Кристин, дочь Лавранса

– Это очень дорогой плащ, – сказала Рагнфрид. – Когда тебе Эрленд подарил его?

– Он подарил мне его, когда я жила в монастыре, – сказала дочь.

Сундук с приданым Кристин, которое мать начала собирать еще с того времени, когда дочка была совсем маленькой, был уложен заново. Весь он был разукрашен резьбой. Крышка его и стенки были покрыты квадратами, а в них изображены скачущие звери или птицы. Подвенечное платье дочери Рагнфрид переложила в один из своих собственных сундуков. Оно еще не было закончено, его начали шить лишь этой зимой. Было оно из алого шелка и скроено так, что сидело совсем в обтяжку. Кристин подумала, что теперь оно, пожалуй, будет ей слишком узко в груди.

* * *

К вечеру воз, уже совсем готовый и увязанный, стоял под навесом. Эрленд должен был ехать рано утром на следующий день.

Он стоял рядом с Кристин, опершись о калитку, и смотрел на север, где вся долина была затянута синевато-черными грозовыми тучами. В горах рокотал гром, но река и луга к югу от них были залиты желтым, жгучим солнечным светом.

– Помнишь грозу в тот день в лесу у Гердарюда? – тихо спросил он, играя ее пальцами.

Кристин кивнула и попробовала улыбнуться. Воздух был такой тяжелый и душный, голова у нее болела, и ее бросало в пот при каждом вздохе.

Лавранс подошел к стоявшим у калитки и заговорил о погоде; у них в приходе редко бывает, чтобы гроза причиняла какой-либо вред, но один Бог знает, не придется ли им потом услышать о несчастье с рогатым скотом или лошадьми где-нибудь в горах.

На холме у церкви было темно, как ночью. При блеске молнии можно было различить нескольких лошадей, встревоженных и сбившихся в кучу около кладбищенских ворот. Лавранс высказал предположение, что это едва ли здешние лошади – скорее это табун из Довре, который пасется в горах ниже Йетты. На всякий случай следует, пожалуй, пройти к церкви и взглянуть, прокричал он сквозь громовой раскат, нет ли там среди чужих и его лошадей!..

Страшная молния разорвала темноту у церкви, громовой удар прогремел и загрохотал, оглушая всех. Лошади поскакали во все стороны через луга под горою. Все трое осенили себя крестным знамением.

Опять сверкнула молния; казалось, небо разорвалось как раз над ними, громадное снежно-белое пламя полыхнуло на них – их бросило друг на друга, и они стояли с закрытыми ослепленными глазами, ощущая запах словно паленого камня, а потрясающий удар грома совершенно разодрал им уши.

– Святой Улав, помоги нам! – тихо сказал Лавранс.

– Смотрите, береза, береза! – закричал Эрленд.

Большая береза на соседнем поле словно зашаталась, и вот огромный сук отделился от нее и рухнул на землю, оставив за собою огромную щель в стволе.

– Как думаете, не загорится ли она?.. Иисусе Христе! Горит церковная крыша! – закричал Лавранс.

Они не сводили взоров с церкви – нет! – да! – из-под дранок под коньком крыши пробивались красные языки пламени.

Оба мужчины бросились бежать через двор. Лавранс стремительно распахивал двери во все жилые помещения и кричал о пожаре; люди толпами выбегали наружу.

– Берите топоры, топоры! Плотничьи топоры! – кричал он. – И багры!.. – Он кинулся бежать к конюшне. И сейчас же снова вышел на двор, ведя за гриву Гюльдсвейна, вскочил на неоседланную лошадь и помчался к северу; в руке у него была секира. Эрленд поскакал вслед, все мужчины поспешили за ними, некоторые верхом, но иные не могли сладить с испуганными лошадьми, оставили их и побежали вперед. За ними побежала и Рагнфрид с женщинами, забрав ведра и жбаны.

Казалось, никто уже больше не замечал грозы. При блеске молнии видно было, что народ стремился потоком из всех жилищ, разбросанных в долине. Отец Эйрик уже подбегал по склону горы к самой церкви в сопровождении своих домочадцев. Мост внизу гремел под ударами лошадиных копыт – несколько парней промчались мимо; их бледные, полные ужаса лица были обращены к горящей церкви.

Дул легкий ветер с юго-востока. Огонь охватил всю северную стену; в церковные двери с западной стороны нельзя уже было пройти. Но пламя еще не охватило ни южной стороны, ни алтаря, ни хоров.

Кристин и другие женщины из Йорюндгорда пробежали на кладбище к югу от церкви, в том месте, где ограда была разрушена.

Огромное красное зарево освещало рощу к северу от церкви и место, где были коновязи. Туда уже никто не мог пройти из-за страшного жара, там стоял только один крест, купавшийся в отблесках пламени. Казалось, он был живым и двигался.

Сквозь вой и рев пламени слышались громкие удары топоров по бревнам южной стены. В крытой галерее стояли мужчины, рубившие и молотившие по стенам, пока другие пробовали снести самое галерею. Кто-то крикнул женщинам из Йорюндгорда, что Лавранс с несколькими другими мужчинами проникли за отцом Эйриком внутрь церкви. Необходимо скорее прорубить отверстие в стене – уже и с этой стороны из-под дранок кровли начинали играть язычки пламени. Изменись только ветер или совсем стихни, и пламя сразу охватит всю церковь.

Нечего было и думать о том, чтобы потушить пожар, уже некогда было делать цепь до самой реки, но, по приказанию Рагнфрид, женщины все-таки выстроились в ряд и начали передавать воду из ручейка, протекавшего к западу у дороги, – воды хватило на то, чтобы обливать южную стену и мужчин, работавших там. Многие из женщин при этом громко рыдали от страха и волнения за людей, проникших в здание, и горевали о гибели своей церкви.

Кристин стояла впереди всех в цепи женщин, передавая ведра; затаив дыхание, не отрывая взора, глядела она на церковь, где находились они оба – и отец и, наверное, Эрленд!

Сорванные с места колонны галереи лежали в куче бревен, дерева и кусков дранки с крыши притвора. Мужчины изо всех сил навалились на внутреннюю бревенчатую стену церкви – целая толпа людей подняла балку и громила ею стену.

Эрленд и один из его слуг вышли из маленькой южной двери, ведшей на хоры; они несли из ризницы большой сундук, на котором отец Эйрик обыкновенно сидел, выслушивая исповедь. Эрленд со слугою вывалили сундук на кладбище.

Кристин не расслышала, что кричал Эрленд; он побежал назад и опять скрылся в галерее. Он был ловким, как кошка, когда стремительно бежал к церкви, – сбросил с себя верхнее платье и остался только в рубашке, штанах и чулках.

Другие подхватили его крик – горело в ризнице и на хорах; никто уже не мог выйти из церкви через южную дверь – огонь преградил оба выхода. Две-три балки в стене были расщеплены, Эрленд схватил пожарный багор и стал срывать и разносить остатки балок. Таким образом было пробито отверстие в стене церкви; но другие кричали, чтобы Эрленд поостерегся, крыша может обрушиться и запереть тех, кто в церкви; теперь уже и на этой стороне деревянный настил крыши начал сильно разгораться, и жар становился невыносимым.

Эрленд бросился в образовавшееся отверстие и помог отцу Эйрику. Священник нес из алтаря полный подол священных сосудов.

За ним показался мальчик, закрывший лицо рукой и несший в другой руке наперевес высокий крест, который выносился во время крестного хода. Потом вышел Лавранс. Он закрывал глаза от дыма и шел, качаясь под тяжестью огромного распятия, которое нес в объятиях: оно было гораздо выше его.

Народ ринулся им навстречу и помог пройти на кладбище. Отец Эйрик споткнулся, упал на колени, и священные сосуды покатились по холму. Серебряный голубь раскрылся, и Святые Дары выпали на землю; священник поднял их, стряхнул с них пыль и поцеловал, громко рыдая; поцеловал он и позолоченную голову, которая всегда стояла над алтарем – в ней хранились волосы и ногти святого Улава.

Лавранс, сын Бьёргюльфа, все еще стоял, держась за распятие. Его рука лежала на перекладине креста, а голову он опустил на плечо Христу; казалось, будто Спаситель склонил свое прекрасное грустное лицо к Лаврансу, утешая его…

Крыша начала уже по частям обрушиваться внутрь с северной стороны церкви – огромная головня от упавшей балки вылетела наружу и ударила в большой колокол в колоколенке у кладбищенских ворот. Колокол загудел глубоким рыдающим звуком, который замер в протяжном стоне, утонувшем в реве пламени.

Никто за все это время не обращал внимания на непогоду, к тому же гроза продолжалась очень недолго, но люди и этого, очевидно, не заметили. Теперь молнии сверкали и гром грохотал далеко на юге долины, а дождь, шедший уже некоторое время, припустил; зато ветер совсем утих.

Но вдруг как будто огненный парус взвился вверх от самого фундамента – одно мгновение, и пламя с воем охватило всю церковь от одного конца до другого.

Народ кинулся бежать от всепожирающего жара. Эрленд в это мгновение очутился около Кристин и увлек ее вниз по холму. От Эрленда пахло гарью, и когда Кристин погладила его по голове и по лицу, то рука ее оказалась полна спаленных волос.

Они не слышали друг друга в реве пожара. Но Кристин увидела, что брови у Эрленда опалены до корней, на лице ожоги, а рубашка прожжена во многих местах. Эрленд смеялся, увлекая Кристин за собою, вслед за другими.

Народ провожал старого плачущего священника и Лавранса, несшего распятие.

В конце кладбища Лавранс поставил крест на землю, прислонив его к дереву, а сам присел на разрушенную ограду. Отец Эйрик уже сидел там, простирая руки к горящей церкви:

– Прощай, прощай, церковь Улава! Да благословит тебя Бог, моя церковь Улава, да благословит тебя Бог за каждый час, который я провел в тебе за песнопениями и богослужениями! Спокойной ночи, церковь моя, спокойной ночи!..

Прихожане громко плакали вместе с ним. Дождь лил как из ведра на толпы людей, но никто и не думал уходить. Казалось, дождь не мог заглушить огонь в просмоленной деревянной постройке – головни и горящие дранки разлетались во все стороны. Вскоре после этого в огонь обрушился конец церкви, подняв целый сноп взлетевших в небо искр.

Лавранс сидел, закрыв лицо одной рукой, другая лежала у него на коленях; Кристин увидела, что его рукав был окровавлен от плеча до самого низа и кровь текла по пальцам. Она подошла к отцу и дотронулась до его руки.

– Ничего, пустяки – что-то упало мне сверху на плечо, – сказал он, взглянув на дочь. Он был так бледен, что у него даже губы побелели. – Ульвхильд! – с болью прошептал он, глядя на пылающий костер.

Отец Эйрик услышал это и положил руку на его плечо.

– Это не разбудит твоего ребенка, Лавранс, она спит все так же крепко, хотя над ее ложем и пылает пожар! – сказал он. – Она не утратила прибежища для души своей, как мы все сегодня!

Кристин спрятала лицо на груди Эрленда и стояла неподвижно, чувствуя его руки, охватившие ее плечи. Потом она услышала, что отец спросил о жене.

Кто-то ответил, что у одной женщины от испуга начались роды; ее отнесли в усадьбу священника, и Рагнфрид пошла туда же.

Тогда Кристин снова вспомнила о том, что позабыла с той самой минуты, как они заметили, что церковь горит. Ей, наверное, не следовало бы смотреть на это! Южнее в долине жил один человек с красным пятном на пол-лица; говорили, что он родился таким, потому что его мать смотрела на пожар, когда носила его.