Последний день Америки

– Пожалуй, и мне все ясно, – вторил ему маршал Устинов.

– Что ж, в таком случае подведем черту, – снял очки член Политбюро. – С формированием экипажа «Барракуды» вам поможет Виктор Михайлович Чебриков. Ну, а затем вы займетесь его подготовкой. Сколько времени понадобится, чтобы обучить экипаж?

– В обычных условиях обучение и тренировки занимают от пяти до шести месяцев.

– Это много. Операция «Цунами» должна стартовать в середине лета.

– Программу можно сократить. В исключительных случаях экипажи проходят ускоренную подготовку и укладываются в три месяца.

– Стало быть, решено. Список личного состава вам предоставят через неделю. Ваша задача, адмирал: лично контролировать ход обучения. Вопросы есть?

– Все ясно, товарищ член Политбюро. Кроме одного незначительного момента.

– Слушаю.

– У новой подлодки до сих пор нет названия. Как прикажете ее назвать?

– А чем вам не нравится «Барракуда»? – пожал плечами старик. – По-моему, нормальное название. Как вы считаете, товарищи?

Маршал с генералом армии, соглашаясь, закивали:

– Вполне подходящее.

– Решено. Пусть остается «Барракудой»…

Атлантический океан, залив Мэн; борт крейсерской атомной подводной лодки «Барракуда». Сентябрь 1984 года

Заняв штатные места, капитан-лейтенант и два мичмана ждали команды. Командир, глядя на секундную стрелку часов, плавно поднял правую руку… Однако ровно за секунду до отмашки круглый переборочный люк приоткрылся.

– Товарищ командир, – шепотом позвал вахтенный офицер.

– Да, – обернулся тот.

– Акустик доложил о подозрительных шумах.

– Классифицировал?

– Так точно. Фрегат типа «Оливер Хазард Перри».

– Черт… Опять он. В каком секторе?

– В южном.

Известие не обрадовало. «Хвост» привязался с того момента, когда «Барракуда» прошла траверз Норфолка – главной базы Атлантического флота США. Видимо, одна из береговых гидроакустических станций системы SOSUS все-таки засекла шедшую малым ходом советскую подлодку. Случилось это десять дней назад. Определив слежку, командир приказал снизить ход до самого малого, предпринял несколько противокорабельных маневров, что позволило «Барракуде» оторваться. И вот опять знакомые шумы.

– Трехрогий якорь им в толстую кишку, – проворчал капитан первого ранга и посмотрел на часы.

Секундная стрелка миновала цифру «двенадцать» и сделала лишний оборот. Время шло…

«Пока мы неподвижно висим на глубине – нас не обнаружат. Начнем двигаться самым малым – получим хороший шанс смыться. А выстрел торпедного аппарата акустики с американца как пить дать засекут, – размышлял капитан первого ранга. – Да, обнаруживать себя страсть как не хочется. Но приказ есть приказ. Пять выстрелов уже сделано. Первый у полуострова Флорида – в районе города Орландо. Второй на сто шестьдесят миль севернее – напротив города со странным названием Саванна. Третий – между Чарлстоном и Уилмингтоном. Четвертый – у Вирджинии-Бич и Портсмута. Пятый аккурат напротив залива Нью-Йорка. Остался шестой заряд калибра шестьсот пятьдесят миллиметров. Последний, должный остаться на равном удалении от городов Бостон и Портленд. Надо стрелять. Надо!..»

– Вахтенный, – обернулся он к офицеру.

– Да, товарищ командир.

– Сразу после выстрела самый малый вперед и разворот на курс сто десять. Глубина прежняя.

– Понял.

– Выполнять.

Круглая крышка люка закрылась.

– Ну что, торпедисты, готовы?

– Так точно.

– Пли!

Глава 1

Атлантический океан; борт подводной лодки сверхмалого класса «Барракуда». Настоящее время

Открываю глаза. Впечатления от неприятного сна расплываются, сознание медленно возвращается к действительности. Что сейчас на поверхности: день или ночь?.. Понятия не имею. На часы смотреть не хочется. Лень. Надо мной все тот же потолок из негорючего пластика густо-молочного цвета. Ряд одинаковых квадратных панелей, плотно примыкающих друг к другу. Швов почти не заметно, вместо них лишь тонкие росчерки теней, рождаемые сумрачным маревом дежурного освещения.

Нет, я еще не проснулся. Взгляд мутноват, мысли по инерции прокручивают последний эпизод из затяжного, отвратительного сна. Воспоминания о нем понемногу уходят, напряжение мышц и нервов ослабевает. Это плюс. А минус в том, что я опять возвращаюсь в реальность. И еще неизвестно, что лучше: изматывающее черной фантазией сновидение или моя настоящая жизнь.

М-мда… Настоящая жизнь. Она чертовски однообразна и ограничена двенадцатью квадратными метрами замкнутого пространства. Да, именно столько мне отвели для существования конструкторы из Санкт-Петербургского морского бюро машиностроения «Малахит».

Иногда у меня возникает стойкое ощущение того, что подводные лодки сверхмалого класса проектируют люди с нездоровой психикой. Мою «Барракуду» построили, взяв за основу проект 865, или знаменитую «Пиранью». Однако тот конструкторский замысел изначально предполагал решение совершенно иных задач. «Пираньи» предназначались для ведения разведки, скрытной доставки к месту проведения операций подводных диверсантов или водолазных комплексов. Экипаж состоял из трех человек, дальность плавания под водой экономичным ходом – двести шестьдесят миль, автономность – всего десять суток.

Десять суток! Самый оптимальный срок добровольного заключения в титановом ящике, – с трудом принимаю сидячее положение. И заметив большой настенный календарь с зачеркнутыми числами, ухмыляюсь: – А я болтаюсь на глубине уже третий месяц. Третий месяц исполняю главную роль в одном и том же сериале про море…

Я все же бросаю взгляд на зеленоватые цифры, показывающие московское время. Делаю это машинально, ибо точно знаю, что просыпаюсь в пять утра плюс-минус десять минут. Надо встать, умыться, позавтракать и приступить к исполнению обязанностей: проверить показания приборов, исправность систем, изменить глубину и начать подзарядку аккумуляторных батарей.

Туалет и крохотный умывальник находятся в кормовом отсеке, отделенном от жилого толстой переборкой. Там всегда душно и воняет машинным маслом, к запаху которого мне пришлось привыкнуть. В конце концов, я не в каюте круизного лайнера, а на борту боевой субмарины. Ополоснув лицо и шею, смотрю в сторону лежащего на полочке бритвенного станка. На лице за время похода выросла приличная борода, которую я терплю только по одной причине: слабенький бортовой опреснитель вырабатывает в сутки всего десять литров воды. Бриться, используя морскую воду, – сущее наказание, а пресную приходится экономить для приготовления пищи, для кофе или чая, а также для принятия душа.

Почистив зубы, заканчиваю с утренним туалетом и возвращаюсь в основной отсек. Он служит мне и камбузом, и каютой, и рабочим местом. Я успел изучить каждый уголок этого помещения. Да что там уголок! Каждый квадратный сантиметр его внутренней обшивки. Закрыв глаза, я легко восстановлю в памяти все элементы основного отсека: встроенную мебель и плавные обводы потолка, переходящего в стены; шкафчики и рундуки, выключатели и розетки, лампы и надписи, выполненные однообразным трафаретным шрифтом, приваренную к переборке по моей просьбе перекладину и стоящую в углу пудовую гирю…

В носовой части субмарины находится охлаждаемый приборный отсек, куда ведет крохотный люк рядом с правым бортом. Левее люка и ровно по центру переборки расположена приборная панель с прямоугольниками мониторов, со штурвалом, клавишами, тумблерами и рукоятками управления силовой установкой. Перед панелью высится мой «трон» – довольно удобное кресло анатомической формы.

Позади кресла к левому борту прилеплен шкаф, условно делящий отсек на две зоны: рабочую и жилую. В верхней части шкафа несколько полок с комплектами различного белья – от теплого шерстяного до легкого хлопчатобумажного. В средней части большое отделение для многослойного гидрокомбинезона, ребризера, маски, ласт, перчаток, ножа и двухсредного автомата с боеприпасами. Здесь же хранится и навигационно-поисковая панель. Хорошая штука, но о ней позже. В нижней части шкафа – полка для обуви.

За шкафом чуть ближе к корме стоит кровать, на которой я провожу по пятнадцать часов в сутки. Напротив кровати – камбуз, представляющий собой двухметровый ряд из шкафчиков и тумб. Ну, а в кормовой переборке зияют два одинаковых круглых люка. Правый – вход в туалет; левый – в холодильник с провиантом. К потолку подвешен раскладной алюминиевый трап. При необходимости один его край опускается, освобождая доступ к люку шлюза. И последнее, чем «украшен» потолок, – опускаемый перископ, ручки которого торчат в разные стороны от оптико-электронного блока.

Не считая мягкого голубоватого света от мониторов, два из которых не выключаются никогда, жилой отсек освещается слабой дежурной лампой, торчащей над кормовой переборкой. Вторая лампа дневного света расположена над кухонным рабочим столом. Третья имеется над изголовьем кровати, но ею я пользуюсь крайне редко. Во-первых, берегу электроэнергию, во-вторых, взятые в поход книги и журналы давно перечитаны от корки до корки.

Что у нас сегодня на завтрак? Вхожу в холодильник и поочередно открываю одну дверку, вторую, третью… Я предпочитаю завтраки, состоящие из чего-нибудь легкого – не могу по утрам набивать желудок. Порошковый омлет надоел до тошноты. Последний кусок сыра я доел на прошлой неделе. От сырокопченой колбасы воротит… Включаю плитку и ставлю варить кофе. А пока он готовится, достаю из фруктового отделения холодильника крупный апельсин и, устроившись в рабочем кресле, поедаю его прямо с кожурой…