Инферно Габриеля

Машина остановилась возле роскошного высотного кондоминиума Мэньюлайф-билдинг, и трио, счастливое на две трети, переместилось из салона «Ягуара» в скоростной лифт, чтобы подняться на последний этаж. На площадке было всего четыре двери.

«Ого! Представляю, какие громадные здесь квартиры», – подумала Джулия.

Прихожая профессорского пентхауса была довольно скромного размера, зато гостиная… Едва попав туда, Джулия сразу поняла, почему Габриель счел ее квартиру меньше конуры для уважающей себя собаки. В его просторных апартаментах окна были во всю стену. Из окон открывался захватывающий вид на озеро Онтарио и гордость Торонто – телебашню Си-Эн. Шелковые шторы на этих гигантских окнах были льдисто-голубыми, а стены – светло-серыми. Роскошный паркет был устлан персидскими коврами.

Антикварную мебель в гостиной, похоже, основательно отреставрировали. Массивный диван и два кресла были обиты темно-коричневой кожей, даже шляпки гвоздиков обивки являлись произведением искусства. У камина стояло вольтеровское кресло – глубокое, обитое красным бархатом.

Джулия с нескрываемой завистью смотрела и на это кресло, и на диван. Как здорово было бы в дождливый день сидеть в кресле перед камином, пить чай и читать свою любимую книгу. Мечты, которым, наверное, так и суждено остаться мечтами.

Камин, однако, был газовым. Над ним, словно картина, висела огромная плазменная телевизионная панель. У профессора была собрана довольно большая коллекция произведений искусства. На стенах висели картины, а скульптуры и статуэтки стояли на полках и столиках. Многие вещи имели музейную ценность; например, римское стекло и греческая керамика. Джулию поразили мастерски сделанные копии известных скульптур, в том числе статуи Венеры Милосской и знаменитой композиции Бернини «Аполлон и Дафна». По мнению Джулии, у Габриеля было даже слишком много скульптур, и все – изображения обнаженных женщин.

Ее удивило полное отсутствие личных и семейных фотографий. Нельзя сказать, чтобы профессор Эмерсон не любил фотографии. У него были отличные старинные черно-белые снимки Парижа, Рима, Лондона, Флоренции, Венеции и Оксфорда, но ни одной фотографии семьи Кларк. И ни одного снимка Грейс.

В другой комнате, возле массивного стола, за которым можно было бы устраивать официальные обеды, стоял матово-черный буфет. За его стеклянными дверцами могло бы поместиться много изысканных вещей. Но он был пуст, если не считать большой хрустальной вазы и украшенного прихотливым орнаментом серебряного подноса. На подносе стояли графины с какой-то янтарной жидкостью, ведерко для льда и старомодные хрустальные бокалы. Картину довершали такие же старинные серебряные щипцы для льда и стопка белых льняных салфеток с вышитой монограммой Г. О. Э.

Если подытожить впечатления Джулии, квартира профессора Эмерсона была обставлена и оформлена с большим вкусом, отличалась безупречной чистотой и подчеркнуто мужским характером. Здесь было красиво, как в музее, но по ощущениям – очень и очень холодно. Интересно, а женщин в свое стерильное жилище он приводит? Джулия изо всех сил старалась не представлять, как он обращается с женщинами, если кто-то из них попадает в его святилище. Наверное, у него для таких целей есть специальная комната, чтобы женщины не запачкали его музейных интерьеров… Джулия провела рукой по холодному черному граниту кухонной панели и вздрогнула.

Рейчел деловито включила плиту, вымыла руки и собралась готовить.

– Габриель, а почему бы тебе не устроить для Джулии обзорную экскурсию, пока я вожусь с готовкой?

Джулия лихорадочно прижала к груди свой рюкзак, боясь положить его даже на кухонную табуретку. Габриель осторожно забрал у нее рюкзак и положил под стол. Джулия благодарно улыбнулась ему, и он, сам того не желая, улыбнулся ей.

Однако он вовсе не хотел устраивать для мисс Митчелл обзорную экскурсию по квартире. Не было и речи о том, чтобы показать ей его спальню и черно-белые фотографии, украшавшие ее стены. Но поскольку Рейчел напомнила ему об обязанностях хозяина, он, как (вынужденно) любезный хозяин, не мог отказаться. Зато он был вправе ограничить экскурсию показом комнат для гостей.

Так они оказались в его кабинете – третьей по счету гостевой комнате, превращенной им в комфортабельный кабинет и библиотеку. Все стены от пола до потолка были заняты книжными полками. Джулия с завистью взирала на профессорскую библиотеку. Почти все книги, включая и современные, были в твердых переплетах. Помимо английского и итальянского, профессор читал на французском, немецком и латыни. Кабинет, как и вся квартира, тоже имел ярко выраженный мужской характер. Те же льдисто-голубые шторы, тот же темный паркет и антикварный персидский ковер.

Габриель уперся руками в массивный дубовый письменный стол.

– Вам нравится? – спросил он, обведя жестом кабинет-библиотеку.

– Очень, – выдохнула Джулия. – Здесь так чудесно.

Она хотела было потрогать красный бархат кресла – близнеца того, что стояло возле камина. Но не решилась. Еще неизвестно, как на это отреагирует хозяин. Профессор Эмерсон не любил, когда другие трогали его вещи. А вдруг отчитает ее за то, что посмела немытыми руками касаться его мебели.

– Я очень люблю это кресло. В нем потрясающе удобно сидеть. Если хотите, можете проверить.

Джулия улыбнулась, будто ей сделали подарок, и тут же уселась, подтянула под себя ноги и свернулась калачиком, как котенок.

Габриель мог поклясться, что слышит ее мурлыканье. Взглянув на Джулию, он испытал мгновение покоя и почти счастья. Надо же, ему стало приятно, что эта девчонка устроилась в его кресле!

– Хочу вам кое-что показать, – произнес он.

Джулия вскочила с кресла и встала рядом с ним. Профессор выдвинул ящик и достал оттуда две пары белых хлопчатобумажных перчаток.

– Наденьте, – сказал он, подавая ей одну из пар. Джулия молча взяла перчатки и надела, стараясь подражать его движениям. – Здесь у меня хранится одно из самых дорогих моих приобретений. Касаться их без перчаток – это святотатство.

Он открыл дверцу правой тумбы стола и извлек большую деревянную шкатулку, которую поставил на стол. У Джулии мелькнула мысль, что сейчас она увидит нечто страшное. Например, ссохшийся скальп какой-нибудь аспирантки, прогневавшей профессора.

Он открыл шкатулку и достал предмет, внешне похожий на книгу. Но это была не книга, а несколько сложенных гармошкой карманов из плотной бумаги. Каждый карман был подписан по-итальянски. Габриель пролистал карманы, пока не нашел нужный. Оттуда он осторожно извлек… Джулия затаила дыхание. Она не верила своим глазам.

– Узнаете? – горделиво улыбаясь, спросил Габриель.

– Конечно! Но ведь это… это не может быть подлинником.

Он тихо рассмеялся:

– К сожалению, нет. Для моих скромных финансовых возможностей подлинник недосягаем. Оригинальные работы были созданы в пятнадцатом веке. Это репродукции шестнадцатого века.

В руках он держал репродукцию известной иллюстрации к «Божественной комедии»: Данте и Беатриче в раю. Над их головами сияют неподвижные звезды. Сандро Боттичелли. Рисунок пером. Размер репродукции повторял размер оригинала – где-то пятнадцать на двадцать дюймов. Он тоже был сделан пером на пергаменте, завораживая обилием мелких деталей.

– Как вам удалось это достать? Я и не знала о существовании копий.

– Копии были. Эти, вероятнее всего, делал кто-то из учеников Боттичелли. Здесь полный набор. Известно, что Боттичелли нарисовал сто иллюстраций к «Божественной комедии», из которых сохранились лишь девяносто две. У меня есть все сто.

Глаза Джулии лихорадочно заблестели от волнения и восторга.

– Вы шутите?

– Ничуть, – со смехом ответил Габриель.

– Мне повезло. Когда я училась во Флоренции, галерея Уффици устроила выставку этих иллюстраций. Восемь предоставил Ватикан. Остальные принадлежали какому-то берлинскому музею.

– Совершенно верно. Думаю, вы сумели оценить эти шедевры.

– Естественно. Но там было лишь девяносто две иллюстрации. Оставшиеся восемь я так и не видела.

– Их почти никто не видел. Но я вам покажу те самые восемь недостающих иллюстраций.

Время перестало существовать. Габриель показывал Джулии свои сокровища, а она в немом восторге взирала. Все это казалось красочным сном, пока голос Рейчел не вернул их обоих к реальности:

– Габриель, ты бы лучше угостил Джулию вином. И хватит мучить ее своим антикварных барахлом!

Услышав такое, Габриель выпучил глаза, а Джулия по-девчоночьи захихикала.

– Как вам удалось их заполучить? И почему они не в музее? – спросила она, видя, как профессор бережно возвращает иллюстрации в бумажные карманы.

Вопрос был не из приятных. Габриель поджал губы.

– Почему они не в музее? По очень простой причине: я не желаю раскрывать факт их существования. И никто не знает, что они хранятся у меня, за исключением моего адвоката, моего страхового агента, а теперь еще и вас. – Он выпятил челюсть, давая понять, что эта тема закрыта.

Джулия решила не переступать опасную черту. Однако мысли о том, как эти драгоценнейшие копии попали к профессору, продолжали будоражить ее мозг. Вероятно, они были украдены из музея и Габриель купил их на черном рынке антиквариата. Если так, он, конечно же, не будет хвастаться своими приобретениями. Джулия невольно вздрогнула, подумав, что она, в числе очень немногих, удостоилась привилегии видеть эти шедевры. И не столь важно, кто их делал: ученик Боттичелли или нет. Манера великого мастера была воспроизведена с потрясающей точностью.

– Габриель! – укоризненно позвала возникшая в дверном проеме Рейчел.

– Слушаюсь, сестрица. Что желаете выпить, мисс Митчелл? – спросил он, пока они шли на кухню, где у него имелся винный холодильный шкаф.

– Габриель, хватит ломать эту комедию! – напомнила ему Рейчел.