Сирийский десант

– Куда вы! К нему нельзя! Видите, он без сознания! Анна Петровна запретила! Сказала, никого не пускать!

– Ты потише, – молвил Андрей.

– Он все равно нас не слышит… – понизила голос медсестра.

– Меня ребята прислали. Я его должен своими глазами увидеть. – Лавров нежно, но уверенно приобнял медсестру за талию и устранил ее со своего пути.

Он остановился у замысловатой хирургической кровати. В головах у Бахтиярова подмигивала лампочками аппаратура, по монитору пробегали ломаные линии, от присосок на груди и руках тянулись проводки. Капитан лежал, прикрытый простыней до пояса. На бинтах расплывались пятна запекшейся крови. Глаза Дениза были плотно закрыты, глазные яблоки вздрагивали, двигались под веками, возможно, он видел сейчас что-то одному ему доступное, только они да рот и были видны на забинтованном лице. Лавров застыл – неуклюжий в наброшенном на плече белоснежном халате, в руках он сжимал шелестящий пакет со стандартным больничным набором – апельсины, сок, бананы, яблоки.

– Как он? – спросил Андрей шепотом.

– Плох… – прошептала медсестра, тихо ойкнула и прикрыла рот ладонью.

В палату решительно вошла врач – Анна Стрельцова. Девушка попыталась оправдаться:

– Я говорила, что нельзя, а он…

– Маша, оставь нас одних, – холодно произнесла Стрельцова.

Только когда за медсестрой закрылась дверь и ее задержавшийся на фоне матового стекла силуэт растворился в свете коридорных светильников, Анна повернулась к Лаврову и глянула на него. Теперь дверное стекло казалось киноэкраном, на котором вот-вот начнется проекция нового фильма.

– Я не мог не прийти, – выдавил из себя Лавров. Он, бесстрашный и безбашенный в остальном, потерялся в присутствии этой молодой женщины.

– Дениз после операции еще не приходил в себя. Он не слышит нас, не чувствует прикосновений. Ему и дела нет, что сейчас происходит рядом. Так что ты пришел не ради него, ты для себя пришел, чтобы душу успокоить.

– Что у него с лицом?

– Пришлось тридцать швов наложить.

Но майору казалось, что Бахтияров сейчас слышит их разговор, все понимает, вот только сказать ничего не может. А потому он и не произнес слов, адресованных Анне.

– Мне уйти? – вместо этого проговорил он.

– Как хочешь. – Женщина села на край кровати, взяла в свои ладони руку Дениза.

Этим жестом было сказано так много, что Андрей тут же понял: все, Стрельцова сделала свой выбор. Говорить самому ничего не придется. Он уже сделал шаг назад, к двери, как вдруг Бахтияров открыл глаза, сперва его взгляд был туманен, потом просветлел, словно пелену сняли. Он смотрел на Лаврова. Губы в прорези бинтов искривились в улыбке.

– Значит, не зря. Значит, успел, – произнес он почти беззвучно, узнав Андрея.

Лавров больше по движениям губ, чем по слабому звуку, догадывался, что говорил Дениз.

– Всех ребят вертушки вытащили. Больше никто не погиб, – подсказал Андрей. – Мы вот тебе кое-что принесли. – Он поставил на тумбочку пакет.

– У меня все есть, – Бахтияров перевел взгляд на Анну, и его пальцы сжали ее ладонь.

– Я пойду, поправляйся.

– И ребятам от меня привет передай. Извини, устал, – сказал капитан и вновь закрыл глаза.

Его грудь мерно вздымалась в такт дыханию. Лавров покинул палату, Анна даже не обернулась, продолжала сидеть рядом с Денизом.

Лавров еще несколько раз навещал Бахтиярова. Тот шел на поправку довольно быстро. Через две недели его уже перевели из реанимации в общую палату. Загипсованный капитан строил планы на будущее, собирался вернуться в строй. Когда с лица Бахтиярова наконец сняли повязки, то Лавров почти не узнал его. Только глаза да линия губ оставались прежними. А остальное… Теперь Дениз отдаленно напоминал положительного героя латиноамериканского сериала. Наверняка Стрельцова скроила ему новое лицо из лохмотьев кожи по своему разумению, на свой вкус. Все равно старого уже было не вернуть.

Анна больше никогда не появлялась перед ними двоими вместе, зато неизменно подкарауливала Лаврова в коридоре, когда он возвращался от Дениза, явно хотела сказать что-то важное, но каждый раз не решалась. И вот однажды произнесла:

– Денизу уже не вернуться в строй, это я тебе, Андрей, как медик говорю. Не пройдет он комиссию. Он еще надеется, но это бесполезно. И ты должен об этом знать.

– Понял, – ответил Лавров и тяжело вздохнул.

Он знал, что такое для офицера-десантника в расцвете сил уйти со службы. Ты еще не растратил запал, у тебя еще планы… И вдруг тебе надо уходить на гражданку. Сколько блестящих офицеров после этого спилось, сколькие свели счеты с жизнью…

– Ты уж позаботься о нем, – поспросил он Анну.

– И я о том же. Не бойся, со мной он не пропадет, – ответила женщина – и военный хирург.

Все случилось так, как говорила Анна, – Бахтияров медицинскую комиссию не прошел, ему пришлось покинуть службу в ВДВ. Рассталась с военной медициной и Стрельцова. Вместе они уехали на родину к Бахтиярову, в Казань, там у него имелись многочисленные родственники, а значит, и связи. Вскоре Лаврову даже приглашение на свадьбу прислали, но это было уже выше его сил, и он сделал все, чтобы на эти дни командование отправило его в очередную командировку. Но потом он приезжал к Денизу, и не раз.

Анна Стрельцова неплохо устроилась в частном медицинском центре, построенном на инвестиции сирийских бизнесменов, стала ведущим специалистом в отделе пластической хирургии. Ее авторитета хватило на то, чтобы владельцы центра назначили Бахтиярова начальником охраны.

Дениз теперь ходил в гражданском деловом костюме с галстуком, а потому татуировка ВДВ с парашютом на его запястье смотрелась не к месту. Лавров хоть и не спрашивал, но Дениз сам ответил на молчаливый вопрос:

– Аня уговаривала свести ее. А я не хочу. Я же тренируюсь, в аэроклубе, за свои деньги парашютным спортом занимаюсь. Не сомневайся, через год-полтора все нормативы сдам и в строй вернусь.

– А как же ее работа? – поинтересовался Лавров.

– С этим делом разберемся, тут, знаешь, тоже не сахар, – махнул рукой Дениз. – Знал бы ты, сколько предложений от всяких уголовников поступает, угроз, какие деньги предлагают за тайную операцию. У пластического хирурга много искушений. Вот зачем я нужен – чтобы всякую мразь подальше посылать.

Однако вернуться в строй Бахтиярову не удалось, и вовсе не потому, что вновь не прошел комиссию – дело даже до комиссии не дошло. У медицинского центра в Казани начались какие-то неприятности, поползли слухи о будто бы уже заведенных уголовных делах. Якобы хирурги центра все же проводили нелегальные операции. Но Лавров подозревал, что дело было вовсе не в операциях, просто пошел очередной передел прибыльного бизнеса.

Инвесторы решили, что будет лучше «свернуться» и перевести бизнес на родину. Лучшим специалистам, в их числе Анне, предложили уехать в Сирию. Вроде бы в судьбе хирургов сыграл роль и президент Сирии – сам в прошлом хирург-офтальмолог с мировым именем. Замолвил за них словечко российскому руководству, вот прокуратура и не чинила препятствий к отъезду. Уехал вместе с женой и Дениз.

Как там устроился на новом месте Бахтияров, Лавров не знал. Раз пять от Дениза приходили открытки – поздравления с Новым годом и с Днем десантника. Но текст был скупой, толком ничего не понять, кроме самих поздравлений. «Почерк» все же был бахтияровский, так что, по крайней мере, можно считать, что все в порядке, думал Лавров. А потом и открытки перестали приходить, но Андрей принял это как должное. Время идет, появляются новые друзья. Да и вообще – пусть пишут писатели, а десантник писать не приучен, он человек действия. Вот если бы встретиться, посидеть вечерком за бутылкой, поговорить, вот это совсем другое дело.

Годы шли. Майор Лавров хоть и не был в чести у начальства за свой нрав и стремление к справедливости – потому и носил до сих пор майорские погоны, но зато заслужил у своих подчиненных уважительное прозвище Батяня, а им не каждого комбата наградят. И каждому новому пополнению в день, когда вручались голубые береты, он непременно рассказывал о том, как капитан Бахтияров, рискнув, спас подразделение, попавшее в ловушку на горной дороге у Богосского хребта в Дагестане.

Глава 4

Мир – тонкая материя. В нем все взаимосвязано, события всегда замыкаются одно на другом, соединяясь в цепь, и если потянуть за одно звено, то далекий конец цепочки может прийти в движение. А еще дотошные ученые как-то подсчитали, что все человечество знакомо между собой через десять человек. Знакомый одного знакомого другого знакомого… ну, и так до десяти, обязательно окажется в дружбе с папуасом из Новой Гвинеи или с палестинской шахидкой. Нужно только правильно отстроить эту нехитрую цепочку. Потому и неудивительно, что история десятилетней давности с попавшей под обстрел у Богосского хребта колонной военных грузовиков получила свое непредсказуемое продолжение уже в наши дни, за тысячи километров от Дагестана – в Сирии…

От состояния порядка к ожесточенному противостоянию, от любви к ненависти, от мира до войны всегда один шаг. Ситуация в любой стране всегда колеблется. Словно на разные чаши весов люди постоянно бросают: на одну свое недовольство, на другую доверие к тем, кому поручили властвовать над собой. Мудрые правители не мешают им в этом, зная, что лучше следить за колебаниями чаш и вовремя принимать решения, способные вновь и вновь приводить к равновесию. Если не получается, то они уходят с постов, предоставив заботы о государстве новым политикам. Таким почет и уважение, спокойная старость гарантированы. Но есть и те главы государств, кто не хочет ни за что расставаться с властью. Им кажется, что их демократические коллеги просто слабаки, боящиеся принимать жесткие решения. Самый простой выход им видится в том, чтобы схватить колеблющийся рычаг весов железной рукой и удерживать его неподвижно, что бы ни случалось. Иногда это удается делать долгие годы, но со временем правители начинают терять связь со своим народом, и тогда недовольство, копившееся в нем долгие годы, вырывается из-под контроля. Но диктаторам кажется, что надо только сильнее сжать рычаг весов, и бунт заглохнет. На манифестантов бросают сперва полицию, а потом и войска, и даже танки. Дубинки и слезоточивый газ сменяются пулями и пороховым дымом. Проливается кровь, и уже никто не хочет идти на попятную.

Это и случилось в относительно спокойной до этого Сирии. Арабская весна, прокатившаяся по государствам Северной Африки, захватила и ее. Противостояние «наследного президента» Башара Асада и сирийского народа обернулось большой кровью.

Основные столкновения между проправительственными силами и манифестантами всегда происходят в столице и крупных городах, именно там решается будущее страны. Маленькие городки при этом обычно продолжают жить тихой провинциальной жизнью, их жители прислушиваются к официальным новостям и к слухам, доходящих до них от родственников и знакомых. Они знают – что бы ни случилось, кто бы ни пришел к власти, жизнь в их захолустье практически не изменится.

Вот в таком городоке – Исфахе – и жил мелкий торговец Авад Эдельби. Местная полиция и даже спецслужбы старались не зверствовать. Как ни крути, населения немного, все друг друга знают, повязаны кровными узами. Маленький Исфах – не столица Дамаск, где никто потом не узнает, кто стрелял по митингующим. Да, можно помахать дубинкой, разгоняя собравшихся на центральной площади, но потом неизбежно придется встречаться с теми же людьми в магазинах, на улицах, смотреть им в глаза. Да и дети в одну школу ходят. Так что правоохранители в крайнем случае ограничивались задержаниями особо недовольных и профилактическими беседами. Таких же, как Авад Эдельби, и вовсе не трогали. Торговец знал свое место. Когда при нем заводили разговоры о политике, старался сменить тему, не высказывался ни за, ни против теперешнего руководства.

Раза два в неделю он отправлялся на своем стареньком полугрузовичке в соседние города. И там на импровизированных базарах вел торговлю одеждой. До недавнего времени брал с собой в поездки и всю семью – жену, четырнадцатилетнюю дочь и пятилетнего сына. Но когда начались беспорядки, стал оставлять их дома, считая, что так безопаснее, мало ли что может случиться.