Витязь в тигровой шкуре

Все мы в этом – согласились. С вопрошаньем не теснились.
И в Каджэти воротились, а ее вели с собой.
Мы уж ей не докучали. А она была в печали.
Слезы-жемчуг упадали нескончаемой струей.

Я к вождю: «Дай разрешенье отлучиться на мгновенье.
В Гуляншаро не именье, все же некий есть товар».
Разрешил он отлучиться. Здесь пришлось мне очутиться.
А уж дальше как случится». В сказе было много чар.

Как играющим алмазом, пленена была я сказом.
С каждым словом, с каждым разом, как проскальзывал намек,
Узнавала я приметы и угадывала светы.
Призрак, в пламени одетый, был усладой в быстрый срок.

Тут рабу я повелела, чтоб сказал мне сказ свой смело.
Что из тайного предела услыхала, слышу вновь.
Вся исполнена вниманья для того повествованья.
В угнетеньи тоскованья чую радость и любовь.

Черных двух рабов имела. Колдование – их дело.
И проворно, и умело невидимкой могут стать.
Я их тотчас призываю и в Каджэти отправляю.
«Через вас о ней да знаю. Чтоб недолго пропадать».

Это им – как радость шуток. Путь свершили в трое суток.
И чрез несколько минуток знаю все о ней от них.
«В путь готовилась царица. С ней высокая денница.
Вся она как огневица. Юный Росан – ей жених.

Таково ее веленье, Дулярдукхт постановленье.
«Ныне в сердце огорченье. В сердце пламени огней.
Свадьбу после я устрою. Быть ей Росана женою».
В башне солнце, за стеною. В замке евнух есть при ней.

Путь царицы через море. Но она вернется вскоре.
Путь опасен. Враг с ней в споре. Но с царицей колдуны.
Дома – витязи лихие. Зорки там сторожевые.
Вот пройдет пути морские, и вернется от волны.

Город Каджи – город крупный, для врага он недоступный.
Там внутри есть свод утупный, в самом городе утес.
И пробраться этим сводом путь – лишь выдолбленным ходом.
Там звезда, что дышит медом золотым пьянящих грез.

В круге мощного оплота три проходят поворота,
И у каждого ворота. Десять тысяч стражей там.
По три тысячи у входа, охраняют путь до свода.
Сердце! Мир тебе невзгода. Где конец твоим цепям?

Автандил, что розой дышит, светлый, эту повесть слышит.
Кто восторг его опишет? В нем – лишь радости игра.
Восхваляет сердцем бога: «Довела меня дорога.
Ныне радостного много, чья-то молвила сестра».

К Фатьме молвит: «Дорогая, ты душе моей родная.
Речь твоя была живая. Благодарность ты прими.
Но скажи мне о Каджэти. Ведь бесплотны каджи эти.
Как же могут здесь на свете представляться нам людьми?

К этой деве состраданье я узнал, и весь сгоранье.
Но ведь женщина – созданье. Что бесплотным делать с ней?».
Фатьма молвит: «Нет, не джины – эти каджи, но единый
Им оплот – скала, стремнины, где в обрывах нет путей.

Имя каджи лишь прозванье. Ловки в силе колдованья,
И превыше пониманья тесно сплочены всегда.
Невредимые другими, ранят чарами своими.
Кто захочет биться с ними, ослеплен и полн стыда.

Чудеса они свершают, взоры вражьи ослепляют,
Ветры, бури поднимают, топят в море корабли.
По волнению морскому вдруг бегут как по сухому.
Тучу выведут, быть грому. Тьма была, ее зажгли.

По такой-то вот причине, всех живущих в той твердыне
И прозвали каджи ныне. А у них есть кровь и плоть».
Витязь ей благодаренья говорит: «Мое горенье
Ты смягчила. Восхищенья полон я. Велик господь».

Витязь, слезы проливая, говорит: «Господь, живая
Помощь наша. Ты, смягчая наши муки, в этот час
Нас извел из скорби пленной. Ты, творец неизреченный,
Утешитель несравненный, милосердья полн для нас».

Он за то осведомленье воссылает восхваленья.
Фатьма, полная горенья, хочет счастья своего.
Витязь тайну сохраняет, и любить соизволяет,
Фатьма друга обнимает, и целует лик его.

В эту ночь она лежала, Автандила обнимала.
В нем охоты к ласкам мало. Мыслит он о Тинатин.
Ненавистны эти ласки. Тайной полон он опаски.
И в безумии и в сказке сердцем мчится средь равнин.

В Автандиле скрытно горе, но струятся слезы в море,
В черной бездне, на просторе, там агатовый челнок.
Мыслит: «С розой был для милой. Соловей был с звонкой силой.
Здесь же ворон я унылый и над грязью одинок».