Бочонок Мёда для Сердца. Истории, от которых хочется жить, любить и верить

Я видел его глаза. До сих пор я никогда не видел столько тоски и боли в глазах мужчины.

Деда трясло от холода, как лист бумаги на ветру.

– На три тебе найти, алкаш? Га-га-га, щас я тебе найду, – уже прогорланила продавщица.

Она нагнулась к корзине и долго в ней ковырялась.

– На, держи, алкаш, беги к своей алкашке, дари, га-га-га-га! – дико захохотала продавщица.

В синей от холода руке деда я увидел ветку мимозы, сломанную посередине.

Дед пытался другой рукой придать этой ветке божеский вид, но та, не желая выпрямляться, сгибалась пополам, и цветы смотрели в землю… На его руку упала слеза… Он держал сломанный цветок и плакал.

Волна обиды постепенно накрывала меня. По телу прокатилось непонятное ощущение, которое вдруг переросло в обострённое чувство несправедливости. Подступили гнев и агрессия, с которыми я уже не мог справиться.

– Слышишь, ты… Что же ты делаешь? – начал я, пытаясь сохранить остатки спокойствия, чтобы не наброситься на продавщицу, хотя где-то в глубине души чувствовал, что не следует её осуждать – так воспитана, жизнь такая… Да и алкашей поди ей тоже много попадается.

Видимо, в моих глазах было что-то такое, от чего продавщица заметно побледнела и даже уменьшилась в росте. Она просто смотрела на меня, как мышь на удава, и молчала.

– Дед, подожди, – сказал я, взяв его за руку. Я был полон решимости и не совсем отдавал себе отчёт в своих действиях и словах.

– Послушай, ты… Сколько стоит твоя корзина? Отвечай быстро и чётко, чтобы я не напрягал слух, – тихо, но очень внятно прошипел я.

– Я не знаю, – промямлила продавщица.

– В последний раз у тебя спрашиваю. Сколько?!

– Наверное, 100 гривен, – ответила продавщица.

Всё это время дед непонимающе смотрел то на меня, то на неё.

Я кинул под ноги продавщице купюру, вытащил из корзины все цветы и протянул их деду.

– На, отец, бери и иди, поздравляй свою жену, – сказал я.

Слёзы, одна за одной, покатились по морщинистым щекам деда. Он мотал головой и плакал, просто молча плакал…

У меня самого слёзы стояли в глазах, и комок в горле всё ещё не отступал.

Дед мотал головой в знак отказа и второй рукой прикрывал свою поломанную ветку.

– Хорошо, отец, пошли вместе, – сказал я и взял его под руку.

Я нёс цветы, а он – свою ветку. Мы шли молча.

По дороге я потянул деда в гастроном. Купил торт и бутылку красного вина.

И тут я осознал, что я не купил цветы своим женщинам.

– Отец, послушай. У меня есть деньги, эти 100–150 гривен для меня не сыграют роль, а тебе с поломанной веткой идти к жене негоже – сегодня же 8 Марта. Бери цветы, вино и торт и иди к ней, поздравляй. Прими! Это лучшее, что я могу сделать для себя и своих близких.

Слёзы текли по щекам деда и падали на плащ. У него задрожали губы. В его глазах были немая благодарность и полное недоумение.

Я не мог больше смотреть на это. Силой впихнул деду в руки цветы, торт и вино, развернулся, и, вытирая глаза, сделал шаг к выходу.

– Мы… Мы… 45 лет вместе… Она заболела… Не мог я её оставить сегодня без подарка, – тихо сказал дед. – Спасибо тебе…

Я знал, что дед принял мой подарок.

Я бежал весь в слезах, даже не понимая, куда бегу. Я ощущал, что отныне навсегда уже стану другим.

    Александр Андрющенко

Вагоновожатая

Везде, где есть человеческое существо, есть возможность для доброты.

    Сенека

Я был у мамы единственным сыном. Она поздно вышла замуж, и врачи запретили ей рожать. Врачей мама не послушалась, на свой страх и риск дотянула до 6 месяцев, и только потом в первый раз появилась в женской консультации.

Я был желанным ребёнком: дедушка с бабушкой, папа и даже сводная сестра не чаяли во мне души, а уж мама просто пылинки сдувала со своего единственного сына!

Мама начинала работать очень рано и перед работой должна была отвозить меня в детский сад «Дубки», расположенный недалеко от Тимирязевской Академии. Чтобы успеть на работу, мама ездила на первых автобусах и трамваях, которыми, как правило, управляли одни и те же водители. Мы выходили с мамой из трамвая, она доводила меня до калитки детского сада, передавала воспитательнице, бежала к остановке и… ждала следующего трамвая.

После нескольких опозданий её предупредили об увольнении, а так как жили мы, как и все, очень скромно, и на одну папину зарплату прожить не могли, то мама скрепя сердце придумала решение: выпускать меня одного, трёхлетнего малыша, на остановке в надежде, что я сам дойду от трамвая до калитки детского садика.

У нас всё получилось с первого раза, хотя эти секунды были для мамы самыми длинными и ужасными в жизни. Она металась по полупустому трамваю, чтобы увидеть вошёл ли я в калитку, или ещё ползу, замотанный в шубку с шарфиком, валенки и шапку.

Через какое-то время мама вдруг заметила, что трамвай начал отходить от остановки очень медленно и набирать скорость только тогда, когда я скрывался за калиткой детского садика. Так продолжалось все три года, пока я ходил в детский сад. Мама не могла, да и не пыталась найти объяснение такой странной закономерности. Главное, что её сердце было спокойно за меня.

Всё прояснилось только через несколько лет, когда я начал ходить в школу. Мы с мамой поехали к ней на работу, и вдруг вагоновожатая окликнула меня:

– Привет, малыш! Ты стал такой взрослый! Помнишь, как мы с твоей мамой провожали тебя до детского садика?

Прошло много лет, но каждый раз, проезжая мимо остановки «Дубки», я вспоминаю этот маленький эпизод своей жизни, и на сердце становится чуточку теплее от доброты этой женщины, которая ежедневно, абсолютно бескорыстно, совершала одно маленькое доброе дело, просто чуточку задерживая целый трамвай, ради спокойствия совершенно незнакомого ей человека.

    Семён Матушевич

Чудо в день рождения

Величайшее добро, какое ты можешь сделать для другого, это не просто поделиться с ним своими богатствами, но и открыть для него его собственные богатства.

    Бенджамин Дизраэли

Когда я получала в вузе диплом учителя начальных классов, то никак не предполагала, что в итоге придётся учить дошколят рисованию и лепке. Но малыши оказались народом общительным и дружелюбным. К тому же безо всяких антивозрастных кремов не давали состариться, а это обстоятельство весьма важно для любой женщины.

В студии творческого развития, куда определила меня судьба, малыши занимались два года, а потом поступали на подготовительное отделение детской художественной школы. Разумеется, мы не только рисовали и лепили из пластилина. Мы ещё активно развивали речь, составляя рассказы по собственным рисункам, ведь детские рисунки, как известно, зачастую нужно расшифровывать.