Огненный омут

Огненный омут
Симона Вилар

Нормандская легенда #3
Завоевателя-викинга и хрупкую красавицу с огненно-рыжими волосами – язычника и христианку, варвара и принцессу – связывает всепобеждающая любовь. О таком чувстве слагают песни и саги, но оно так редко встречается в жизни…

Симона Вилар

Огненный омут

Нормандская легенда. Книга 3

Пролог

…Они приходили с Севера, сильные, рослые, отчаянно храбрые и жестокие. Их называли по-разному – норманны, викинги, варяги – но везде они вселяли ужас, ненависть… Однако и какое-то почтение. Ибо в те темные варварские времена, сила считалась чем-то достойным, внушающим уважение.

Еще пророк Иеремия предсказал, пришествие времен, когда невиданный враг придет с Севера, и теперь монахи в церквах твердили, что жестокие завоеватели на кораблях-драконах не что иное, как кара христианам за грехи. И творили молитву – «От ярости норманнов[1 - Норманны – nortmenns – северные люди.] избави нас, Господи!»

На своих маневренных кораблях норманны входили в устья рек, поднимались по ним вглубь стран, разоряли селения, грабили монастыри. Крупные города, такие как Гамбург, Париж, Нант, Бордо, Тулуза, Новгород, Лондон, Йорк, Лиссабон, Севилья неоднократно подвергались их нападениям, дерзость и смелость этих ловцов славы и богатства не знался границ. Нельзя сказать, что жители Европы не оказывали им отпора и не одерживали побед. Однако северные люди появлялись вновь и вновь, и за их новыми победами забывались прежние поражения.

Что заставляло этих выходцев из Скандинавии оставлять родной берег и искать удачу на стороне? Скудная ли почва, которая не могла прокормить возросшее население, воинственная ли религия, освящавшая победу сильнейшего, или жестокость и авантюризм, приписываемые, жителям Севера, – но с восьмого столетия они стали грозой всей Европы.

«Мы не верим ни во что, кроме нашей силы, нашего оружия и нашей храбрости» – пели их скальды[2 - Скальды – воины-певцы в обществе викингов.], гордясь своим происхождением и своей удачей. Христианская Европа была разрозненна, ослаблена – она стала легкой добычей для норманнов. Однако нельзя сказать, что они были только разбойниками, несущими смерть. Они были и прекрасными ремесленниками, путешественниками, торговцами. Торговая с этими бороздящими волны «королями моря» приносила прибыль. Постепенно земли, которые они так часто посещали, покидая свою холодную родину, стали манить их все сильнее. Они переезжали туда с семьями, селились, делали их своими. Они колонизировали Исландию, покорили Ирландию, селились на Рейне и в Англии, на берегах Балтики и в землях славян. Селились они и в богатых землях западных франков. Когда-то император франков Карл Великий смог организовать им отпор. Но после его смерти некогда могущественная империя была раздроблена и стала легкой добычей норманнов.

И вот тогда-то и появился викинг по имени Ролло – Роллон, как называли его франки, или просто Ру, как именовали его в подвластных землях. Объявленный у себя на родине в Норвегии вне закона, он решил стать королем в краю северных франков и подчинил их себе. Древний франкский город Ротомогус, переименованный в его честь в Руан, стал столицей. Ролло начал править в нем, издавать свои законы. Когда-то еще отец его, тоже Ролло сын Бычьего Торира, прозванный Пешеходом, обосновался в этом краю, после того как измученное постоянными налогами местное население выразило готовность повиноваться ему, лишь бы он оградил их от новых грабительских походов.

Это было в семидесятых годах кровавого девятого века. Но уже в начале десятого столетия место погибшего Пешехода занял его незаконнорожденный сын, молодой Ролло, которого также продолжали называть Пешеходом, путая с отцом, как из-за их имен, так и благодаря внешнее сходству, а трудившиеся в темных кельях над анналами[3 - Анналы – вид хроник, отличающийся сжатой формой повествования.] монахи-каллиграфы только дивились долгожительству и необычной молодости того, кого столько лет почитали повелителем земли, называемой отныне Нормандией. Ибо в тот грубый век двадцатилетний человек считался вполне зрелым, а сорокалетний – стариком. Ролло же словно был вечен и оставался молодым. И непобедимым. Земля северных людей – Нормандия, стала его владением, и самые именитые правители Франкии: король Кард III Простоватый, герцог Нейстрии Роберт Парижский, графы Вермандуа, Пуатье, Фландрии, все они вынуждены были смириться с этим. Языческий правитель, пришедший с Севера, становился им ровней. Могли ли они, христиане, терпеть этого язычника?

Они уступали ему. Они были слабее его, и этому в немалой степени способствовали их постоянные распри. Король Карл не пользовался особым авторитетом и оставался главой франкской знати лишь благодаря громкой славе своих предков Каролингов. Мир без короля тогда казался немыслимым, и хотя Карл и был помазанником Божьим, но в тот век, когда королевства и короли появлялись одно за другим, слишком много сильных правителей считали, что венец короля был бы им более к лицу.

Так же думал и возвысившийся язычник Ролло. И не скрывал этого, мечтая завоевать себе королевство по праву сильного. Он мечтал основать свою династию. Однако его скандинавская жена, загадочная колдунья Снэфрид Лебяжьебелая, была бесплодна.

Но вот в начале 910 года ко дворам франкских феодалов пришла весть, что Роллон Нормандский, оставив Снэфрид, привез из Байе себе новую невесту, которая уже ждала от него ребенка. Ее звали Эммой, и у нее было забавное прозвище Птичка.

Эта избранница языческого повелителя Нормандии была в родство с самим королем Карлом Простоватым, а также с самым могущественным герцогом Робертом Парижским. И хотя девушку и продолжали называть по титулу ее приемных родителей Эммой из Байе, но еще никто не знал, что повлечет за собой этот союз завоевателя и франкской принцессы.

Глава 1

910 год от Рождества Христова

Весть о браке правителя Нормандии достигла его столицы Руана еще до того, как корабль с оскаленной драконьей мордой на носу бросил якорь в гавани города. Толпы людей заполонили набережную, они шумели, выкрикивали приветствия, ликовали. Здесь собирались как выходцы с Севера с семьями, так и франки, и бретоны, и евреи – все, кому последние мирные годы под властью Ролло дали возможность передохнуть от войн и зажить спокойной оседлой жизнью.

Когда-то разоренная, опустошенная набегами и грабежами, Нормандия при Ролло ожила и теперь приветствовала своего правителя и его избранницу. В городе вот уже несколько дней шли приготовления к пиру, и теперь толпа, приветствовала тех, ради кого велись все эти приготовления. Люди любовались молодой парой, желали им счастья.

Конунг[4 - Конунг – у скандинавов – правитель, король.] был очень крупным, привлекательным мужчиной, с широкими плечами и мощной грудью воина. Резкие черты лица – квадратный, немного выступающий подбородок, высокие скулы, жесткая, будто прорисованная, линия рта, тонкий прямой нос – только усиливали притягательность холодных светло-серых глаз, контрастировавших со смуглым обветренным молодым лицом. Густую гриву длинных русых волос сдерживал блестящий серебряный обруч.

Его избранница была просто красавицей. Ее длинные медно-рыжие волосы растрепались на ветру и словно пылали огненным жаром, обрамляя тонкое лицо. Они ярко оттеняли ее большие карие глаза, искрящимися счастливым блеском из-под длинных, немного загнутых на концах, ресниц. Ровные мелкие зубы сияли в улыбке, на нежных щеках играли ямочки. Она смеялась, махала рукой, явно наслаждаясь этой шумихой и всеобщим вниманием.

Эмма Птичка была среднего роста, но рядом с рослым крупным северянином выглядела особенно хрупкой и маленькой. На теплом апрельском ветру, в облегающем светим шерстяном платье она казалась очень изящной. Во всей ее долгоногой тонкой фигуре еще чувствовалось что-то подростковое, и это тем более умиляло толпу, ведь все уже знали, что она ждет ребенка от этого огромного Ролло.

Конунг Нормандии белозубо смеялся, то и дело прижимая к себе левой рукой невесту. Она родит ему наследника – сына, которого с нетерпением ждали все подданные. Ибо эти люди, считавшие себя уже нормандцами, нуждались в династии северянина, дабы быть уверенными, что род правителя, с которым они познали мир, не прервется и они и дальше будут жить под властью того, кто дал им защиту и процветание. Это было тем более долгожданно, ибо Роллон решил объявить Эмму законной женой.

Когда драккар[5 - Драккар – длинная ладья викингов.] причалил и стукнулся бортом о бревенчатый настил длинной пристани, конунг Ролло легко подхватил невесту на руки и спрыгнул со своей драгоценной ношей на причал. Все его движения были уверенными, двигался он удивительно легко. И все же Эмма на миг испугалась, охнула и, зажмурив глаза, крепко обвила его шею. Но Ролло лишь улыбнулся и легко понес ее по сходнями. Толпа довольно загудела и разразилась криками ликования, когда он вместе со своей ношей повернулся к ним и громко выкрикнул приветствия. В воздухе стоял шум и лязг оружия, когда воины по старинному обычаю ударяли мечами по щитам, выражая свое одобрение происходящему.

Эмма счастливо смеялась, болтала ногами, разглядывая людную пристань. Правда, на миг улыбка застыла на ее губах, когда она бросила взгляд на сиявшие кресты церкви близ дворца епископа на острове посреди Сены. Она согласилась стать женой языческого правителя Нормандии по его варварскому обряду, без венчания у алтаря, и поэтому колокола христианских храмов молчали.

– Что с тобой, Птичка? – участливо спросил Ролло, увидев, как облачко грусти тенью проскользнуло по челу его невесты. – Разве ты не счастлива?

«Я не выполнила то, что от меня ждали, и не спасла душу Ролло от геенны огненной! Однако, видит Бог, никто не убедил меня, что я рано или поздно не настою на своем».

Она ничего не ответила, а тряхнув своими роскошными волосами, нежно приникла к груди Ролло.

– Как я могу быть несчастной, когда я с тобой, мой Ру!

Она широко улыбнулась. Эмма выглядела счастливой даже тогда, когда узнала, что ее духовный наставник, епископ Франкон Руанский, не явился на свадебный пир, хотя и числился среди приглашенных. Этим он явно подчеркивал свое недовольство языческим союзом правителя Нормандии. И хотя епископ устно сослался на уважительную причину – тяжелый приступ подагры – и даже прислал своего помощника приора Гунхарда, но на самом деле было ясно, что это только предлог и на самом деле преподобный отец не так болен, как хотел показать.

Когда вечером молодой приор Гунхард вернулся из дворца нормандского правителя, епископ ожидал его сидя в кресле перед небольшим складным столиком. Перед ним покоилась роскошная, оправленная серебром и инкрустированная драгоценными камнями книга Евангелия.

Приор Гунхард скромно остался стоять у порога, а епископ словно не замечал его, погрузившись в чтение. Наконец он негромко прочел:

– Придем, поклонимся и припадем, преклоним колена перед лицом Господа, Творца нашего. Ибо он есть Бог наш, и мы – народ паствы Его и овцы руки Его.

Он прикрыл глаза, немного склонил голову, будто приглашал собеседника разделить наслаждение откровением только что прочитанного Псалма.

При слабом освещении светильника было видно, что преподобный Франкон был благообразным, тучным мужчиной с наметившимся двойным подбородком, утопавшим в меховой опушке роскошной фиолетовой сутаны. Его темные с проседью волосы были коротко острижены, сквозь них на затылке просвечивали складки жира. Однако на расплывшемся лице острым умом светились темные глаза, а надменно поджатые губы выдавали натуру сильную и не привыкшую к поражениям… Руки епископа были слишком тонкими, унизанные перстнями длинные пальцы изящно перебирали зернышки агатовых четок.

– Итак, сын мой, ты прибыл с языческого пира, на котором христианская принцесса вступила в греховную связь с язычником Роллоном.

Гунхард согласно кивнул темноволосой головой. Лицо у этого приора было непримечательное, бесцветное, но не глупое. Он стоял перед Франконом, скромно опустив глаза, спрятав кисти рук, в широкие рукава темной сутаны, всем своим видом демонстрируя покорность и смирение.

– Отпустите мне грех, ваше преосвященство, – произнес он на превосходной латыни. – Сейчас пост, а эти нехристи вынудили меня есть скоромное, пригрозив, что иначе будут гонять меня хлыстами по залу, как дикого пса.

Епископ постарался спрятать в уголках полных губ улыбку. По привычке пожевав ими, строго сказал:

– Так, значит, во дворце язычника Ролло идет настоящая оргия? Этого и следовало ожидать… Что ж, было бы удивительно, если бы сейчас, когда эти двое смогли наконец соединиться, что-то могло омрачить их радости. И Эмму даже не огорчает то, что ее союз с язычником не будет признан ни одним из христианских соседей норманнов!

Гунхард начал отвечать словно бы нехотя. Да, пир у язычников удался на славу – много браги, вина, сладкого сидра, а еще целые горы мяса, рыбы, колбас. Да и весь город сегодня пирует, везде шум, веселье.

Франкон чуть повел подкрашенной бровью. Что в городе буйствует праздник, он знал и без помощника: крики, хохот, пение долетали даже до его уединенного покоя. В схваченном частым переплетом окошке отражались отсветы праздничных костров. И хотя приор Гунхард старался выказать свое осуждение подобного непотребного буйства в святой пост, но сам-то он задержался на пиру куда дольше, чем ему наказал епископ.

– Что ты скажешь о самой невесте Роллона? – напрямую спросил Франкон.

– Она выглядела счастливой и веселой. Но мне становилось не по себе, когда замечал, какими плотскими взглядами обмениваются они с Роллоном. Она явно рада этому союзу с язычником. А ведь в этой женщине течет царственная кровь Каролингов.[6 - Каролинги – королевская династия, правившая во Франции с 751 года.]

Не будь Гунхард в подпитии, он не произнес бы так неосторожно последней фразы, ибо родство Эммы с королем по-прежнему держалось в тайне. Однако Франкон сделал вид, что ничего не заметил, и вновь стал расспрашивать приора о свадьбе. Тот охотно поведал, как восхитительно пела новобрачная о просьбе собравшихся, какой дивный голос у нее голос. Гунхард даже описал наряд невесты – зубчатый венец, роскошное платье из малинового шелка с золотым шитьем.

Франкон кивнул.

– Да, да. Это платье некогда преподнес Эмме ее дядюшка герцог Роберт. Прискорбно понимать, как обманулась в своих надеждах высокородный родич Эммы, надеявшийся отдать Роллону руку племянницы с условием, что этот союз состоится по христианскому обряду.