Затянувшаяся рыбалка

В любом случае решили усилить бдительность и на ближайшие дни прекратить выходы заготовщиков дерева для строительства. От охоты тоже пришлось отказаться. Благо копченого и вяленого мяса было заготовлено с достатком. А в леднике хватало свежей кабанятины. С избытком имелось и рыбы. Однако запас, как известно, никому еще не помешал. Потому рыбакам было разрешено выходить к берегу, но быть на чеку, и в случае предупреждающего сигнала старшинской дудки, немедленно бросать снасти и бежать в крепость.

***

Казимиры появились через день. Их приближение заметил дозор, посланный за золотоносный овраг. Засвистели дудки, созывая остальные дозоры.

– Если казимиры идут действительно по Машкиной наводке, то они полагают встретить здесь только троих, – задумчиво проговорил Сергей, стоя на стене рядом с Потапом. – А если так, то не готовы встретить вооруженное сопротивление.

– Придется им обмануться в своих ожиданиях, – усмехнулся Потап.

– Да я это к чему сказал-то, – повернулся к старшему росу попаданец, – если все владеющие луками бойцы сделают неожиданный наскок на врага, то могут урезать его количество на полсотни человек.

Стоявшие рядом росы уставились на парня.

Ты предлагаешь, начать их убивать даже не узнав, зачем они явились? – удивленно вопросил Потап. – А ежели казимиры явились с миром? А мы, не спрося, стрелами? Нет, брат. Росы никого не убьют первыми.

– Я о мирных гостях как-то не подумал, – смутился Сергей. – Мы же последнее время все к войне готовились…

–Мы готовились не к войне, а защитить свою землю, коей теперь считаем и Холм, – поправил его зверобой. – И защищать нам ее придется не столько от людей, сколько от иных хищных тварей. А с людьми, будет на то воля Вестника, лучше договориться миром. Даже если это казимиры…

Казимиры вышли из леса только к концу дня. Дневное светило к тому времени уже коснулось краем поверхности озера, и его свет не позволял не прошеным гостям, как следует рассмотреть построенную на холме крепость. Зато из крепости хорошо рассмотрели довольно потрепанный вид пришельцев.

Как и докладывали дозорные, казимиров было примерно полторы сотни. Лишь менее половины из них сидели верхом на карванах. Из пеших особо выделялись несколько десятков человек и вовсе уж в оборванных одеждах. Впрочем, те тряпки и одеждой-то назвать было нельзя. Просто какие-то лохмотья, кое-как прикрывающие тело. Сами оборванцы выглядели под стать своей одежке – худые, грязные, с не стриженными всклокоченными шевелюрами и бородами. Лица прочих казимиров тоже покрывала изрядная щетина. Ее даже уже можно назвать бородой, однако было понятно, что еще несколько дней назад их украшали только по-казимирски вислые усы.

Но один пришелец и сегодня выделялся гладко выбритым подбородком. Да и усы у него не свисали как у всех, а витыми стрелками топорщились в стороны, словно у жука-свистопляса. Отличался он так же высокой каракулевой шапкой и, самое главное, настоящей подзорной трубой, в которую рассматривал крепость, гордо сидя на карване.

Еще росы насчитали семь груженых телег. Особый интерес вызвал груз одной из них. Ее тащили сразу четыре карвана. На ней был явно какой-то разобранный механизм.

– Катапульта, – заявил Сергей, разглядев особенно длинную деталь с похожим на ложку расширением на одном конце. Покосившись на Потапа, с невеселой усмешкой добавил: – Вот вам и аргумент для мирных переговоров.

Пришлось объяснять росам, что такое катапульта. Информация их не обрадовала.

А тем временем казимиры рассредоточивались вдоль опушки. Основная часть их устало расположилась под отдельно стоявшими деревьями. Было заметно, что пришельцы стараются держаться дальше от стены леса. Но и особо на открытое пространство не выходят. Может, не желают дать возможность обитателям Холма как следует рассмотреть свое войско. Суетливо засновали бородатые оборванцы. Задымили костры. Лишь казимир в высокой шапке продолжал рассматривать крепость в подзорную трубу. Рядом с ним постоянно находился десяток всадников. Вот от них отделились трое и, размахивая серой тряпкой на рогатине, поскакали вверх по склону.

Не доезжая полсотни шагов до ворот, парламентеры остановились. Потап спустился со стены и выехал к ним навстречу в сопровождении сыновей.

– Владетельный пан и почетный делегат Верхней Палаты Королевского Сейма Эдмонд Поросяцкий передает вам свою волю, – начал казимир, державший рогатину с тряпкой, когда росы остановились перед ними. Говорил он по-росски, но с явным акцентом. – Отныне и навеки земли на семь дней пути вокруг переходят под руку владетельного пана. Вам же надлежит встретить пана, как своего господина, и присягнуть ему на вечную верность. Пан Эдмонд Поросяцкий готов проявить милость к своим новым подданным и позволить вам подготовиться к встрече своего господина. Но ежели с первыми лучами солнца он не увидит у своего шатра ваши склоненные головы, а ворота городища не будут гостеприимно распахнуты, то всех жителей ждет та же участь, что постигла неразумных москалей, вздумавших напасть на королевское войско. Такова воля владетельного пана и Делегата Верхней Палаты Королевского Сейма.

Не дожидаясь ответа росов, казимир развернул своего низкорослого карвана и погнал его прочь. Его сопровождающие последовали за ним. Но сперва один из них бросил к ногам росов мешок, внутри которого угадывались какие-то круглые предметы, формой и размерами напоминавшие капустные кочаны. Вот только смердело от мешка, словно от мертвечины.

Кивнув Славию, чтобы тот поднял мешок, Потап тоже развернул карвана. За воротами их ждали все жители Холма, за исключением тех, кто нес стражу на стене.

Морщась от смрада, Славий развязал мешок и вывалил содержимое под ноги соплеменникам. С глухим стуком на землю упали и раскатились отрубленные человеческие головы. Росы замерли в немом ужасе. Сомлевшая от кошмарного зрелища Зоя со стоном опустилась на землю. Сергей тут же подхватил супругу на руки и понес в дом. Охая и постоянно оглядываясь, его сопроводила одна из девушек. Девушка осталась с Зоей, а парень вернулся назад. Головы к тому времени уже собрали и прикрыли принесенной кем-то волчьей шкурой.

Всего голов было пять. Принадлежали они парням, которые ушли вместе с Михаилом. Соплеменники узнали Бурелома, Крута, Мерилу, Кирилла и Дурилу.

Живущие в диком мире люди привыкли к жертвам среди соплеменников, случалось видеть и разорванные когтями и клыками лесных зверей человеческие тела. Но чтобы люди вели себя подобно дикому зверью…

Потап смотрел в сторону все еще открытых крепостных ворот. За ними в уже сгущающихся сумерках, словно глаза чудовищных тварей плясали огни казимирских костров. И глаза зверобоя, отражающие огни костров, светились не свойственной ранее ненавистью.

– Ты получишь ответ до рассвета, владетельный пан, – тихо произнес он. Но его слова услышали все находившиеся рядом соплеменники. И их руки крепко сжали древки рогатин и рукояти сабель.

Достойный финал казимирского похода

Злость душила пана Поросяцкого. Он даже пожелтел от яростного чувства. Ставшие желтыми белки глаз расчертили налившиеся кровью прожилки. Он ненавидел все и вся за позорно испачканные последние красные штаны, за испытанный им дикий страх, за все постигшие в этом походе неудачи. Ненавидел оставшихся в благополучной столице троих делегатов во главе с председателем Сейма. Ненавидел и троих погибших коллег, гибели которых изначально радовался. Но ведь могли бы они погибнуть и на обратном пути, чтобы не оставлять на нем весь груз ответственности в самом начале… Ненавидел свалившуюся как снег на голову зеленоглазую москальку, нарушившую спокойный уклад казимирского королевства. Ненавидел семейство пана Дзенько. Дай Вестник заточенным в замковом подземелье Вадиму и Фриде дожить до его возвращения, и он сделает все, чтобы они пожалели об этом! А еще пан делегат ненавидел походных смердов. Это ж надо такому случиться! В то время, когда почти половину войска словно дойная карваниха языком слизнула, из полсотни походных смердов погиб всего десяток! Да и то, двоих он лично зарубил от злости. Но более всего Эдмонд ненавидел устраивающих подлые засады москалей! Дай Вестник ему добраться до москальских селений, и он прикажет повесить всех взрослых дикарей мужского пола рядом с их же жилищами, дабы остальные навеки запомнили, что бывает с теми, кто пойдет против воли Эдмонда Поросяцкого, и вознесли ему хвалу, за то, что оставил жизни им лично.

Впрочем, идти с остатками войска в Росскую равнину пан Поросяцкий не собирался. Ни его моральный дух, ни моральный дух потрепанного войска к этому были не готовы. Он бы и вовсе отдал приказ возвращаться назад, и после встречи с аспидом совсем уже был готов к тому. Не будь первой целью похода пришельцы из другого мира и обнаруженные ими золотые россыпи. А еще прирученный тиран. При мысли о тиране Эдмонд каждый раз не уставал проклинать пана Дзенько, позволившего сбежать зеленоглазой москальке. Эх, как же глупо она погибла. Надо было сразу забирать ее к себе в дом. Пусть бы его Ганька набилась ей в подруги. Глядишь, сейчас его дочка гарцевала бы на сохатом хозяине горных лесов. Ну, да что теперь сожалеть о том, чего не случилось.

Малое удовлетворение пану Поросяцкому доставляли пять отрубленных голов клятых москалей из тех, кто устроил засаду в роще глядичий. В той смертельной суматохе у прятавшихся на деревьях дикарей были все шансы уйти безнаказанными. И они, расстреляв запас стрел по мечущимся в панике казимирам, так бы и ушли. Но отличился десятник Парвуз. Десяток Парвуза шел в боковом дозоре, потому не пострадал в общей свалке. А когда устроившие засаду дикари спрыгнули с деревьев, то были замечены, благоразумно продолжавшим держаться поодаль десятником. Ринься дикари сразу наутек, дозорный десяток порубал бы их всех. Но наглые москали ловко отловили по одному мечущемуся карвану, прыгнули в седла и поскакали прочь. Тут-то и были встречены парнями десятника Парвуза. Парвуз уверяет, что было разбойников не менее полусотни. Но казимиры храбро преградили им дорогу и зарубили пятерых. Сами же потеряли всего троих.

Пан Поросяцкий велел отрубить москальским трупам головы и взять их с собой. Он пока не знал, что сделает с этими головами, но подобный трофей хоть как-то согревал его израненную душу.

И вот, когда казимиры вышли к озеру, то вместо описанного зеленоглазой пришелицей дома обнаружили на холме свеже построенную деревянную крепостицу. Поняв, что москали первыми нашли пришельцев, Эдмонд не знал, огорчаться ли, или радоваться. С одной стороны, он надеялся без лишних проблем прибрать себе и ценных попаданцев, и золотые россыпи. С другой стороны, его душа требовала отмщения за неоднократно испытанный позорный страх во время похода. И теперь вроде как было кому мстить. В такой крепостице не могло быть много народу. Да и, в случае слишком упорного сопротивления, поджечь деревянные стены труда не составит.

Но сначала надо попытаться захватить невредимыми пришельцев и приручённого детеныша тирана. Да и москальки с детьми тоже представляют немалую цену для казимиров. Эх, жаль, что у него дочь, а не сын. Сейчас бы нашлась ему жинка с новой кровью… М-да… Да и саму крепостицу в личные владения заиметь не помешает. Так что спешить сжигать почти, что уже свое имущество он не будет. И все же хорошо, что остальные делегаты погибли. Туда им и дорога… Не надо теперь будет ни с кем делится.

Разглядев в чудом сохранившуюся подзорную трубу, суровые лица выглядывающих из-за крепостной стены бородачей, пан Поросяцкий решил, что самому ехать на переговоры по сдаче крепости не стоит. Потому послал отличившегося десятника Парвуза, по случаю произведя его в хорунжие. Заодно велел передать москалям мешок с головами их соплеменников, дабы знали, что их ждет, еже ли откажутся подчиниться. С удовлетворением отметил, что после встречи с его посланниками крепостные ворота остались открытыми. Раз москали не закрыли и не забаррикадировали их, значит, о сопротивлении не помышляют. Остается дождаться повинной процессии.

Решив, что всякая демонстрация силы будет не лишней, пан Поросяцкий велел на виду у москалей начать собирать камнеметательную машину. Ну и что, что ни одного мастера не осталось, и никто не знает, как эту машину собирать. Пусть собирают, как могут. Все равно росские дикари никогда таких механизмов не видели, и сам вид загадочной машины должен внушать им страх и уважение.

Впервые за все время злополучного похода пан делегат Верхней Палаты Королевского Сейма ложился спать с чувством относительного удовлетворения. Как бы то ни было, а цель похода достигнута. Сомнений в том, что крепостица на холме падет к его ногам так или иначе, не было. Золотоносный овраг, о котором поведала пришелица, обнаружен. Правда по нему течет весьма полноводный ручей, но он наверняка пересохнет, как только с гор сойдут вешние воды. Делегаты-конкуренты благополучно погибли от рук дикарей. И как знать, может, став владетелем новых земель, а то и хозяином приручённых сохатых и тиранов, пан Поросяцкий объявит себя наследником Казимира Всевластного, отменит Сейм и будет править единовластно… Засыпая, он видел себя на высоком троне. На челе корона из чистого золота. В одной руке держава. В другой карающий меч… Но вот меч зашевелился, и пан Поросяцкий с ужасом обнаружил, что держит в руке извивающееся тело ярко-оранжевого аспида. Аспид злобно зашипел, завораживающе шевеля длинным черным раздвоенным языком, и на его бородатом росском лице расплылась злорадная ухмылка…

– А-а-а! – завопил пан Поросяцкий. Вскочил с походного ложа и спросонок врезался всем телом в центральный столб шатра. Столб завалился, обрушив и весь шатер.

Дремавшие у входа караульные подскочили, и продолжительное время не могли понять, что происходит. В конце концов, решив, что на них снова напали дикари, хотели было уже упасть на четвереньки и в таком положении сбежать куда подальше. Однако тут на шум появился новоиспеченный хорунжий Парвуз со своим героическим десятком. Узнав от испуганных караульных, что на шатер пана делегата совершено нападение, он приказал осветить факелами дергающееся и вопящее полотно обрушенного шатра. Но неровный свет факелов не внес понимания. А тут еще от слишком низко опущенного факела занялось полотно. Огонь едва удалось затоптать. При этом кто-то из прыгающих по шатру казимиров ухитрился заехать каблуком по голове беснующегося пана Поросяцкого. От удара тот лишился чувств. Сразу же наступила тишина.

Теперь казимиры смогли спокойно поднять рухнувший шатер. С находящегося в беспамятстве владетельного пана стянули очередные обгаженные портки. Взамен одели выстиранные давеча единственные оставшиеся красные штаны. Их Пан Поросяцкий хотел надеть на торжественную сдачу москалями крепости. Но других запасных не было, а отдавать собственные никто из казимиров не захотел. Даже хорунжий Парвуз. Какой же из него будет хорунжий без портков-то?

Отчего рухнул шатер так и осталось загадкой. Прогоревшие дыры пришлось наскоро прикрыть овечьими шкурами. А когда Пан Поросяцкий пришел в себя, ему поведали о нападении подлых москалей и героической обороне его шатра.

Выслушивая доклад Парвуза о героической ночной битве с превосходящими силами клятых дикарей, Эдмонд Поросяцкий даже не поинтересовался, есть ли потери среди казимиров, и скольких москалей удалось убить. Все его мысли бродили вокруг поселившегося в душе беспокойства. Разве же готовящиеся сдать крепость и признать его своим владетелем москали стали бы нападать ночью? А ежели напали, значит ни о какой покорной сдачи речи быть не может… И так ли мало дикарей скрывается в крепостице? Если верить этому недоумку Парвузу, то в ночном нападении участвовало не менее сотни москалей… Откуда у росов вообще взялось столько воинов? Ведь по достоверным сведениям их всего в Росской Равнине не более двух с половиной сотен, включая женщин, стариков и малых детей. Неужели они все свои силы перекинули сюда?

Голова владетельного пана пухла от думок. После пережитого кошмара он никак не мог уснуть. А тут еще стены шатра начали сотрясаться от богатырского храпа расположившихся вокруг сплошным кольцом охранников. Пан Поросяцкий несколько раз зло прикрикнул на нерадивых стражей. Но те, изрядно вымотанные продолжительным походом и ночным переполохом вряд ли проснулись бы, даже ори он им в самое ухо.

Невесть сколько времени ворочался пан делегат. Так и не сумев уснуть, поднялся и пошел к выходу из шатра с намерением как следует отхлестать плетью первого подвернувшегося под руку храпуна. Выйдя, сразу обратил внимание на россыпь непонятных огоньков со стороны холма. Пока пытался рассмотреть, что же это такое, огоньки роем взмыли ввысь, описали в ночном небе дугу и ярким звездопадом обрушились на лагерь казимиров.

И снова, как несколько дней назад в роще гледичий, вокруг Эдмонда Поросяцкого воцарился кошмарный хаос. Ночь взорвалась криками боли и ужаса, стонами раненых и топотом беспорядочно мечущихся людей. А на лагерь уже падал новый рой огненных стрел, разящих все живое и поджигающих все, что могло гореть.

Предводитель казимирского войска остолбенело смотрел на вонзившуюся в землю у его ног стрелу, на которой искрясь догорал пучок серебристой водоросли. А за его спиной занимался веселым пламенем истыканный такими же стрелами шатер. И на этот раз некому было его тушить. Ведь те воины, которые не пали, сраженные стрелами, сами метались в поисках спасения от огненного дождя.

Вот кто-то в горящем, воспламенившемся от вонзившейся в спину стрелы, кафтане, наткнулся на пана Поросяцкого. И только тогда, сбитый с ног, тот пришел в чувство. Не вставая, владетельный пан на четвереньках ринулся прочь. По пути он подхватил потерянный кем-то щит. Далее пришлось прыгать на трех конечностях, так как одной рукой предводитель казимиров держал щит над собой. Предосторожность оказалась не лишней. На лагерь один за другим обрушились еще два огненных роя, и сразу три стрелы вонзилось в прикрывающий голову пана Поросяцкого щит. Чудом оставшийся невредимым, он добрался до спасительной повозки и привычно забрался под нее. Трясясь от страха, Эдмонд все же постарался рассмотреть, что творится вокруг. И от увиденного, сердце владетельного казимира сжалось в едва трепещущий комок. Словно демоны ночи на лагерь летели темные фигуры всадников. Отражая огненные всполохи в их руках, хищно сверкали поднятые над головами клинки. Иные же сжимали длинные рогатины. А из-за спин ночных демонов, словно указующие путь светляки продолжали лететь теперь уже редкие огненные стрелы. И самое страшное в этом действе было то, что всадники не издавали ни единого звука, ни крика, ни залихватского свиста. Лишь топот карваньих ног примешивался к воплям раненых и мечущихся в панике казимиров.

Вот ощетинившаяся сталью темная лавина накатила на лагерь пришедших из-за горного хребта завоевателей. И пан Поросяцкий едва не лишился чувств от нового звука частых глухих мяснитских ударов. Уж ему-то, любителю наблюдать за казнями, сей звук был хорошо знаком. Только теперь казни подвергалось все его войско. И судьба быть казненным была уготована и ему.

Трясущийся от страха Эдмонд попытался вжаться в землю так, чтобы его не смогли рассмотреть под повозкой. Но вдруг понял, что пространство вокруг него слишком ярко освещено. Тут только до Поросяцкого дошло, что повозка над ним горит. Не иначе в нее попали горящие стрелы, от них занялась подстеленная солома, а затем и деревянные борта. Ужом, выскользнув из-под полыхающего над ним костра, пан делегат осознал, что его красные штаны выделяются слишком ярким пятном на фоне общего серого однообразия. По случаю он как раз вляпался руками в карванью лепешку. Подчиняясь инстинкту самосохранения, владетельный казимир принялся замазывать карваньим дерьмом свеже отстиранные портки. Когда лавина ночных всадников достигла пылающего шатра предводителя явившихся в их земли захватчиков, он уже лежал под кустом, претворившись трухлявым бревном. Весь, включая и лицо, перемазанный дерьмом, пан Поросяцкий в темноте действительно походил на валяющуюся под кустом колоду. Потому гоняющие разбегавшихся казимиров всадники и не обратили на него внимания.

Встреча

– Казимиры стоят перед холмом! – сообщил примчавшийся Филька. – К крепости незаметно не пройти.