Инферно Габриеля

Обшарпанные стены украшало еще несколько картин из итальянской жизни: рисунок флорентийского собора, набросок собора Святого Марка в Венеции. Была и черно-белая фотография римского собора Святого Петра. Весь подоконник занимали горшки с цветами, среди которых выделялся черенок рододендрона. Похоже, мисс Митчелл делала все, чтобы черенок прижился и разросся. Профессору Эмерсону понравились сиреневые занавески на окнах, прекрасно гармонирующие с покрывалом и подушками на кровати. Книжная полка была заставлена книгами на английском и итальянском языках, подобранными со вкусом. Это тоже немало удивило профессора. Однако никакие картины, цветы и книги не могли скрыть убожество маленькой, давно не ремонтировавшейся квартиры, не имевшей даже кухни. Нет, он бы и свою собаку не поселил в такой «конуре»… конечно, если бы у него была собака.

К этому времени Джулия переоделась в подобие спортивного костюма – черную фуфайку с капюшоном и эластичные облегающие брюки. Свои роскошные волосы она собрала в пучок. Даже такой наряд не лишал ее привлекательности. Она была чертовски хороша. Настоящая сильфида.

– Какой сорт чая вам заварить? У меня есть «Английский завтрак» и «Леди Грей».

Плитку Джулия поставила на пол, а на ее место водрузила чайник. Потом она размотала провод и полезла под комод, где находилась розетка.

Профессору сразу вспомнилось, как она ползала по полу у него в кабинете, и он мысленно покачал головой. У этой девушки не было ни высокомерия, ни горделивого себялюбия. Что ж, похвально. Тем не менее профессору почему-то было невыносимо постоянно видеть ее на коленях. Почему – он и сам не понимал.

– Лучше «Английский завтрак». Скажите, а почему вы здесь живете?

Неожиданность вопроса и резкость его тона заставили Джулию вскочить на ноги. Стоя к профессору спиной, она достала большой керамический заварочный чайник и две красивые фарфоровые чашки с блюдцами.

– Здесь тихо. Приятное окружение. Машины у меня нет, а отсюда легко добираться пешком до университета. – Она достала пару серебряных чайных ложек. – И потом, это была лучшая квартира из предлагавшихся за такие деньги.

Не взглянув на профессора, Джулия поставила чашки на столик и вернулась к комоду.

– А почему вы не поселились в аспирантском общежитии на Чарльз-стрит?

Джулия что-то уронила. С его места было не видно, что именно.

– Я рассчитывала поступить в аспирантуру другого университета, но у меня не получилось. А к тому времени, когда я приехала в Торонто, мест в том общежитии уже не было.

– И где же вы рассчитывали учиться? – Джулия не отвечала, терзая зубами нижнюю губу. – Мисс Митчелл, я ведь задал вам вопрос.

– В Гарварде, – буркнула она.

Профессор Эмерсон едва не грохнулся с жесткого стула.

– В Гарварде? Тогда какого черта вас понесло сюда?

Джулии хотелось улыбнуться. Она знала причину профессорского вопроса.

– Торонто называют Северным Гарвардом.

– Не юлите, мисс Митчелл. Я хочу слышать ваш ответ.

– Да, профессор. Я знаю, вы всегда требуете ответов на ваши вопросы. – Она выгнула брови, и профессор поспешно отвернулся. – Мне нечего скрывать. Моему отцу высшее образование его дочери не по карману. На предоставленную мне стипендию в Гарварде не прожить. Жизнь в Торонто гораздо дешевле. На мне и так висит несколько тысяч долга по студенческому займу в Университете Святого Иосифа. Я решила не делать новых долгов и потому оказалась здесь.

Закипевший чайник вновь заставил Джулию опуститься на колени, чтобы выдернуть вилку из розетки.

– Я этого не знал, – морщась, сказал профессор Эмерсон. – В вашем личном деле это не отражено. Вам следовало бы рассказать администрации о вашем… материальном положении.

Джулия пропустила его слова мимо ушей. Она ополоснула заварочный чайник, засыпала туда чай и залила кипятком.

Профессор не мог успокоиться.

– Нельзя жить в таком ужасном месте, – говорил он, неистово размахивая руками. – Здесь даже кухни нет. Я не представляю, как вы готовите себе еду.

Джулия поставила чайник на столик, добавив к нему серебряное ситечко, затем села на другой стул. Ее руки начали двигаться сами собой.

– Я ем много овощей. На плитке можно прекрасно готовить кускус. Кстати, кускус – очень питательное блюдо.

Ее голос немного дрожал, но она старалась говорить бодро, всем видом показывая, что приехала сюда изучать творчество Данте, а не ублажать собственное чрево.

– Не болтайте ерунды! – вырвалось у профессора. – Питательное блюдо! Собаку и ту лучше кормят!

Джулия густо покраснела, съежилась. Она с трудом сдерживала слезы.

Профессор только сейчас сообразил, до чего же глупо и оскорбительно он себя ведет в чужом доме, каким бы этот дом ни был. Глядя, как исказилось красивое лицо Джулии, профессор Габриель О. Эмерсон мысленно назвал себя самовлюбленным идиотом. Он посмел стыдить ее за бедность, словно бедность – это нечто позорное. А ведь и он сам когда-то был беден. Очень беден. А Джулия – умная, привлекательная девушка. Аспирантка, которая всерьез хочет заниматься творчеством Данте. Что постыдного во всем этом? Или она должна стыдиться своего отца, не сумевшего заработать ей на Гарвард? Как говорят англичане? «Если не можешь иметь лучшее, используй наилучшим образом то, что имеешь». Вот она и старается превратить эту дыру в уютное жилище, поскольку другое ей не по карману. А он пришел сюда и позволил заявить, что это место не годится даже в качестве жилья для собаки! Браво, профессор Эмерсон! Он заставил Джулию почувствовать себя глупой и никчемной, хотя она не то и не другое. Что бы сказала Грейс, если бы слышала сейчас его слова?

Профессор Эмерсон оказался придурком. По крайней мере, он это знал.

– Простите меня, – с трудом выговаривая слова, произнес он. – Сам не знаю, что на меня нашло. – Он закрыл глаза и принялся массировать веки.

– Вы совсем недавно потеряли мать.

В голосе Джулии не было и тени обиды! Только сострадание и готовность простить его за все резкости.

У Эмерсона щелкнул внутренний выключатель.

– Мне не надо было сюда приходить, – сказал он, поднимаясь со стула. – Я лучше уйду.

Джулия его не удерживала. Она подала профессору зонт, затем сняла с крючка его плащ. Она стояла, опустив глаза и чувствуя, как пылают ее щеки. Ушел бы он скорее! Какая же она была дура, пригласив его на чай и показав свое жилище. Еще бы, такие дыры лишь оскорбляют утонченный эстетический вкус профессора Эмерсона. Утром она гордилась идеальной чистотой, наведенной в этой «хоббитовой норе», а сейчас чувствовала себя раздавленной и опустошенной. Оттого что он видит ее жалкой и униженной, ей становилось еще тошнее.

Кивнув ей и пробормотав что-то неразборчивое, профессор Эмерсон покинул ненавистное ему жилище.

Джулия прислонилась спиной к закрытой двери и наконец позволила себе зареветь.

Тук-тук. Тук-тук.

Она знала, кто стучится, но открывать не хотела.

«Боги «хоббитовых нор», в которых недостойна жить даже собака, но за которые приходится каждый месяц выкладывать кругленькую сумму, сделайте так, чтобы он ушел с миром». Эти боги оказались менее сговорчивыми и не ответили на ее молитву.

Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

Джулия быстро вытерла рукавом лицо и чуть-чуть приоткрыла дверь.

Профессор удивленно моргал, глядя на нее так, словно она была рождественской елкой. До него с трудом доходило, что за короткое время между его уходом и возвращением она успела всласть пореветь.

Джулия кашлянула, глядя на его итальянские ботинки со слегка загнутыми носами. Профессор переминался с ноги на ногу.

– Когда вы в последний раз ели что-нибудь мясное? – вдруг спросил он.

Джулия засмеялась и покачала головой. Такие мелочи она не запоминала. Какие бифштексы с ее стипендией?

– Во всяком случае, вскоре вас ожидает встреча с изысканно приготовленным мясом. Я жутко проголодался, и вы поедете со мною обедать.