Улица 17

Родриго повернулся к двери, открыл домофон ключами, потом двинулся прямиком к лифту. Когда лифт подъехал, в его верхнем слепящем свете лицо Альфонсо стало напоминать печеное яблоко по колориту, оно как-то скукожилось и стало незначительным. Тут Родриго заметил, что Эл гораздо ниже его ростом. Тогда он совсем осмелел и сказал:

– Я должен передать все Инес, об этом просил покойный.

– Инееес? – протянул Альфонсо и толкнул Родриго в пасть лифта. – Ну ты типа того, поезжай.

– Нет, только Инес может получить фигурку.

– Как скажешь, – улыбнулся Эл и еще раз улыбнулся своими золотыми зубами с щербатыми промежутками. Эл был довольно молод, но его здоровье явно оставляло желать лучшего.

Родриго нажал на лифт, и они поехали.

Когда Родриго начал открывать дверь своей квартиры, он заметил какую-то странную тяжесть в замке, но, не обратив на это особого внимания, повернул ключ. Квартира встретила его странным ощущением ждущей пустоты.

– А вот и наша красавица, – проговорил Альфонсо, подходя к статуэтке Санта-Муэрте, возвышавшейся на столе как грозный символ того, к чему должен был прийти Эл. – Ути-пути, иди сюда…

– Зачем она вам? – проговорил Родриго и недоверчиво посмотрел на то, как Эл, достав перочинный ножик, вспарывает им само основание статуэтки.

– Не трожьте ее, Инес надо доставить… – от волнения его губы пересохли. – В целости и сохранности.

– Не кипишуй, братан, запаяю, и будет как новая, – сказал Эл, несмотря на то, что рядом с ним стоял какой-то громадный третий, вышедший из кухни с пистолетом в руках. Ствол был направлен Элу в голову.

– Что, черт его дери, это такое? – спросил Эл, которого третий свалил на пол. Эл старался высвободиться из цепких объятий незнакомца, кусая ему руки, а Родриго не знал, что и делать. Наконец, третий посмотрел на него и сказал ему:

– Ударь его!

Родриго, опешив, посмотрел на лицо третьего. Не похоже, чтобы тот видел его в кафе. Это было относительно бледное лицо мужчины лет сорока, с густыми бровями и большими губами, некрасивое, но выразительное.

– Давай! Что стоишь!

Эл стонал, но продолжал брыкаться. Родриго взял в руки почему-то палку для селфи и неожиданно для себя ткнул Элу в глаз, из которого что-то отвратительно брызнуло. Эл, матерясь, выпустил статуэтку Санта-Муэрте. Та упала, покатилась и упала к ногам испанца, показав свое полое дно и выпавший из нее пакет с каким-то белым порошком. Родриго поморщился и посмотрел в сторону дерущихся. Эл был связан непонятно как взявшимися веревками из кармана третьего и накрепко приторочен к ножке стула. Одного глаза у него уже не было, и кровь пополам с сукровицей капала на его щеку и стекала по подбородку. Эл стонал, изгибался, матерился и звал на помощь, пока незнакомец не принес из ванной тряпку и не заткнул ему рот, обмотав его оторванной от одеяла полоской ткани.

– Ты ведь правда хотел видеть Инес? – спросил третий, когда Эл уже сник и прекратил трепыхаться.

– Так иди. Вместе с пакетом, он ей еще понадобится, – ухмыльнулся третий.

– Да, но куда?

– Монастырь Гуадалупе, сынок. Инес служит Богу… как и мы с тобой отныне.

Родриго неуверенным жестом взял у незнакомца статуэтку и дрожащими ногами переступил по направлению к двери.

Сестра Инес стояла на коленях возле церковной скамьи и думала о том, что голубь, изображенной на витраже, должен когда-нибудь слететь и на нее, осветив ее чело божественным светом. Юноша смотрел не дыша в щелку на торжественное богослужение праздника Сретения и не дышал, сжимая в руке то, чего монастырские стены не должны были видеть. День разгорался.

VI

– Марксизм? – спросил Родриго и поморщился. – Это можно совмещать с католицизмом и..?

–Именно, – сказал загадочный незнакомец, который скоро перестанет таковым являться, человек с удивительно белой кожей и темной бородой. – И этим самым тоже.

Альберто Фигероа тем временем лежал в багажнике и что-то пытался мычать сквозь кляп из старой простыни, а двое мужчин его волей-неволей слышали, так как у «альфа-ромео» вполне нормальная звукоизоляция в салоне. Родриго расположился с полным комфортом на переднем сиденье, которое он откинул назад, и готовился выехать за город со странным человеком, который неожиданно спросил его, когда они вместе выволакивали брыкающегося наркоторговца из съемной квартиры, пытаясь не натолкнуться на соседей, про то, как он относится к классовой борьбе, католицизму и тем, чем они сейчас занимались. По пути им никто не встретился, потому что в этом доме все работали. «Черт, – неожиданно подумал Родриго, – мне же еще на гитару идти. А завтра на маркетинг, показывать креативы для стоматологической клиники». Но долг есть долг – рядом с ним лежала фигурка Святой Смерти, в которой находился очень интересный маленький груз.

– Видишь ли, я не латиноамериканец, – сказал незнакомец, резко сдав вправо и необычно выругавшись на каком-то звучном и длинном языке.

– Я тоже, – сказал Родриго. – Ты даже не нордический латиноамериканец, как некоторые. Но и не гринго.

– Совершенно верно, – сказал незнакомец и посмотрел на Родриго. – А кто я?

– Европеец, – заявил Родриго. – Австралийцам и прочим не особенно интересен Мехико, и они не знают, как этим… – он покосился на Санта Муэрте, – вообще заниматься.

– Именно, но я и не совсем европеец, – сказал мужчина. – Я русский, Игорь, но ты не сможешь произнести моего имени так, как я привык, поэтому зови меня Иваном. Мне так больше нравится. Меня всегда хотели назвать Иваном. Я…

На них неожиданно по встречной вырулил какой-то велосипедист, отчего «альфа-ромео» резко сдал влево, а Иван выругался во второй раз.

– Поскольку я верующий, – объяснил он, – я не говорю в эти моменты ничего зазорного, кроме…

– Кроме? – спросил Родриго и уставился вдаль, на мелькавшие перед ним окраины города.

– Кроме «японский император», у нас это очень красиво звучит, разве не так? – заявил Иван и закашлялся. – Я, кстати, бросаю курить.

– А как же это? – спросил озадаченный Родриго.

– Это я оставил для других. Для богатых, – сказал Иван и мрачно посмотрел на дорогу, сжав губы. – Надеюсь, Инес меня простит, но я бы не хотел передавать ей это вместе с порошком, как бы опять не подсела.

– Ты… знаешь Инес?

– А что, разве это не очевидно? – Иван, насколько можно было это сделать за рулем, пожал плечами. – Я встретил ее в одном из притонов. Спасал заблудшие души, знаешь ли. А еще я тогда был протестантом. Она меня не помнит…

«Она меня не помнит». Эти слова зародили в глубине воспоминаний Родриго впечатление странной девушки, которая задела его футляром для гитары и резко ушла, оставив какое-то смутное ощущение беспокойства. Испанец понадеялся, впрочем, что завтра он опять увидит это красивое лицо и бесстрастно вывернутые губы. Нравилась ли она ему? Он не знал, но почему-то был уверен что она и есть Инес, хотя незнакомец – ой, то есть Иван, – говорит, что Инес была наркоманкой, а это значит, что у нее наверняка страшно исхудавшее лицо и мешки под глазами, а кожа похожа на грязное сито.

– Инес красива? – спросил неожиданно Родриго.

– Да, а что? Точнее, не то чтобы красива, но привлекательна, – сказал Иван.

– Тебе не странно беседовать так со мной? – наконец задал тот самый вопрос Родриго, хотя уже знал на него ответ.

– Я как-то сразу понял, что ты не испугаешься. И что ты хорошо относишься ко всему тому, о чем я говорю.

– Кроме марксизма, – уточнил Родриго, подняв неожиданно кверху указательный палец, как будто бы он был итальянцем. Такая непривычная эмоциональность ему самому не понравилась, а потому он резко спрятал руку обратно.

– Святой Павел был марксистом, – Иван усмехнулся и вновь закашлялся. – Чертово курево, я к тебе никогда не вернусь.

– Апостол? Мне отец Педро никогда об этом не говорил…

– Эскобар, – сказал Иван и обернулся, увидев увеличенные в размере глаза Родриго. – А что, вам разве в приходе не сказали?

Машина вырулила наконец на наименее оживленную часть сельской местности, куда ей предстояло двинуться еще дальше. Родриго закрыл глаза, неожиданно представив, что им придется делать после того, как Иван ее остановит. На заднем сиденье поблескивал пистолет неизвестной Родриго марки, судя по всему, тяжелый и настоящий. На переднем стекле стояла статуэтка Девы Марии с радостным младенцем Иисусом на руках, который тянул руки через весь салон к этому металлическому холодному блеску.

В это же самое время из-под Триумфальной арки вырулил странный автомобиль, который был со всех боков окружен кортежем из черных длинных мерседесов. Средство передвижения, или, скорее, роскоши, было компактным по размерам, но выделялось своей крышей, которая, казалось, была спущена сверху и слегка изогнута. Стекла были тонированными, а потому увидеть что-либо не представлялось возможности. Однако парочка вспышек все-таки проследовали по пути движения машины, что было оставлено без ответа всеми членами кортежа. Белый, как ангельское крыло, «вуатюр» содержал в себе такого же святого – или имевшего претензии на сей счет – человека. Его одеяние нежными, практическими дамскими, складками, лежало вдоль его молодой и довольно стройной и высокой фигуры, а на голове его возвышался убор, похожий на модель летательного аппарата или даже нераспустившийся бутон почему-то белого ириса, украшенный деликатной позолотой. Солнце било в лицо человеку, который ехал по Парижу, и плясало на обшлагах его водителя, угрюмого квадратолицего швейцарца.