Анжелика – особенная женщина. Из жизни женщин

В это время отъехал автобус и нам открылась площадка автовокзала, не совсем пустая. На противоположной стороне стояли маленькие Пазики, из которых один был наш, судя по табличке под стеклом.

Часть 1. Финал. «Кто выживет…»

В реанимации больницы маленького городка далекой провинции лежали двое – мужчина и женщина. В рядом находящихся палатах. К ним приходил следователь: оказывается в семейной ссоре, переросшей в драку, никто не хотел уступать. И был настоящий бой: в руках женщины были ножи и сковородки, а мужчина, раненый в живот ножом, отбивался табуретками. Потом он смог взять у печки кочергу и ударами по голове успокоил женщину так сильно, что та потеряла сознание, и даже, как говорили врачи, впала в кому на 10—12 часов. Следователю было всё ясно, и он оформлял бумаги, как формальную необходимость, чтобы передать дело в суд.

– Кого же ты посадишь? – как давно знакомому, обратился к следователю Щепка. Этот следователь уже в который раз занимался делами с Щепкой, за плечами которого уже были 4 судимости, за мелкие кражи.

– А кто из вас выживет, тот и сядет! – заключил «следак», взяв подписанные Щепкой документы с тумбочки. – И она не подарок, у нее пять судимостей имеется, рецидивистка она вообще. Так что… —

Щепка тяжело опустился в кровать, снова головой на подушку. Когда он привставал, у него болел только шов после операции на животе. А тут в голову ударила струя теплоты, и всё поплыло перед глазами. Он потерял сознание. Следователь быстро вышел из палаты и позвал медперсонал. Также теряла сознание и женщина, когда у неё следователь брал показания.

А ведь он любил жизнь и жил иногда «красиво», любил женщину Ольгу, любил её детей: сына и дочку, которых сейчас забрали в детский дом.

Жизнь его, по-своему, была интересна и полна приключений. Сначала детдомовское детство, с побегами, потом работа и отдых по «богатому», после очередной крупной кражи: как в «Джентльменах удачи» – «Украл, выпил, в тюрьму». И финал это только начало повести о Щепкине Сергее Викторовиче, которую мы расскажем.

Часть 2 «Прошлое»

Эпиграф:

«Память – это гравированная медная доска, покрытая письменами событий жизни, которые Время неизменно сглаживает, и мы утрачиваем прожитое. Поэтому необходимо возобновить резцом воспоминаний истории своих переживаний.

Прошлое всегда с нами. Всё что мы собой представляем, всё, что мы имеем, исходит из прошлого. Мы его творение, и мы живем погруженные в него. Не понимать и не ощущать прошлое, значит не понимать настоящего. Прошлому свойственны неподвижность и постоянство. Оно не меняется и несет печать вечности, подобно написанной маслом картине художника».

Ноябрь. Девятый час утра. Ноябрь уж не радует нас синевой небес. Вместо зари он дарит сумерки. И облака рисуют нам дракона, ползущего по серой мгле, который скушал Солнце. Свинцовая громадина ползет, скрывая серость неба. Слышны далекие раскаты грома. Нетеплый ветер гуляет по траве, он гнет деревья и поднимает пыль, которую сейчас же прибивает морось. Мелкий дождь грозит вырасти в настоящую грозу и ливень. Тучи полностью скрывают серость неба. Сверкают молнии, то тут, то там. И гром гремит со страшной силой, – это туча на тучу надвигается и высекает искры, звуки.

Усилился и ветер, и рывками, срывает листья желтые с берез, склоняющихся под порывами вдоль всей дороги. Кому куда-то надо в это темное ненастье (?) – одинокий путник идет промокший под дождем. Не видно птиц, в природе хаос, а он бредет, склоняясь ниц под ветром поднятых и хлещущих в лицо струй ливня. Едва дорога повернула к лесу, под дерево укрылся путник наш. Ему спешить наверно надо, раз вышел в путь в такую непогоду. Горе. Тяжелая утрата подвигла в дождь осенний идти и ехать в дальнюю деревню, где умерла его родная мать. И кратко переждав, утерев от влаги мокрое лицо, он снова тронулся под дождь.

«Из борьбы, которая бушует в природе, из смертей, бед и несчастий – прямой и высокий итог, какой только можно себе представить – рождается Жизнь. Сколько величия в этой картине: вот она жизнь на голубой планете с ее различными проявлениями, которую Творец первоначально вдохнул только лишь в одну или немногие формы…, – и вот, пока наша планета будет вращаться, согласно неизменному закону тяготения, из столь нехитрого начала (небольшой влажной клетки) возникло, развилось и продолжает развиваться бесчисленное множество самых прекрасных форм».

Мы все умираем. Но это всё равно трудно переносить. И он спешил в свой старенький дом. Там умерла его Мама. «Почему его не было рядом, быть может, некому было и воды подать» – так он корил себя в мыслях. «Уехал. Дурак, ой дурак. Чего искал? Ничего не нашел!» – всячески упрекал он себя, и поэтому ни дождь, ни ветер не помешали. Он вошел в сени, до боли знакомые с детства и слезы навернулись ему на глаза. Тут было всё как в его далеком детстве: на лавке стояли ведра с водой и в одном из ведер плавал ковш, из которого он часто пил холодную колодезную воду. Мама приносила ведра коромыслом, которое стояло в углу тут же около лавки. «И вот не стало Её, где же она» – отворив двери, он увидел гроб посередине комнаты, стоящий на табуретках. В доме были соседи, знакомые из деревни люди. Родных у них с Мамой не было. Так и похоронили деревенские знакомые его Маму. Ему же, молодому пацану оставалось вернуться в свое ПТУ в городе и в общежитие.

«Жизнь не задалась» – сказал он себе тогда и уехал в чужой враждебный мир.

Память сохранила это воспоминание, в котором было еще много грустного, – и того, что предшествовало такому ходу событий жизни, и события самого расставания с единственным близким человеком. Он остался один-одинёшенек на всем белом свете и оттого невзлюбил весь мир, стал злой и нехороший. Со всеми сверстниками дрался, ссорясь из-за мелочей. А вскоре судьба распорядилась – за драку его осудили и отправили в колонию для несовершеннолетних, – на зону, на «малолетку». И вот там он изменился совсем. Там он встретил других «наставников» и учителей, которые его научили другому отношению к жизни. Но это другая история: грустная и ужасная для окружающих, но веселая и со своими удовольствиями для него самого. Потому что, выйдя на свободу после двух лет колонии, он приобщился к миру воров, разбойников и беспечных людей.

Но надо об этом рассказать особо.

Часть 3 «Малолетка»

Было КПЗ – камера предварительного заключения, была тюрьма – следственный изолятор, потом был суд, этап, и заборы колонии с вышками по углам.

Но была и пром-зона – цеха мебельного производства. Осужденные работали, изготавливая диваны, обтягивая их гобеленами, материалом. И был цех, где покрывали лаком деревянные части мебели, подлокотники, спинки и прочие. С этим цехом и связана была вся жизнь «братвы» колонии. Лак на ацетоне – «дышали». От лака получали «удовольствие».

Этой токсикоманией заражены были многие из осужденных. Не избежал и наш Щепка общего увлечения.

Это надо было видеть, с каким воодушевлением рассказывал он о своем былом увлечении. С горящими от восторга глазами он взялся показать мне, как это делалось.

Брался лист бумаги, желательно с глянцевой картинкой во весь лист, который не пропитывается. Для этой цели подходили журналы с цветными вкладками картин. Брался кусок, обрывок материала – тот же гобелен или обивка мебели. Лак наливался тонким слоем на материал зигзагом. Пропитанный материал сворачивался, складывался в трубочку, потом заворачивался в лист журнала, тоже в трубочку. Концы листа загибались внутрь, удерживая тряпку с лаком от выпадения. Получалась «труба» с начинкой, – такой «инструмент» для «дышания». Эту трубочку, «трубу», можно было засунуть в рукав спецовки, выставив только конец. И «пацаны» вдыхали воздух через трубу, напитанный парами испарявшегося ацетона. Вот и начиналось: первые вдохи вызывали кашель, неприятное жжение в горле. Зато потом, когда легкие уже впитывали пары ацетона спокойно – в голове звучал звон и взор затуманивался, наступала эйфория. Окружающее покрывалось маревом и прозрачной дымкой, часто виделись «глюки», типа мультиков, и было приятно и блаженство ощущалось во всем теле. Расслаблялись и руки, и ноги, – вот он где был – «кайф».

Надышавшийся находился в своем мире. Все казалось веселым приключением. И длился этот затуманенный кайф долго. Пацаны не ощущали болей. Были случаи, что падали с крыш цехов и никаких переломов при этом. Они прятались на чердаках, где, надышавшись, шли искать приключений и вылезали на крышу. Некоторые прятались в теплотрассах и их долго искали. Из-за этого объявляли всеобщую проверку, как при побеге. Всех строили на плацу, приходилось стоять зимой на холоде, пока «убежавших» не находили. С «дышальщиками» боролись. Но токсикомания сродни наркомании, и человек вновь и вновь стремился к своему пристрастию. За лак, за ацетон они были готовы на всё, эти больные токсикоманы. На этой почве совершались многие преступления, потому что, выйдя на волю токсикоманы вели неадекватный образ жизни.

Щепке повезло тем, что смог он преодолеть болезнь, и на воле он не стал токсикоманить. Он стал пить. Пьянка перебила тоску по «дышанию». Но чтобы выпивать, нужны были деньги. И тут Щепку нашли ворики. Они брали его с собой и учили премудростям воровского мастерства. Щепка оказался способным и быстро всему научился.

В компании ранее судимых Щепка приобрел небольшой авторитет, заслужил некоторое уважение. И ему помогли. Он жил у одного своего нового друга в поселке недалеко от города, на железнодорожной станции. Друга вскоре посадили, и он остался жить с его старушкой матерью в двухкомнатной квартире. В поселке же он устроился на работу, те же судимые взяли его в мастерскую по ремонту обуви. Быстро освоил он труд «сапожника», – клеил подошвы и зашивал порванные ботинки.

Так началась его взрослая жизнь. Ох и трудно ему было жить. В детстве его учили всему – чему угодно, только не научили жизни. И не с кого было брать пример, не было у него семьи. Он прожил детство на полном государственном обеспечении в детдоме. Там и кормили в столовой и одевали, и спать укладывали. В детдом-интернат его отдала Мама в самом раннем возрасте. Она сама была детдомовской сиротой послевоенной. А мужа не было, пропал в местах не столь отдаленных. И жила она приживалкой, в деревне, соседствующей с городом. Ухаживала за старушкой свекровью, у которой все дети-сыновья погибли в войну, а и тот, который вернулся, в лагерях пропал. Когда бабушка Настя, которую помнил еще маленьким Сережа, – дом и хозяйство одной Маме стало трудно вести. Вот и отдала она сыночка в интернат.

Сергей был худой и оттого прозвище Щепка, по его фамилии (Щепкин), как нельзя лучше ему подходило. За проделки в детдоме его наказывали. Он пролазил во всякие узкие щели в заборах, и с ребятами из детдома ходил в соседние деревни воровать с огородов яблоки и овощи, и не только: украли как-то велосипед, катались несколько дней, пряча его в кустах. Но их поймали вместе с велосипедом и привели в детдом. Чтобы не расстраивать Маму и избежать наказания убежал Щепка в город. Там на вокзале сел в товарняк и ехал куда привезет.

Такие побеги случались несколько раз и подолгу он скитался по городам и весям. Но всякий раз его задерживали (ловили) и возвращали обратно. Мама плакала. А он обещал исправиться. Вот и пошел после 8-го класса в ПТУ, чтобы получить профессию, ради Мамы кем-то стать. Но тут Мама умерла, и всё завертелось по-другому.

Часть 4 Знакомство

Мало ли, что работал Щепка в сапожной мастерской. Мужики (пацаны) там работали все бывшие судимые, все ворики. И они же взяли Щепку с собой на свое воровское дело. В первый раз всё прошло удачно, и во второй раз Щепка разбогател, получив свою долю. Но «сколько веревочка не вейся – конец всегда будет». Так и попал он снова в тюрьму. Опять была зона, только на этот раз уже взрослая. Срок у него был небольшой, он не был в главных в воровских делах. А, как соучастнику, ему тогда дали 2 года, за кражу личного имущества. Они гаражи грабили, снимали с машин всё, что можно было снять: магнитолы, стекла и прочее. Были знакомые и в автозапчастях, куда и «сплавляли» всё украденное.

Но в этот срок, он познакомился с другими мужиками на зоне, с работягами, которые сидели за драки и мечтали встать на путь исправления.

И была такая мода писать письма девушкам и женщинам, знакомиться заочно. Такую «заочницу» и Щепка себе завел. Они переписывались в течение года, чуть больше даже. Он сочинял романтические послания: брал в библиотеке книжки стихов и переделывал их, вставляя имя своей «заочницы». И та тоже отвечала по принятым шаблонам: «ты мне нравишься, мечтаю встретиться и полюбить, и провести всю жизнь вместе» и так далее.

И да, прошел срок, они встретились.

Прямо в день освобождения Щепка поехал на вокзал, где они договаривались, по письмам, встретиться с Ольгой. Как бы, (по письмам), они уже считали себя друзьями, но при встрече обоих ждало разочарование. Для Щепки было шоком, Оля оказалась совсем не та, что на присланных ему в зону фотках. Это не была стройная и красивая девушка, может она была такой в своей юности…. Но встретил он зрелую даму с полнотой, – не сказать, чтоб толстую, но совсем не стройную. Лицо, правда, выглядело моложаво, почти также как на фотках. И Ольга не очень была удовлетворена – Щепка был худощав «до немогу», и был ниже её чуть не на голову.

Они со стороны казались явными противоположностями: как шар или эллипс, в сравнении с коротким перпендикуляром. Соломинка с мыльным пузырем, как в мультфильме, только всё, наоборот, – в мультике соломинка была женского рода.

Несмотря на все различия, они многое знали о внутреннем мире друг друга, переписка была откровенной.

И понятия о жизни у них были схожие: если что-то плохо лежит, – почему бы не взять себе и пользоваться.

Оля оказалась воровайкой гораздо круче Щепки. У нее уже было 4 судимости за разного рода воровские преступления. И она тоже недавно освободилась. Переписываться со Щепкой она начала, еще находясь в колонии. Была такая «междузоновская» газета для зеков, организованная МВД. Вот и состоялось это знакомство по переписке наяву.

Первым же делом они пошли на рынок. И тут Ольга-воровка преподала урок Щепке. Она научила, как воровать с прилавков, – по мелочи, но всё же им в помощь, так как денег у них было мало, можно сказать, совсем не было. Они подходили к прилавку и Щепка – шустрый и худой, что-то выдергивал; например, коробку конфет или шмат сала или кусок мяса. А уходя, убегая, бросал незаметно Ольге, этакой дородной даме вне подозрений, в приоткрытую наготове сумочку. Таким образом, они «затарились» продуктами, а деньги пошли на покупку спиртного.

Они отмечали день освобождения Щепки на съемной квартире, где давненько обитала Ольга. Удачно сложившийся «дуэт» мелких воришек начал работать. На следующий день «улов» был уже крупнее. На том же рынке торговали одеждой. Продавались шапки. Подряд шли несколько торгующих прилавков. Шапки вывешивались на приспособления с крюками. Удалось «добыть» 4 норковых шапки.

А кроме того, постаралась Ольга, которая была, оказывается, искусной карманницей. Увидела она пару – подвыпившего мужчину, который в веселом настроении пытался угодить своей женщине, примеряя шубки на неё. Как все произошло, и Щепка ничего не понял, он только прикрывал. Только когда уходили быстрым шагом с территории рынка, позади, вдалеке, уже слышен был некий шум, – разборки и крики того подвыпившего мужичка.

Денег было «не-ахти», но много, как посчитали они дома, хватило бы на четыре средних месячных зарплаты. И другие дни Ольга со Щепкой на рынке больше не появлялись. Всё делалось по заранее известной для Ольги-воровки технологии, а Щепка многим премудростям учился у нее и преуспевал.

Так и зажили они – «тихо-мирно» в полной гармонии: дуэт – карманница Ольга и Щепка, начинающий ворик. Вот она была бы идиллия. Ездили они по небольшим городам, жили на съемных квартирах. И вот, накопив достаточно средств, осели в том самом провинциальном городке, куда и ехали мы со Щепкой вместе, познакомившись на вокзале.

Часть 5. Конфликт

Не случайно приметил я его необычно бледное лицо. Он ехал с очередной проверки в туберкулезном диспансере. Два раза в год, весной и осенью, на проверку вызывали стоящих на учете больных туберкулезом в республиканский тубдиспансер.

Мне довелось стать невольным участником судьбы Сергея Щепкина. Расстались мы, по приезде в городок, ненадолго. В тот же вечер он нашел меня и пригласил к себе по важному делу: у них умерла хозяйка квартиры, где они жили.

Они с Ольгой ухаживали за пожилой женщиной. Она их пустила к себе для проживания с условием, что будут ухаживать. У нее был один сын, который служил во флоте в Мурманске, и он согласился, чтобы она не оставалась одна в большой трехкомнатной квартире.