Преломление. Витражи нашей памяти

Тут мне совсем нехорошо стало, кровь от лица аж отхлынула.

– Что с вами, товарищ Сидоров? – Сталин налил в стакан воды из графина и предложил мне. – Может быть, я что-то не так сказал?

Сделав глоток, я признался:

– Всё так! Было дело, товарищ Сталин, бутылку ему пообещал. Но это я машинально, присказка такая. Не подумайте чего крамольного.

– А что тут такого, – удивился Сталин, – предложение само по себе хорошее, деловое. Я бы тоже к вам присоединился. На троих, так сказать. Но я водке предпочитаю вино. Грузинское. Вы любите грузинские вина, товарищ Сидоров?

Попробуй сказать ему «не люблю». Я тут же и брякнул:

– Конечно люблю!

– А что вы предпочтёте, «Киндзмараули» или «Гурджаани»?

– Конечно, «Киндзмараули», – не моргнув глазом, наугад ответил я.

– О! Так вы специалист не только в области сварки, – почмокав губами, усмехнулся Сталин, – нет, вам положительно можно доверять. – И тут же продолжил: – А как вы думаете, товарищ Сидоров, сколько простоят эти звёзды? Ведь ничто не вечно…

– Думаю, пока советская власть жива, звёзды будут светить, – ответил я в порыве патриотического чувства.

– Так вы, товарищ Сидоров, считаете, что советская власть может умереть?

– Да упаси Господи! С чего бы это ей умирать? – встревожился я.

– Вы ведь сами сказали – «пока жива». Я вас за язык не тянул.

«Ну, влип! – думаю. – Своим дурным языком подведу себя под монастырь. Отсюда прямо в Бутырку и увезут».

– Ну, ты, Дормидонтыч, и лоханулся, – подтвердил явный провал своего напарника по домино мужик в сетчатой майке, – подкузьмил тебя Иосиф Виссарионович. И что же ты ему ответил?

Сталин берёт Дормидонтыча на понт

Да! Взял меня на понт вождь всех народов. Сижу кумекаю, что ответить, а он подошёл сзади и очень даже ласково проговорил мне в затылок:

– Вы всё правильно сказали, Василий Дормидонтович, только забыли добавить, что она не умрёт, если мы с вами, наши дети и внуки не дадим ей умереть.

– Во-во, именно это я и хотел сказать. И детей и внуков воспитаем так, что власть наша рабоче-крестьянская распространится по всему миру.

– А вот здесь вы перегибаете палку, дорогой товарищ, это уже отдаёт троцкизмом.

У меня опять всё вниз провалилось, будто стакан касторки выпил зараз. За троцкизм тогда меньше десятки не давали.

– Я ж как лучше хотел.

– Лучше! – повысил голос вождь. – Мы в семнадцатом тоже хотели как лучше, а страну чуть не просрали. Революция дело тонкое и опасное. Троцкий хотел раздуть это дело до всемирного революционного пожара, в котором Россия сгорела бы в первую очередь. Она для него была разменной монетой. Вот он в Мексике и отсиживается за свои просчёты, руки-то коротки теперь до нас дотянуться. А мы, если потребуется, дотянемся.

– Не сомневаюсь, товарищ Сталин, – с готовностью согласился я.

– И правильно делаете, что не сомневаетесь. Троцкий проводил свою еврейскую линию. Да и старая ленинская гвардия была не лучше, – добавил он.

Ну, думаю, дела: с Троцким-то всё понятно, так он и Ленина туда же…

– Знаю, знаю, о чём вы думаете, Василий Дормидонтович. Ленин хотя и квартерон, но он наше знамя, он краеугольный камень системы. Если его вынуть, всё развалится.

– Камень на камень, кирпич на кирпич, умер наш Ленин Владимир Ильич, – продекламировал я невпопад.

– Ленин умер, а дело его живёт, – заключил хозяин кабинета, поставив твёрдую точку, ткнув в воздухе трубкой…

– Трудно поверить, Дормидонтыч, – снимая с головы носовой платок, завязанный на углах узелками, и вытирая им пот со лба, слегка усомнился один из доминошников, – складно ты, конечно, баешь тут. Однако зыбко всё это, фантазии в тебе, верно, много.

Неожиданное предложение

Так на этом ещё не закончилось. Это всё было только началом разговора. Дальше вождь такую мысль высказал:

– Ладно, с Троцким мы рано или поздно покончим. Он уже загнан в угол. Вы читали его недавнюю книгу «Моя жизнь»? Это лишь жалкие потуги оправдаться в своих просчётах и ошибках. А его Четвёртый Интернационал? Хочет, подлец, противопоставить себя естественному ходу истории. А это очень опасная игра – такие вещи нужно вырывать с корнем! Согласны, Василий Дормидонтович?

– С каждым словом, товарищ Сталин!

– Побольше бы нам таких преданных людей, как вы, – назидательно заключил вождь. – А что вы думаете о Гитлере?

– Это тот, что в Германии? – спросил я. – Положительный герой. Всё для немцев делает. Экономику поднял. Справедливый дядька, короче говоря.

– Справедливый? – возразил Сталин. – Этот фрукт будет почище Троцкого. Они даже чем-то похожи. Тоже хочет подмять под себя весь мир. Даже названия книг у них похожи – «Моя борьба», «Моя жизнь». Жизнь – это борьба, и дураку понятно. Но Гитлер пострашнее будет с его национальной идеей. Интернационал всего лишь карточный домик – развалится при первом дуновении ветерка. А национал-социализм – бред. Но это хорошо выверенный бред, облачённый в добротную раму. Боюсь, что нам придётся столкнуться с ним лоб в лоб. Но его ледорубом не достанешь…

Честно говоря, я мало понял из сказанного: квартерон, национал-социализм, рама, ледоруб. Не совмещалось тогда всё это в моём сознании.

– Товарищ Сталин, полностью согласен с вашей позицией и линию партии поддерживаю всем сердцем, – слукавил я.

Хозяин прошёлся неспешным шагом по кабинету, обошёл свой массивный письменный стол, развернулся и по-отечески посмотрел на меня долгим взглядом.

– Василий Дормидонтович, а вы состоите в ВэКаПэбэ?» – спросил он тихим голосом.

– Не успел ещё, Иосиф Виссарионович.

– Что не успели?

– Войти не успел.

– А партия у нас не поезд, догонять её не надо. Для таких, как вы, у неё двери всегда открыты. Смотрел я, как вы, Василий Дормидонтович, ловко орудовали на Спасской башне, и думал: только большевик так может. А вы оказались беспартийным.

– Правильно, товарищ Сталин, я и есть беспартийный большевик.

– Надо этот пробел заполнить. Хотите, лично я дам вам рекомендацию в партию?

«Ну, если не в тюрьму, так хотя бы в партию, – подумал я, – да ещё с рекомендацией Самого». Не ожидал, если честно.

– Неожиданно как-то, Иосиф Виссарионович, – говорю, – для меня дюже почётно. Заслужил ли?