больше на стене, в душе считал, что все это байки. В жизни, по мыслям ученика волхва, важнее и полезнее лук с десятком добрых кленовых стрел или рогатина с бронзовым навершием. А посох – так, для важности…

– Садись! – кивнул Шык переодевшемуся Луне на низкую дубовую скамейку: – А ну, перечисли-ка для начала всех Лихих Раден, упаси нас от них Род!

– Тряся, Жара, Знобя, Гнетя… – уныло начал Луня: – Груда, Глуха, Лома, Пухна…

«Не прав, ой, не прав Луня про себя!» – слушая ученика, думал волхв: «Ишь ты, воем он хочет быть! И я хотел, когда был вот таким же… стригунком! Да нет, парень, не твоя это судьба, дар у тебя, и волхв из тебя выйдет зело могучий! А насчет Вычачи… Слов нет, силен парень, среди старших родов ни у нас, Медведей-Велесов, ни у Волков, ни у Рысей, ни у Лис таких больше нет, а уж во младших родах и подавно… Силен-то силен, но тут дело в другом – Вычачу не волховству учить, а от волховства отучивать надо – черное семя в душе у паренька, если тайные знания ему подарить, Черный волхв из него получится, и не мало бед принесет он родам, ой, не мало…»