Последний день Америки

Несмотря на многочисленные трудности, служба во «Фрегате» мне нравилась. Это была работа для настоящих мужчин: сложная, сопряженная с риском для жизни, требующая специфических знаний и очень хорошей физической подготовки. А самое главное – она была невероятно интересной.

Профессия боевого пловца всегда относилась к разряду уникальных. Офицеры «Фрегата» и других схожих по назначению особых отрядов не имели ни одной гражданской специальности, но с легкостью задерживали дыхание на четыре с половиной минуты и знали все, что касалось снаряжения и дыхательных аппаратов – как отечественных, так и зарубежных. Мы делали кучу орфографических и грамматических ошибок в рапортах, и в то же время лаконично и с завидной точностью составляли отчеты о проделанной на глубине работе. Мы мало смыслили в опциях современных автомобилей, но при этом запросто управляли судами и подводными лодками различных классов. Мы никогда не занимались серьезной наукой, но могли рассказать о флоре и фауне океанов больше любого ихтиолога с ученой степенью.

К тридцати годам юношеская дурь окончательно выветрилась из моей головы; я заматерел, набрался жизненного и профессионального опыта. Ровно через десять лет после зачисления стажером в отряд боевых пловцов я получил погоны капитана второго ранга и был назначен на должность заместителя командира «Фрегата». А еще через пару лет – после трагической гибели командира – возглавил знаменитый отряд.

Новая должность прибавила хлопот и седых волос, ведь с момента назначения на нее на плечи легла немалая ответственность за подготовку и воспитание молодого пополнения, за жизнь и здоровье каждого пловца, за положительный исход тех головоломных операций, в которых нам приходилось участвовать. Все мои подчиненные были широкоплечими красавцами ростом от ста восьмидесяти до ста девяносто шести. Огромные такие кони. А знаете, почему до ста девяносто шести? Нет, не для того чтобы, не кланяясь проходить в дверные проемы. А потому что во мне самом – сто девяносто семь. А командир, как известно, всегда должен смотреть на подчиненного сверху вниз.

Рассказ о моей прошлой жизни будет неполным, если не упомянуть о кураторе «Фрегата» и нашем непосредственном шефе – Сергее Сергеевиче Горчакове. Он был гениальным массовиком-затейником и гигантом мысли – мы не успевали разобраться с одним заданием, как он в красках описывал суть следующего. В общем, скучать с ним не приходилось.

Глава 3

Атлантический океан; борт подводной лодки сверхмалого класса «Барракуда». Настоящее время

«Что за ерунда?!» – едва удерживаюсь на ногах. Мощный звук терзает слух, порождая низкочастотные вибрации, от которых тело окатывают волны неприятного холода. Звук походит то на протяжный, то на прерывистый рев.

Неужели попал под корпус огромного судна?! – бросаюсь к мониторам. Пальцы от волнения трясутся. Лихорадочными движениями включаю внешние камеры, установленные на шлюзовом отсеке, выполненном в виде невысокой рубки. На экране появляется картинка с фронтальной камеры. Чисто. Только искрящаяся рябь поверхности. Вторая камера, развернутая на сорок пять градусов вправо. Чисто. Третья, показывающая правый сектор. Чисто. Поочередно осматриваю поверхность по часовой стрелке вокруг шлюзового отсека «Барракуды»… Пусто. Ни одного признака присутствия посторонних судов. Прерывистые звуки постепенно стихают.

Что же это было? – нажимаю клавишу, выдвигающую перископ. Телескопическая труба раздвигается вверх. Вниз же опускается оптико-электронный блок с рукоятками управления. Надолго поднимать перископ опасно, и – осматривая поверхность, я должен уложиться в семь-десять секунд. Кладу ладони на рукоятки. Дождавшись, когда загорится контрольная лампочка готовности блока к работе, смотрю в окуляры…

Никого, облегченно вздыхаю, выполнив полный осмотр горизонта.

Убрав перископ, возвращаюсь в кресло и на всякий случай проверяю параметры систем. Все в норме.

Во время подготовки к походу на «Барракуде» со мной занимались несколько ветеранов-подводников, имевших солидный опыт плавания на небольших разведывательных подлодках. Один из них рассказал о некоторых странных явлениях, происходящих на борту после двух месяцев пребывания в замкнутом и весьма стесненном пространстве.

– Иногда я отчетливо слышал лай собаки, иногда в соседнем отсеке плакал маленький ребенок, – на полном серьезе делился он со мной впечатлениями. – Но гораздо чаще раздавались голоса взрослых людей – словно за переборкой сидели двое и просто болтали о жизни.

– Чем это можно объяснить? – интересовался я, не слишком-то веруя в чудеса.

– Объяснить это невозможно. Это чувствуешь.

По его словам особенно часто с подобным явлением сталкивались космонавты на орбите или кандидаты в космонавты при испытании в звукоизолированной сурдокамере. Одни слышали посторонние звуки, другие после тридцати часов полной изоляции видели висящие в воздухе предметы или лица близких людей среди приборов пульта управления. Картины не для слабонервных. Объяснить вышеописанные явления галлюцинациями, возникающими из-за нехватки внешних раздражителей, не представляется возможным. По этой причине и замалчивались многие годы странные свидетельства небожителей. Но то были явления в космосе. Я же нахожусь на борту подводной лодки, и звук исходил не из моего воспаленного сознания. Звук был реальным. Я готов поклясться сердцем, печенью и даже желудком в том, что его источник находился вне субмарины.

Размышляя над странным происшествием, я все же решаю посмотреть фильм с легким сюжетом. Для отдыха и восстановления нервной системы после полученного стресса…

На экране Александр Демьяненко в роли легендарного Шурика, охраняющего вместо бабули склад. Развитие событий в фильме мне давно известно наизусть, и все же я не могу сдержать улыбку. Однако мозг в фоновом режиме раз за разом прокручивает недавнее происшествие и анализирует его причины… В процессе размышления память подкидывает один известный факт: в 1997 году Национальное управление США по проблемам океана и атмосферы (NOAA) записало странный звук, исходивший из глубин океана. Странный и невероятно громкий. Настолько громкий, что его одновременно уловили два микрофона, расположенные на расстоянии трех тысяч миль друг от друга. Проведя исследования записи, американские ученые сделали вывод, что источником ужасающего по силе звука было живое существо. Ту загадку разгадать не могут по сей день, ибо в природе не существует такого большого животного, способного производить звук, распространяющийся в океане на тысячи миль. Ни сообщество голубых китов, ни семейство обезьян-ревунов, ни хор голосящих девочек-подростков на такое не способны. Вскоре после того, как сотрудники NOAA выложили запись странного звука на сайте Национального управления, некоторые фанаты Говарда Лавкрафта решили, что звук производил знаменитый персонаж Ктулху, поскольку координаты источника звука находились недалеко от того места, которое Лавкрафт указал для подводного города Р’льех.

Наверное, это и в самом деле был Ктулху, – усмехнулся я, включая меню проигрывателя и листая его страницы. – Надо посмотреть еще что-нибудь веселенькое. На ужасы и фантастику почему-то не тянет.

Шутки шутками, но мощный звук, заставивший вибрировать корпус и внутренности «Барракуды», из головы не выходил…

В районе обеда, когда я разогревал полуфабрикаты под названием «Овощное рагу с мясом индейки», ожила система предупреждения о наличии на курсе надводного судна. Выключив электроплиту, спешу к рабочему месту…

«Дистанция сорок миль. Объект находится по пеленгу двести тридцать и движется встречным курсом со скоростью от двенадцати до пятнадцати узлов. Водоизмещение объекта предположительно от пятидесяти до шестидесяти пяти тысяч тонн…» – ползли по экрану строчки с информацией.

Сообщение не вызвало паники. Это был рядовой случай, каковых за время похода насчитывалось не менее двух десятков. Атлантика давно представляет собой проходной двор с интенсивным движением надводных судов. На одной из многочисленных карт, прицепленных на стене у рабочего кресла, показаны основные маршруты следования торгового и пассажирского флотов по Атлантическому океану. Карта буквально пестрит стрелками и пунктиром. В данный момент я нахожусь на одном из таких оживленных маршрутов, и удивляться наличию попутных или встречных судов не стоит.

Займем от греха подальше глубину в восемнадцать метров, кладу руки на штурвал и отдаю его от себя. На такой глубине меня не достанет ни один танкер.

Движением левой руки уменьшаю подаваемую на гребной вал мощность, отчего скорость падает до экономичной. Ведь на восемнадцати метрах освещенность хуже, и аккумуляторные батареи рискуют не получить нужного количества энергии. Черт бы побрал это встречное судно…

Вообще мою малютку водоизмещением триста двадцать пять тонн обнаружить посреди океана не так-то просто. Если, конечно, не случится нечто непредвиденное, и я сам не заставлю ее всплыть на поверхность. Корпус, повторюсь, сделан из титана и имеет слабое магнитное поле. Гребной винт, вал и редукторы изготовлены на высокоточном оборудовании и к тому же вращаются с относительно небольшой скоростью, что на порядок снижает их шумность. На ходовых испытаниях «Барракуду» не смогла услышать ни одна группа акустиков с трех сопровождавших ее надводных военных кораблей из состава Северного флота. С визуальной маскировкой тоже все в порядке – фотоэлектрические преобразователи, коими обклеена верхняя и боковые части корпуса, имеют темно-зеленоватый оттенок. Заметить подлодку с воздуха или из космоса практически невозможно, даже если она находится на глубине пяти-шести метров. Ну, а радиолокационная маскировка ей попросту не нужна: на поверхность океана я не всплываю.

Вы спросите, а как же вентиляция отсеков и подпитка системы высокого давления? Для этих целей из кормового отсека поднимается телескопическая труба диаметром тридцать два миллиметра. Этакая штанга, напоминающая шноркель. Ее я поднимаю с наступлением сумерек два-три раза в неделю. Этого вполне хватает. Перископом тоже пользуюсь в крайних случаях. Сегодня с его помощью осматривал горизонт – четвертый раз за весь поход. Так что если супостаты прознают про мою миссию и захотят отловить на бескрайних просторах Атлантического океана, то им придется поднять на ноги весь 4-й флот, а в помощь ему прислать 6-й из Средиземного моря.

Пообедав, я решаю вновь проверить параметры хода и послушать море. Встречное судно приближается, шумы становятся отчетливее.

«Дистанция двадцать восемь миль. Пеленг двести тридцать три. Объект движется встречным курсом со скоростью четырнадцать узлов. Водоизмещение объекта от сорока восьми до пятидесяти шести тысяч тонн…» – ползли по экрану строчки уточненной информации.

– Разойдемся левыми бортами, – заключаю, поелозив пальцем по рабочей карте. – Встречное корыто пройдет левее мили на полторы. И произойдет это…

Заниматься устным счетом лень. Запрашиваю время расхождения у программы. «Один час сорок две минуты», – тут же выдает ответ умная сволочь.

– Куча времени, – плетусь на кровать. – Даже можно на часок уйти в астрал…

В прошлой жизни я наверняка был тюленем или морским леопардом. Да и в этой ничего не изменилось: под водой плаваю не хуже земноводных, сплю по четырнадцать часов в сутки. Да, в постели я очень крут – могу спать целыми днями. А чем еще прикажете заняться в крохотном пространстве «Барракуды»?

К каждой приличной подводной лодке приписано два экипажа. Когда первый уходит в положенный после автономки отпуск, на службу заступает второй и начинает отрабатывать боевые задачи. К примеру, выход на связь с другой подлодкой, погружение на максимальную глубину, учебные стрельбы, в том числе по надводным кораблям и многое, многое другое. Если все параметры подготовки в норме, то штаб отправляет экипаж на боевую службу. Каждая автономка длится от пятидесяти суток до трех месяцев. Курсантскую практику я проходил на Северном флоте и ходил в основном подо льдами Северного полюса, где субмарину не видно со спутника. Ведь в морях с чистой водой ее можно засечь даже на глубине в сотню метров.

В задачу тех подлодок, на которых мне пришлось проходить практику, входило патрулирование районов северных морей. Только один наш современный подводный корабль с шестнадцатью баллистическими ракетами на борту мог стереть с лица Земли такую страну, как Великобритания. Каждая из ракет несла до десяти боеголовок, в пять-шесть раз превосходящих по мощности бомбу, сброшенную американцами на Хиросиму. Из этого следует, что по соседству с нашим жилым отсеком располагалось страшной силы оружие, способное устроить около тысячи Хиросим.

Было ли мне страшно? Сложно сказать. Старшие товарищи, посмеиваясь, приговаривали: «Бояться должны те, по кому мы можем выстрелить».

И мы не задумывались о смерти. Никто же ежеминутно не думает о том, что его может сбить машина или накрыть взрывной волной от упавшего метеорита. Да и некогда в большом коллективе поддаваться простым человеческим слабостям. На борту подлодки столько забот, что порой забываешь, какое сегодня число и день недели…

На крохотной «Барракуде» все по-другому. Я – единственный член экипажа и самостоятельно выстраиваю распорядок, решая, когда и чем заняться. Здешнюю тишину не разрывают тревожные звонки и металлические голоса вахтенных по трансляции. Здесь не слышно топота матросских «гадов», рыков старпома, ядреных офицерских шуток и запахов сваренного коком борща. Здесь даже не с кем перекинуться парой слов. Разговаривать можно либо с центральным компьютером, либо с самим собой.

Первые пару недель похода я привыкал к новой обстановке. А после того как привык, вдруг ощутил себя в камере-одиночке самой крутой тюрьмы, из которой никуда и никогда не сбежишь. Это открытие меня здорово выбило из колеи. Вам сложно представить, какие чувства я испытывал девять дней назад, когда проходил траверз Азорских островов. Этот небольшой архипелаг расположен примерно посередине того маршрута, что предстоит пройти моей субмарине. К тому моменту я болтался в море более сорока дней. Одиночество с малоподвижным образом жизни успели порядком осточертеть, и, лежа на кровати, я всерьез продумывал план изменения маршрута.

– А что если подойти к острову Корву – самому северному в западной группе Азорских островов? – мечтательно шептал я, рассматривая на карте крошечный клочок суши посреди океана. – Осторожно подойти, лечь на грунт на глубине полусотни метров, надеть костюмчик с ребризером, маску, ласты и выйти через шлюзовой отсек. Полчаса свободного плавания в радиусе кабельтова от подлодки. Или час до ближайшего островного берега, где можно просто полежать на песочке и поглазеть в бездонное синее небо.

Ей-богу – в тот трудный момент мне больше ничего было не нужно. Об отклонении от маршрута и моей выходке не узнала бы ни одна душа!.. Тогда я действительно был близок к реализации этой фантазии, но… дисциплина и стремление к четкому выполнению приказа, заложенные еще в военном училище, помешали моим планам. С грустью посмотрев на изображенные на карте острова, я не стал менять курса.

– Ладно, – вздохнув, отшвырнул я карту, – в конце концов, впереди будут и другие острова: Бермуды, Багамы…

Ровно через час сорок минут заверещала система оповещения.

– Чего тебе? – приоткрываю один глаз.

Система не ответила. К моему большому сожалению, говорить человеческим языком она не умела.

Поднявшись с кровати, перемещаю свой зад в кресло и повторяю вопрос языком компьютерных символов.

«Расхождение со встречным судном, – бежит по экрану монитора текст. – Дистанция расхождения одна миля и семь кабельтовых».

– Понятно, – бросаю взгляд на часы.

Три часа дня. Еще достаточно светлого времени, чтобы приподняться до глубины пять-шесть метров и продолжить процесс подзарядки в оптимальном режиме. Кладу руки на штурвал и задаю субмарине отрицательный дифферент…