Обычный день

Миссис Смит аккуратно разложила на тарелках бараньи отбивные, горошек и добавила мистеру Смиту печеный картофель.

– Посплетничать, – ответила она. – Мы пили кофе, и она все говорила и говорила, я даже подумала, что она никогда не уйдет.

– О чем же она говорила? Не представляю, чем такая женщина могла бы заинтересовать тебя?

– Знаешь, я почти не слушала. Мечтала, чтобы поскорее от нее избавиться. Она обожает смаковать подробности убийств, такие ужасные, что я едва смогла допить кофе.

– О чем же она рассказала?

– Наверное, пересказывала сюжет фильма, – уклончиво ответила миссис Смит. – Бараньи отбивные прожарились?

– Прекрасно прожарились. – Мистер Смит взялся за вторую отбивную. – Ты прекрасно готовишь, – с некоторым удивлением заметил он. – Ко всему прочему ты еще и отличная повариха.

Миссис Смит тихо засмеялась.

– К чему – прочему? – уточнила она. – Я думала, ты женился на мне, чтобы было кому вести домашнее хозяйство.

– Кстати, насчет дома и хозяйства, – сказал мистер Смит. Проглотив баранину, он отложил вилку. – Почему бы нам не поехать за город сегодня, сразу после ужина, а не ждать до завтра?

– Я не против, – поколебавшись, согласилась миссис Смит. – Мне очень хочется поскорее увидеть наш дом.

– Так поехали – никому нет до нас дела. Какая разница, куда мы едем и когда. Переночуем в доме. Электричество подключено, вода есть – обойдемся.

– Хорошо, – кивнула миссис Смит. – Небольшие неудобства меня не пугают. В конце концов, у нас будет достаточно времени, чтобы сделать все так, как нам нравится.

– И тогда, – сказал будто бы сам себе мистер Смит, – я с самого утра займусь подвалом.

Медовый месяц миссис Смит

(Вариант 2)

Тайна убитой невесты

Войдя в бакалейную лавку, она явно прервала своим появлением разговор о себе и своем муже. Бакалейщик, что-то доверительно шептавший покупателю, перегнувшись через прилавок, торопливо выпрямился и указал на нее быстрым взглядом, а покупатель, старательно делая вид, будто изучает что-то в противоположной стороне, лишь спустя минуту обернулся и коротко, но пристально посмотрел на нее.

– Доброе утро, – поздоровалась она.

– Что вам сегодня предложить? – спросил бакалейщик, стреляя глазами налево и направо, убеждаясь, все ли видят, как храбро он разговаривает с миссис Смит.

– Много не нужно, – ответила миссис Смит. – Скорее всего, я уеду на выходные.

По магазину пронесся тихий, долгий вздох. Она явственно ощутила, как люди подступают ближе, – дюжина покупателей, бакалейщик, мясник, продавцы, все придвинулись к ней, ловя каждое слово.

– Маленькую буханку хлеба, – четко выговорила она. – Пинту молока. Самую маленькую баночку консервированного горошка.

– Не хватит до понедельника, – с удовлетворением произнес бакалейщик.

– Возможно, я уеду из города, – повторила она и снова услышала долгий вздох.

Она подумала: «Как же глупо мы все себя ведем. Я уверена ничуть не более, чем они, мы все только подозреваем, и, конечно, никто не может знать наверняка… но какой смысл покупать много впрок, если все испортится, сгниет, пока…»

– Кофе? – спросил бакалейщик. – Чай?

– Фунт кофе, пожалуйста, – с улыбкой попросила она. – Я очень люблю кофе. Думаю, выпью весь, прежде чем…

Повисла выжидательная пауза, и миссис Смит торопливо договорила:

– Еще четверть фунта сливочного масла и, наверное, две бараньи отбивные.

Мясник, тщетно притворявшийся безразличным, тут же упаковал бараньи отбивные и прошествовал через весь магазин, чтобы опустить сверток на прилавок, пока бакалейщик считал заказ.

«Пожалуй, единственное преимущество в нынешнем состоянии, – думала она, – мне нигде не приходится стоять в очереди. Все будто бы знают, как я тороплюсь доделать всякие мелочи. И еще, наверное, никто не хочет терпеть меня поблизости слишком долго, особенно как только рассмотрят и найдут новую тему для разговора».

Когда все покупки были сложены в сумку, и бакалейщик собрался передать ее через прилавок, он вдруг замешкался, будто набираясь храбрости что-то ей сказать. Она прекрасно понимала его настроение и даже примерно представляла, что он хотел ей поведать: «Послушайте, миссис Смит, – начал бы он трогательную речь, – мы вовсе не желаем совать нос не в свое дело, и, конечно, мы не то чтобы во всем совершенно уверены, но, мне кажется, вы должны бы уже заметить, что все происходящее ужасно подозрительно, и мы просто решили – тут он оглядит всех, приглашая присутствующих поддержать его, всех, от мясника до работников магазина, – мы поговорили и… как бы получше выразиться… мы поняли, что кто-то должен вам все рассказать. Люди, полагаю, и прежде ошибались в отношении вас? Или в отношении вашего мужа? Потому что, конечно, никто не хочет вот так запросто подойти к вам и высказаться, когда они вполне могут ошибаться. И, конечно, чем больше все об этом говорят, тем труднее понять, правы мы или нет…»

Мужчина в винном магазине сказал ей примерно такие слова. Впрочем, под ее холодным, строгим взглядом он постепенно стал заикаться и умолк. Аптекарь тоже начал было подобную речь, однако тут же покраснел и заключил: «Не мое это дело, пожалуй». Женщина в библиотеке, хозяйка пансиона, окинула нервным, оценивающим взглядом, соображая, знает ли она, сказал ли ей кто-нибудь, и в конце концов обошлась с ней на редкость мягко и терпеливо, как с неизлечимой больной, не способной вымолвить ни слова жалобы. В их глазах она – другая. И если весь этот ужас не существовал в реальности (а они надеялись, что существовал), ее, по их разумению, поглотило настолько невероятное и невыносимое оцепенение, что общие забота и треволнения более чем оправданы. А если же сей ужаснейший кошмар существовал на самом деле (и они надеялись, что так и есть), то все вместе и каждый из них по-отдельности – и бакалейщик, и хозяйка пансиона, и работники магазина, и аптекарь – жили не зря, провели свои дни с высшим удовольствием, находясь так близко и все же в совершенной безопасности от невыносимого кошмара. Если неописуемый ужас существовал в реальности (и они надеялись, что так и было), миссис Смит являлась для них и спасением, и героиней – хрупким, прелестным созданием, за чью сохранность они не отвечали.

Кое-что из этого миссис Смит смутно осознала, возвращаясь с продуктами в квартиру. По крайней мере, сомнения ее не мучили, она почти совершенно уверилась: то самое, внушающее ужас, являлось правдой по меньшей мере три недели и шесть дней, с тех пор как она встретилась с ним лицом к лицу на скамье у океана.

– Надеюсь, вы не сочтете меня грубым, – сказал тогда мистер Смит, – если я начну разговор словами: «Сегодня чудесный день».

Она подумала, что он невероятно дерзок, подумала, что он неслыханно вульгарен, однако грубым она бы его не сочла. Охарактеризовать собеседника таким словом казалось смешным.

– Нет, – ответила она, узнавая его. – Я не сочту вас грубым.

Попытайся она описать происходящее хотя бы себе самой – описать другому вряд ли бы вышло, – то, возможно, выразилась бы, используя цитату из Библии, одну из тех, что изучила столь тщательно, – что она избрана свыше, или что ее, безвольную, несет течением реки прямо в море. Или сказала бы, что вернулись прежние времена, когда она не сомневалась в решениях, которые принимал ее отец, а лишь молча исполняла приказы, и теперь с облегчением готова признать, что снова решать станут за нее, и жизнь, предопределенная, как раньше, вновь обретет ясность. Или произнесла бы, непременно краснея из-за двусмысленности, что они, как и все супружеские пары, – две половинки того, что в сущности является естественным единением.

– Временами бывает очень одиноко, – обронил он в тот вечер за ужином в ресторане у моря, где даже салфетки пахли рыбой, а голые дощатые столы шершавились крупицами соли. – Одинокому человеку нужен хоть кто-нибудь. – И спохватившись, что его слова прозвучали не слишком тепло, торопливо добавил: – Конечно, не всем выпадает удача встретить такую очаровательную юную леди, как вы.

Она жеманно улыбнулась, прекрасно понимая, что близится решение ее судьбы.

Спустя три недели и шесть дней на ступеньках обшарпанного многоквартирного дома она коротко представила себе ближайшие выходные: ей по совершенно очевидной причине вовсе не хотелось покупать слишком много продуктов, но если все повернется так, что она окажется здесь, то в воскресенье еду купить не удастся. «Значит, ресторан, – подумала она, – нам придется пойти в ресторан», – они не были в ресторане с того первого вечера вместе, хотя им, в сущности, не приходилось экономить. И все же они понимали, что их относительно крупный общий счет в банке не стоит тратить попусту. Вслух они об этом не говорили, однако миссис Смит с ее особым чутьем прониклась уважением к тому, как муж распоряжается семейным бюджетом, и безмолвно с ним согласилась.

Три пролета узкой и высокой лестницы представлялись миссис Смит символами, которые она унаследовала; символами, всегда жившими в ее сознании и возвращающимися к ней то и дело; теперь же они стали в ее глазах вечными ступенями вверх, ввысь – как неизменный образ всей ее жизни. Иного выбора у нее не было, лишь идти вверх, подниматься с усилием, если уж иначе никак. Стоило развернуться и пойти вниз, по тем же самым вехам, что она запомнила, поднимаясь, тогда пришлось бы вновь подниматься, начав, как она уже почти поняла, поиск неизменного пути, который всегда оканчивался бы одним и тем же.

– Так со всеми бывает, – утешила она себя, поднимаясь по лестнице.

Гордость бы не позволила ей искать себе оправдания, а потому она даже не старалась ступать тише по площадке второго этажа. Повернув на следующий пролет, она подумала, что избежала неудобств, однако едва она остановилась у своей квартиры, как дверь на втором этаже открылась и послышался пронзительный голос миссис Джонс – она дышала так тяжело, будто бежала из самого дальнего уголка квартиры, как только заслышала шаги на лестнице.

– Миссис Смит, это вы?

– Здравствуйте! – крикнула в ответ миссис Смит.

– Подождите, я поднимаюсь к вам. – Замок на двери миссис Джонс щелкнул, и сама миссис Джонс торопливо, все еще тяжело дыша, пробежала по площадке второго этажа и поднялась на третий. – Я уж думала, вас упустила, – сказала она еще на ступеньках, и добавила: – Ох, боже милостивый, у вас усталый вид.

С миссис Смит все обращались, как с драгоценным сосудом. Малейшее отклонение от нормы в течение чуть более недели тут же отмечалось и становилось предметом сплетен; легкая бледность ее лица приводила к тревожным обсуждениям, перемены в тембре ее голоса, затуманенный взгляд, едва заметная небрежность в одежде – соседи жили болтовней об этих мелочах. Миссис Смит недавно подумала, что лучшим подарком для миссис Джонс был бы ужасающий грохот, произведенный в квартире на третьем этаже, однако с тех пор уверилась, что это не важно – миссис Джонс удовлетворялась самыми мелкими крошками.

– Я уж думала, вы никогда не вернетесь, – продолжила между тем миссис Джонс.