Ворошиловград

Мы снимали две комнаты в отселенной коммуналке, в самом центре, в тихом дворике, засаженном липами. Лелик занимал проходную комнату, ближе к коридору, я жил в дальней, с выходом на балкон. Остальные комнаты коммуналки были наглухо закрыты. Что скрывалось за дверьми – никто не знал. Комнаты нам сдавал старый матерый пенсионер, бывший инкассатор Федор Михайлович. Я его называл Достоевским. В девяностых они с женой решили уехать в эмиграцию, и Федор Михайлович выправил себе паспорт. Но, получив на руки новые документы, вдруг передумал куда-то ехать, решив, что теперь самое время начинать новую жизнь. Так что в эмиграцию жена отправилась одна, а он остался в Харькове якобы стеречь квартиру. Почуяв свободу, Федор Михайлович сдал комнаты нам, а сам скрывался где-то на конспиративных квартирах. Кухня, коридоры и даже ванная этого полуразрушенного жилища были забиты довоенной мебелью, потрепанными книгами и кипами журналов «Огонек». На столах, стульях и прямо на полу были свалены посуда и разноцветное тряпье, к которым Федор Михайлович относился нежно и выбрасывать не позволял. Мы не выбрасывали, и к чужому хламу добавился еще и наш. Шкафчики, полочки и ящики стола на кухне были заставлены темными бутылками и банками, в которых поблескивали подсолнечное масло и мед, уксус и красное вино (в нем мы гасили окурки). По столу перекатывались грецкие орехи и медные монеты, пивные пробки и пуговицы от армейских шинелей, с люстры свисали старые галстуки Федора Михайловича.

Мы с пониманием относились к нашему хозяину и его пиратским сокровищам, к фарфоровым фигуркам Ленина, массивным вилкам под серебро, пыльным шторам, через которые пробивалось, разгоняя по комнате пыль и сквозняки, желтое, как сливочное масло, солнце. По вечерам, сидя на кухне, мы читали надписи, сделанные Федором Михайловичем на стенах, какие-то номера телефонов, адреса, схемы автобусных маршрутов, нарисованные химическим карандашом прямо на обоях, рассматривали вырезки из календарей и фотографии неизвестных родственников, прикнопленные им к стене. У родственников вид был строгий и торжественный, в отличие от самого Федора Михайловича, который время от времени тоже забредал в свое теплое гнездышко, в скрипучих сандалиях и пижонском кепаре, подбирал за нами пустые бутьшки и, получив бабки за очередной месяц, исчезал во дворе между липами. Был май, погода стояла теплая, двор порос травой. Иногда, ночью, с улицы забредали настороженные парочки и занимались любовью на скамейке, застеленной старыми ковриками. Иногда, под утро, к скамейке выходили охранники из банка, сидели и забивали длинные, как майские рассветы, косяки. Днем забегали бродячие собаки, обнюхивали все эти следы любви и озабоченно выбегали назад – на центральные улицы города. Солнце всходило как раз над нашим домом.

* * *

Когда я вышел на кухню, Лелик уже терся возле холодильника в своем костюме – темном пиджаке, сером галстуке и безразмерных брюках, висевших на нем, как флаг в тихую погоду. Я открыл холодильник, старательно осмотрел пустые полки.

– Привет, – я завалился на стул, Лелик с недовольным видом сел напротив, не выпуская из рук пакет с молоком. – Тут такое дело, давай к брату моему съездим.

– Зачем? – не понял он.

– Просто так. Повидаться хочу.

– А что у тебя с братом, какие-то проблемы?

– Да нет. Все с ним нормально. Он в Амстердаме.

– Так ты в Амстердам хочешь к нему съездить?

– Не в Амстердам. Домой к нему. Давай на выходных?

– Не знаю, – засомневался Лелик, – я на выходных собирался машину на станцию отогнать.

– Так мой брат и работает на станции. Поехали.

– Ну, не знаю, – неуверенно ответил Лелик. – Лучше поговори с ним по телефону. – И допив все, что у него было, добавил: – Собирайся, мы уже опаздываем.

* * *

Днем я несколько раз звонил брату. Слушал длинные гудки. Никто не отвечал. После обеда позвонил Коче. Так же безрезультатно. Странно, подумал, брат может просто не брать трубку, у него роуминг. Но Коча должен быть на рабочем месте. Набрал еще раз, опять без результата. Вечером позвонил родителям. Трубку взяла мама. Привет, – сказал я, – брат не звонил? Нет, – ответила она, – а что? Да так, просто, – ответил я и заговорил о чем-то другом.

На следующее утро в офисе снова подошел к Лелику.

– Лелик, – сказал, – ну что, едем?

– Да ну, – заныл он, – ну ты что, машина старая, еще сломается по дороге.

– Лелик, – начал давить я, – брат сделает твоей машине капитальный ремонт. Давай, выручай. Не ехать же мне электричками.

– Ну, не знаю. А работа?

– Завтра выходной, не выебывайся.

– Не знаю, – снова сказал Лелик, – нужно поговорить с Борей. Если он ничем не подпряжет…

– Идем поговорим, – сказал я и потащил его в соседний кабинет.

Боря и Леша – Болик и Лелик – были двоюродными братьями. Я знал их с университета, мы вместе заканчивали историческое отделение. Они были не похожи друг на друга – Боря выглядел мажористо, худой и стриженый, носил контактные линзы и даже, кажется, делал маникюр. Леша же был крепко сбитый и слегка заторможенный. Носил недорогую офисную одежду, стригся редко, денег на контактные линзы он жалел, поэтому носил очки в металлической оправе. Боря имел более ухоженный вид, Леша – более надежный. Боря был старше на полгода и чувствовал себя в ответе за брата, своего рода братский комплекс. Был он из порядочной семьи, отец его работал в комсомоле, потом делал карьеру в какой-то партии, был главой районной администрации, уходил в оппозицию.

Последние годы занимал должность при губернаторе. Леша же был из простой семьи – его мама работала учительницей, а папа шабашил где-то в России, еще с 80-х. Жили они под Харьковом, в небольшом городке, так что Лелик был бедным родственником, и все его за это любили, как ему казалось. После университета Боря сразу же вписался в отцовский бизнес, а мы с Леликом пытались самостоятельно стать на ноги. Работали в рекламном агентстве, в газете бесплатных объявлений, в пресс-секретариате Конгресса националистов и даже в собственной букмекерской конторе, которая накрьшась на второй месяц своего существования. Несколько лет тому назад Боря, переживая из-за нашего прозябания и помня о беззаботной студенческой юности, пригласил нас работать с ним, в администрации. Его отец зарегистрировал под него несколько молодежных организаций, через которые переводились разные гранты и отмывались небольшие, но регулярные суммы денег. Так что мы работали вместе. Работа у нас была странная и непредсказуемая. Мы редактировали чьи-то речи, проводили семинары для молодых лидеров и тренинги для наблюдателей на выборах, сочиняли политические программы для новых партий, кололи дрова на даче у отца Болика, ходили на телевизионные ток-шоу защищать демократический выбор и отмывали, отмывали, отмывали бабло, проходившее через наши счета. На моей визитке было написано «независимый эксперт». За год такой работы я купил себе навороченный компьютер, а Лелик – битый фольксваген. Квартиру мы снимали с Леликом вместе. Боря часто приходил к нам в гости, садился в моей комнате на пол, брал в руки телефон и звонил проституткам. Нормальный корпоративный дух, короче говоря. Лелик брата не любил. Да и меня, кажется, тоже. Но мы с ним уже несколько лет жили в соседних комнатах, так что отношения наши были ровными и даже доверительными. Я постоянно брал у него взаймы одежду, он у меня – деньги. Разница была в том, что одежду я всегда возвращал. Последние месяцы они с братом что-то мутили, какой-то новый семейный бизнес, в который я не лез, поскольку деньги были партийные, и чем это могло закончиться – никто не знал. Я держал подальше от них свои сбережения, пачку баксов, храня их на книжной полке между страницами Гегеля. Вообще-то, я им доверял, хотя и понимал, что пора искать себе нормальную работу.

* * *

Боря сидел у себя и работал с документами. На столе перед ним лежали папки с результатами каких-то социологических опросов. Увидев нас, он открыл на мониторе сайт обладминистрации.

– Ага, вы, – сказал бодро, как и положено руководителю. – Ну что? – спросил. – Как дела?

– Боря, – начал я, – мы к брату моему хотим съездить. Ты его знаешь, да?

– Знаю, – ответил Болик и стал внимательно рассматривать свои ногти.

– У нас завтра ничего нет?

Болик подумал, снова посмотрел на ногти, резко убрал руки за спину.

– Завтра выходной, – ответил.

– Значит, поехали, – сказал я Леше и повернулся к двери.

– Подождите, – вдруг остановил меня Болик. – Я тоже с вами поеду.

– Думаешь? – недоверчиво переспросил я.

Тащить его с собой не хотелось. Лелик тоже, как можно было заметить, напрягся.

– Да, – подтвердил Болик, – поедем вместе. Вы же не против?

Лелик недовольно молчал.

– Боря, – спросил я его, – а тебе зачем ехать?

– Просто так, – ответил Болик. – Я не буду мешать.

Лелика, похоже, напрягала необходимость ехать куда-то с братом, который его постоянно контролировал и не хотел отпускать от себя ни на минуту.

– Но мы рано выезжаем, – попробовал отбиться я, – часов в пять.

– В пять? – переспросил Лелик.

– В пять! – воскликнул Болик.

– В пять, – повторил я и направился к двери.

В конце концов, подумал, пусть сами между собой разбираются.

Днем я снова позвонил Коче. Никто не отвечал. Может, он умер, – подумал я. Причем подумал с надеждой.

* * *