Путевые заметки. Рассказы

Путевые заметки. Рассказы
Сергий Чернец

Дорога – вся наша жизнь, и на пути нам встречаются разные люди, их рассказы автор записал как художественные произведения, а также записал свои путевые заметки.

Путевые заметки

Рассказы

Сергий Чернец

© Сергий Чернец, 2017

ISBN 978-5-4485-9687-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рассказы

Встреча с искусством

В старые времена любая учеба не обходилась без насилия над учеником. И в древнегреческих школах в ходу были розги, учеников наказывали, заставляя учить правила, грамоту. Так и вся культура насаждалась насильственно во все времена – культура поведения в том числе.

И в относительно, исторически, новые времена, при строительстве «нового общества» (других методов не изобретая) не щадя ни своих (по языку) ни иноверцев, на большом государственном уровне новые власти насаждали свою культуру насильственно. А для соблюдения всех правил власть не обходилась без чиновников, управляющих и контролирующих органов. Сколько бы свобод не провозглашалось: свобода слова, свобода мыслей, вероисповедания, – власть «нового счастливого будущего» (коммунизма), ограничивала всякую свободу, наказывая непослушных.

И ради насаждения своей властной культуры во всех провинциях появились свои клубы, куда заезжали ученые-лекторы, чтобы читать публичные лекции о международном положении и прочем.

Тогда и все деревни были заполнены людьми, и в каждой деревне был свой клуб, где показывали фильмы и куда приезжали шефы, концертные бригады из городов. Колхозы в большинстве своем были дотационные. Потому что на своих прибылях жили редкие большие хозяйства, и то нужно было, по указке власти, помогать отстающим колхозам.

А народ перестал хозяйствовать, но только научился воровать, даже не разумея этого. А чего же не взять мешок зерна? Хозяйство не обеднеет, – государство поможет: и семена для посева дадут, помогут отстающему колхозу!

Когда же, вдруг, «власть переменилась», – как в том же фильме «Свадьба в Малиновке» дед шапку-буденовку со звездой – то надевал, то снимал и прятал за пазуху, когда власть в деревне менялась с пришествием бандитов, – деревни и села враз обеднели. Помогать уже никто ничем не хотел задарма. Всё стало стоить денег и денег немалых, а в сотни раз больших: если бензин стоил 7 копеек, а солярка вообще не мерялась, – то вот и 20 рублей и 30 рублей и уже 35 рублей цена одного литра.

Куда было деваться народу? – туда, где больше средств – все потянулись в города. Деревни опустели.

Теперь мы можем видеть покинутые деревни. Часто в деревнях почти половина домов покинута своими хозяевами, полуразрушена, и темные окна без рам глядят на вас, как глазницы черепа. Оставшиеся обыватели-крестьяне – бывшие. Потому что крестьянами полноценно их назвать уже нельзя. Они за долгий период (более 70 лет) разучились работать на своих участках земли. В период колхозов всем растениеводством: посевами, сбором урожая, уходом…, руководили отдельные люди – агрономы, указания которых «крестьяне» -колхозники только исполняли. А когда агрономов не стало, за своим огородом бывший колхозник мог ухаживать только как любитель-садовод. Тогда как раньше, каждый крестьянин знал агрономию и передавал её из поколения в поколение от отцов к детям; определяя, например, время посадки овса или ржи по состоянию земли народным способом: буквально, сняв портки садился на землю голой пятой точкой и чувствовал – идет ли «тепло земли». Не случайно поговорка: «задницей чую» – так землю проверяли «на спелость».

Нынче всякое знание уже позабыто. Обыватели ведут сонную, пьяную жизнь и вообще живут впроголодь, чем Бог послал. Пробавляются поставками продуктов в магазинах городов на скудные пенсии оставшиеся старики. Молодежь же на заработки уезжает в злачные города.

Из более молодых людей, чуть моложе пенсионеров, немало бандитов и преступников, которые разбогатели в трудные времена переходного периода и которые и не скрывают своих профессий – обманщиков, по старому закону – спекулянтов. Они скупают за бесценок у тех же крестьянских хозяйств, пытающихся заняться фермерством, продукты. И продают потом им же, крестьянам, в своих супермаркетах эти продукты втридорога, а то и вдесятеро дороже, упаковав в яркие красочные баночки, коробочки, кулечки с картинками, с издевательскими названиями: домик в деревне, бабушкино молоко… и так далее. Там бабушку ту же буквально грабят, в супермаркете в этом, её же молоко по 2 рубля за литр купленное – ей же продают за 50 или даже за 80 рублей! Спекуляция.

Спекуляция возведена в ранг основной социальной политики общества. Спекуляция во всем достигла высот, и в культуре. А как же.

Спекулируют на самых низменных чувствах человека, чтобы заполнить концертные залы, театры и кино. Буквально 100 лет назад нельзя было и коленки открывать при людях и опростоволоситься без платка, – то теперь платья стали с такими вырезами, что груди вываливаются и все трусы на виду.

А мужики о всякой чести понятия растеряли, дерутся везде и всюду, обижают и старого и малого.

Что до разговоров: все разговоры о деньгах, об сомнительных удовольствиях, да о жратве. О какой культуре речь? – история и культура, кажется, совершенно чужды людям – и Пушкин и Гоголь непонятны молодым особенно людям, поэтому и не нужны. Наша история скучна и человек культурный кажется иностранцем, из другой страны приехавшим, среди родного языка сверстников.

Так и в отношении религиозном и политическом в людях замечается полнейшее равнодушие. Ну, есть там Церковь и Бог бы с ней! – есть там другие страны с конфликтами, – те далеко в неизвестности. А те же священники – богатейшие люди, ездящие на дорогих машинах и живущие в двухэтажных роскошных коттеджах. Одного из священников я видел садящимся в роскошную машину, неприступного: у него рядом шли два телохранителя в черных костюмах; тут же мне рассказали (вездесущие всёзнающие старушки), что он занимается своим бизнесом, содержит несколько магазинов в разных районах города, в которых торгуют выпечкой, у него и пекарня своя имеется.

Рыцарское обращение с женщинами, любовь к своим женам, остается показушное. Среди мужчин не считается зазорным не только изменять своим женам с платными проститутками, но не зазорно иметь любовницу, когда все приятели давно имеют таковых. А приверженность моногамной любви – скорее выглядит предрассудком.

На фоне такой современной обстановки довелось мне заехать в этот провинциальный городок N.

У автовокзала весь район выглядел как большая деревня. В нем не было ни одной каменной постройки, а всё было представлено деревянными домами с огородами палисадниками вдоль дорог и улиц. Сам городок виднелся вдалеке на высокой горе с домами пятиэтажками, среди которых несколько девятиэтажных дома-башни, отсюда снизу, выглядели, казались, небоскребами. К ним вела крутая хорошо асфальтированная дорога с высокими бордюрами с одной стороны, с той по которой вровень с бордюрами проложен был пешеходный тротуар. Тротуар широкий асфальтированный и с лавочками со стороны домов через каждые 150 или 200 метров, на которых старички могли отдохнуть, поскольку в гору идти было довольно трудно. Всё бы ничего, – но пока я «взбирался» на гору с сумками в руках (о! ужас) – меня окружали тучи комаров, буквально тучи, в темнеющих сумерках, в отражении закатного багрового света, перед лицом было темно от них. Я думаю, что если б остаться посидеть-отдохнуть на лавочках под открытым небом, не используя средств от комаров, которых я по незнанию не имел, то можно было погибнуть или, по меньшей мере, сойти с ума. С такими мыслями я и подошел к дому на две семьи, к одноэтажному бараку, разделенному надвое; и палисадник-огород перед ним тоже разделен был серединным штакетником пополам. Я застал изящно приодетую (возможно к моему приезду) тетю Свету. Пожилую женщину, к которой меня просили зайти и передать ей посылочки.

На всех окнах, затянутых марлей с уличной стороны, как я заметил ранее, ещё висели плотные шторы закрывающие свет. Но комары всё-таки были в комнате, и жужжали в прихожей по темным углам у потолка. Я было спросил об этом, на что тетя Света махнула рукой, – что она уже к этому привычна. Тогда я подумал, что надо бы купить какой-нибудь фумитокс.

В комнате обстановка не богатая, но в убранстве чувствовалось что-то милое и сервант, в котором фарфоровые фигурки напоминал о детстве. На стене над кроватью висел знакомый ковер с оленями на полянке, какой был во многих семьях и у нас. Мы жили раньше в соседнем таком же бараке, и дружили семьями, пока отец не получил квартиру в другом городе, где работал, далеко от родного поселка. Со временем поселок получил статус города, хотя городом я его не помнил (считал его посёлком).

Висели по стенам какие-то этюды-картины, женская голова, нарисованная карандашом, – молодая тетя Света. Оказывается, муж тети Светы был художник, а я его почти не помнил.

И был вкусный ужин и откровенный разговор, тетя делилась с «племянником» своими воспоминаниями.

У каждого человека что-нибудь спрятано, чем можно поделиться только с близкими людьми. Под старость тетушка осталась совсем одна, поэтому и была столь многословна, переключаясь в рассказах неконтролируемо с одной темы на другую.

Как будет лежать человек в могиле один, так в сущности и живет он в последние годы одиноким. Память на старости лет иногда путается, забываются и подробности событий, и человек старый, желая дополнить точностью свои воспоминания, прибегает к сочинению невольной лжи. Но ему верит молодое поколение, потому что ложь говорится с авторитетом «старомудрости». Что бы ни придумывал пожилой человек, остается основное, – то самое «мудрое зерно», которое вне чувств человека. Старики теряют зрение, слух, могут утратить некоторые физические воспоминания, но «мудрое зерно», тот дух, это нечто иное вне всех физических чувств, оно в стариках остается жить.

Человеку только начинающему свой путь – жизнь кажется великой, громадной, а сам он сидит на своем маленьком пятачке. О чем знают все старики и говорят об этом, что вокруг себя нужно прежде всего всё устраивать. А молодежь слушает стариков с недоверием и всегда куда-то стремится – ввысь, в далекие страны и прочее. Но чаще всего мечты о дальних странах остаются мечтами.

От тетушки услышал я знакомую с детства историю, подробностями воспоминаний, про дядю, который семнадцатилетним пошел на фронт, воевал и два раза побывал в плену у немцев, в Великую отечественную. Он оба раза убегал из плена. Тетя Света вспоминала, что встретились они, когда дядя учился в Художественном училище и подрабатывал при театре художником-оформителем сцены, а она приняла его за артиста….

После того, когда они поженились, дядюшку признали «врагом народа» – за то, что он немцам в плен, якобы, сдался сам. 10 лет он отбывал в Коми республике, и там перемерз, но вернулся в 53-ем. Однако и после смерти Сталина снова он попал в немилость властей, и ему указано было выселиться на 101-й километр. Так они поехали в этот дальний край: – По доброй воле сюда не заедешь! – Тут из ближайшего крупного города дядю тоже «попросили», – нашли ему место в этом посёлке. Работал он при клубе, который преобразился в ДК – дворец культуры, по мере того, как посёлок разрастался и во всем этом дядя принимал активное участие; он даже занимал пост заместителя директора нового Дворца Культуры.

Но под конец знакомых мне воспоминаний тети Светы, я услышал совершенно неизвестную, скрытую историю про дядю-художника. Занимаясь своей работой при Дворце Культуры, он рисовал рекламные большие плакаты к фильмам, которые шли в кинотеатре, к спектаклям в театре, оформление сцены тоже лежало на нем.

А кроме того было у него увлечение, хобби, которому он посвящал всё свое свободное время.

– То, что в нашем городке N с важностью зовется «заводским производством», только с внешней стороны обставлено красиво и шумно, – начала рассказывать вкрадчивым тоном, будто приоткрывая тайну, тетя Света. – Этот «Завод» не имел серьезного значения. Поначалу, это были литейные мастерские и кузница. А ты видел ворота на въезде в заводскую территорию? Это «резные», кованые рисунки и фигуры людей работающих с молотом на наковальне – их изготовил дядя-художник по своим рисункам-эскизам. Его, конечно, учили мастера кузнецы. А затем он стал заниматься художественной ковкой постоянно, был частым посетителем, своим, в кузнечном цехе разрастающейся литейной мастерской. Превратившейся теперь в Завод.

Изготавливали, и до сих пор выпускают массово, на нашем «заводике» печные дверцы вместе с задвижками, а на дверцах, снова по рисункам дяди-художника отлиты изображения – фигурки лошадей с развевающимися гривами, цветы и узоры. Еще отливают крышки для канализационных люков. А дядя сделал также ограждения из кованого железа, которые стоят в центре города, отделяя проезжую часть от тротуара, – на них кованые розы. Поступали заказы на кладбищенские оградки, и дядя предлагал заказчикам свои рисунки, по которым изготавливал эти оградки. Кроме этого, из железа, кованный, стоит и украшает наш парк памятник – фигура девушки, окруженная цветами. Еще есть два фонтана с фигурами изготовленными дядей-художником. Ой! Сколько сделал дядя заказов из других городов….

Оказалось эта сторона жизни, и работы художника осталась никому неизвестная.

После этого тетя Света доставала альбомы с рисунками, с эскизами, карандашными набросками и весь вечер, до самой полуночи мы рассматривали их с пояснениями и рассказами тети Светы: где они стоят, где находятся изготовленные оригиналы.

На другой день, прежде чем уехать из города детства, я прошел по всем его улицам, побывал в парке и полюбовался работами дяди-художника, который часть своей жизни потратил на украшение города. Побывал я и на кладбище, посетил могилы своих знакомых, и там я увидел прекрасно исполненные кованые оградки.

Мне пришли на ум, вспомнились знаменитые слова Пушкина: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный (перед собой я видел иной памятник, – рукотворный как раз), к нему не зарастет народная тропа». Тропа на могилы своих родителей на кладбище действительно не зарастает, особенно к таким могилкам, оформленным такой красоты оградками.

    Конец

О славе

Хрестоматии полны успешных и достойных деяний, – о разумных поступках говорится мало, и разум еще не прославляется ни одним историком. О простых и разумных деяниях мы часто забываем.

Подальше от рынка и славы уходит всё великое и хорошее: в стороне от рынка и славы жили всегда изобретатели новых ценностей.

Слава – она как тот же яд, бывает полезна человеку в небольших дозах. И слава – товар невыгодный. Стоит дорого, сохраняется плохо.