Бочка. Рассказы, сатира и Юмор

– Постой! Постой! Что ты мелешь? – с удивлением спросил Павла Дормидонт. – Какая рыба? Какая бригада?

Яковлевич растерялся, но быстро взял себя в руки и продолжил свою речь, поменяв суть ее.

– И я про то. Причем здесь рыба? Конечно, ни при чем. Дело не в ней. Дело в устроенной мне вами… Как истинно дальнозоркому хранителю местных традиций… Как верному последователю… Как зачинателю…

– Слушай меня… Павел! Не надо мне сейчас петь дифирамбы. Не время. И про хранителей, зачинателей и рыбу тоже… не надо. – Дормидонт Афанасьевич приподнялся со стула. Оперся руками на стол. И сквозь зубы выдавил свой вопрос, глядя «начальнику» пожарной охраны в глаза, которые от волнения даже заслезились. – Кто… сукин ты сын, бочку в клумбу вкопал?

– Не знаю! Видит Бог, не знаю! – затараторил Павел. – Не было меня два дня. Надо у Шарика спросить. Он один здесь был. Позвать его? Ну-у-у и пес он! Проглядел, видимо! За колбасу продался! Я его сейчас позову! Он за все ответит.

– Кто ответит?! – заорал Дормидонт.

–Шарик!

– У-у-у, кроколыга! Иди вон! И позови всех, кто пришел на службу, ко мне! В кабинет! На совещание! – махнул рукой злой Афанасьич и устало опустился на стул.

***

Первой в кабинет зашла его второй заместитель Гюзель Абрамовна и с ходу уселась на один из стульев, выставленных вдоль стены. Гюзель Абрамовна приходилась тещей первого сына Дормидонта Афанасьевича и поэтому всегда приходила первой по вызову.

Второй зашла его первый заместитель – Лидия Мафусаиловна. Которая тоже была тещей. Второго сына. Она всегда приходила второй. Так как была очень демократичной и всегда уступала всем место.

А потом стали подтягиваться все остальные чиновники. Братья, сестры, братья братьев, сестры сестер, дяди, тети и прочие дети этих дядь и теть. То есть еще заместители. Делопроизводители. Начальники кадров. Начальники отделов. Всевозможные инспекторы. И даже один шофер. Всего человек двадцать. Было бы больше, но бюджет села уже не тянул. А уволить кого-нибудь Дормидонт Афанасьевич даже не пытался. Дабы не вступить в конфронтацию с женой и родственниками.

Дождавшись, когда вся «королевская рать» рассядется по стульям, начальник начал говорить. Речь его, обращенная к слушателям, была не очень длинной – всего часа на полтора. Но очень насыщенной разными событиями, которые села вообще не касались. Типа восстания в какой-то далекой стране, и подорожания турпутевок на Бали. И поэтому большая часть слушателей заснула спустя пять минут.

Но вот Дормидонт Афанасьевич подошел к главному событию и, чтобы добиться всеобщего внимания, ему пришлось громко рявкнуть, дабы разбудить всех спящих.

– Подъем! Внимание! – Сидящие зашевелились, открыли глаза и уставились на начальника. – Первое! И самое главное! Скоро мои выборы. На главу села. Вы это знаете. И второе. Кто-то вкопал бочку в нашу клумбу. За ради того, чтобы поднять нас на смех и сорвать мои выборы. Что будем делать?

Первой поднялась, как всегда, Гюзель. Оглядев присутствующих, тихо заговорила:

– Выборы мы обсуждать, наверное, не будем. И так все ясно. Вы будете тем, кто вы всегда. А вот про бочку… А про бочку я скажу так. Выкопать ее. И увезти … Или унести на край села. Пусть там и валяется, а не мозолит тут глаза работящим людям. Не отвлекает внимание от проблем насущных. И заставить выполнить эту работу… Уборщицу Веру… Или Павла. Что один, что второй, в отличие от нас, ни шиша не делают. А только прохлаждаются на работе. Кто за?

Все уже устали сидеть в кабинете, тянуло по рабочим местам. К компьютерам. К «танчикам» и прочим «долинам сладостей». А кое-кого и на сайты разные. Фривольные. И потому сидящие дружно подняли вверх руки.

– Единогласно! – возвестила Гюзель и направилась к выходу.

А за ней потянулись и остальные, оставив в одиночестве главу села. А тот долго сидеть не стал. Подошел к двери. Выглянул. И громким голосом позвал к себе уборщицу Веру и вахтера Павла.

Вера, женщина лет тридцати пяти, родилась в районе и проживала в селе всю свою сознательную жизнь. Была не то чтобы тихоней. Но и не высовывалась из общего ряда жителей. Главу села знала всю свою сознательную жизнь. Впрочем, как и почти всех жителей села.

Бочка, кстати, выставлялась на дорогу почти у ее дома. И она даже знала, кто забрал ее и вкопал в клумбу. Ее сосед Леха-Перец. Увидела в окно случайно. Ночью. Когда по делам встала. Но решила молчать и никому об этом не говорить. Так как маленько Дормидонта недолюбливала вместе с его «королевской ратью».

Дождавшись, когда в кабинет зашли приглашенные, Афанасьич зевнул и заявил сходу:

–Так. Берете лопаты. Выкапываете бочку. И откатываете ее с глаз долой. Клумбу вскопаете. Выровняете. И все. Поняли?

– Поняли? – ответил за двоих Павел и, развернувшись, пошел из кабинета в каптерку. За лопатами.

А Дормидонт подошел к окну, чтобы незримо контролировать работу.

***

Бочку выкопали быстро. Если быть точнее, то выкопал ее вахтер. А Вера стояла рядом и смотрела на совершаемый на ее глазах трудовой подвиг. Дальше началось более трудное дело. Учитывая то, что бочка доверху была наполнена уже застывшим цементом, то весила она ох как много килограммов. И худому Павлу эта емкость никак не поддавалась. А он, бедный, не знал, что и как дальше делать. И даже попросил Веру помочь ему сковырнуть ее с ямы. На что она фыркнула и посоветовала ему пригласить все сообщество, находившееся в правлении.

А Шарик, который от радости, что не получил заслуженных пинков, прыгал вокруг бочки и резвился, предлагая свои собачьи услуги. Но не был серьезно воспринят вахтером и от обиды, подняв заднюю ногу, отметил бочку и убежал, повизгивая и подскуливая.

Павел отбросил от себя лопату и быстрым шагом прошел в правление, в кабинет Дормидонта.

–Дормидонт Афанасьевич! – сказал он, войдя.

– Ну что еще?

–Дормидонт Афанасьевич! Мне не осилить эту бочку. Этот лиходей, который ее сюда притаранил, наполнил ее под завязку цементом. А тот уже засох. И весит она, значит, уже, наверное, тонну. Куда ж мне – худенькому такому? Грыжу не желаю я наживать.

– Так. Грыжу ты, значит, не хочешь? – глава села с язвительной улыбкой подошел к Павлу. – А что тебе дать? Премию? Так это твое сугубо рабочее дело – бочки выкапывать. Вон, Верка стоит без дела! Пущай цемент рыхлит. А чтоб этого сосуда здесь вмиг не было! Понял?

– Верка отказывается. Да и народ вон уже по округе собирается. На бочку пальцем тычут. И в меня, – грустно изрек вахтер. – Может, кран вызовем? И трактор. Иначе никак. Иначе засада.

– Нет! – непоколебимо произнес Дормидонт. – Нет! Бери молоток и зубило. И выковыривай цемент как хочешь. Хоть зубами. Но чтоб емкости здесь через час не было. Понял?

– Понял! – произнес обреченно вахтер и, прикрыв глаз, который задергался нервным тиком, вышел наружу.

А толпа все прибывала и прибывала. Глядя со смехом на то, как Павел проводит какие-то работы с помощью зубила и молотка.

На втором часу работы молоток сломался, а Паша под радостный гогот собравшихся свалился рядом с бочкой бездыханным.

– Газель! – заорал Афанасьич. – Газель! Иди сюда!

– Не Газель а Гюзель, – раздался в коридоре голос первого заместителя, и в кабинет вплыла Гюзель Абрамовна – Я слушаю вас. Чего прикажете?

– Позвоните в гараж. Пусть приедет трактор и кран. Распорядитесь, чтобы бочку погрузили на трактор и вывезли… И выкинули… Куда же выкинуть? Ох ты. Вывезли в…

– На помойку?

– Какая помойка? – заорал Дормидонт – Какая помойка? К дому! Этой! Клухи! Верки! Ее такая же вина, как и… Шарика! Пусть теперь думает! А то стоит! Ничего не делает! Цаца, видите ли! Руки боится запачкать! Вот ей! Пусть у дома и нянчит эту бочку! Поняли?

– Все поняла, Дормидонт Афанасьевич! Пусть нянчит бочку, – кротко ответила Гюзель Абрамовна и вышла прочь. Исполнять приказание шефа.

Спустя час к зданию правления подъехал старенький кран. И трактор с прицепом.

Бочку загрузили в этот прицеп. К трактору вышла Гюзель, отдала какие-то распоряжения, и кортеж тронулся на окраину села, оставив у выкопанной клумбы народ и уборщицу Веру с вахтером Павлом. Да и Шарика тоже.

К вечеру, когда рабочий день подошел к завершению, Вера намыла руки и, повесив сумочку на плечо, пошла домой. И уже подходя к дому, обратила внимание, что та толпа, которая днем была на бесплатном представлении у правления, сейчас стоит у ее дома.

Когда она подошла вплотную к народу, то сразу же увидела причину сборища, и руки у нее тихонько опустились вдоль тела. А речь почему-то пропала.

Злополучная бочка, набитая доверху застывшим цементом, валялась прямо на дорожке, ведущей к ее дому. Это был удар!