Майсгрейв

Ангус как-то заметил:

– Как получается, Хат, что ты один среди нас ходишь как новый серебряный пенни, без царапин и вмятин? Ммфм… И это несмотря на то, что Сыновья Ночи обычно славятся своими атаками на врагов!

Дэвид ответил совершенно серьезно:

– Я уже выучил все ваши выпады – прямые и разящие. Вы только ими и пользуетесь, причем в одном и том же порядке. В столкновении с умелым воином именно это вас и погубит. Можете напасть на меня втроем, и я справлюсь с вами быстрее, чем вы успеете запыхаться.

Его слова вызвали возмущение, перешедшее в глухой ропот. Который, правда, сразу стих, когда сначала Манго, потом его отец и один из братьев Ангуса оказались обезоруженными, а сам глава Мак-Ихе получил такой удар по запястью, что рука его опухла и он целый день не мог ею пошевелить. Зато наблюдавшая за поединком Мойра даже захлопала в ладоши, словно забыв, что она уже видела, как Хат умеет не просто демонстрировать ловкость, а и убивать противников.

Позже она спросила у Дэвида:

– Скажи, умение сражаться приходит с опытом или ты таким родился?

– Меня так научили, – ответил Хат. – А эти парни – обычные разбойники, привыкшие разить из засады. Но в открытом столкновении мало на что годны.

И действительно, Мак-Ихе, так любившие похваляться своими набегами, сразу сникали, если вспоминали, как их самих победили Маккеи. И хотя они давно жили под рукой вождя этого воинственного клана, однако не было похоже, чтобы Сыны Ночи при них возвысились, а больше были просто слугами Маккеев и охранниками их границ.

В селении Мак-Ихе все просыпались с петухами и принимались за труды: мужчины обихаживали скотину, ремонтировали строения, копали торф или отправлялись на охоту. В горах на выпасах они охраняли стада Маккеев и свою скотину, а их женщины ходили на взгорье доить коров, чтобы потом большую часть молока превратить в сыр и масло и позже отправить ко двору вождя Маккеев Ая Роя. Правда, трудиться на износ Сыны Ночи не привыкли, и, едва начинало вечереть, они откладывали оставшиеся дела на завтра и собиралась у какого-нибудь из домов, где вели неспешную беседу, пили эль, похвалялись былыми подвигами или строили планы о том, с кем могут сразиться в будущем.

Но даже в этой глуши шли разговоры о войне с Англией. Дэвид прислушивался к ним, понимая, что и тут мужчины готовы собраться и однажды выступить по приказу вождя, которым повелевает сам король.

Дэвид и раньше знал, что в этих отдаленных землях обычно не придавали власти Стюартов должного значения и жили своей обособленной жизнью. Но, как и Макдональдам, им было присуще некое почти мистическое уважение к верховной власти монарха. И когда Дэвид стал рассказывать, что сами Стюарты не более чем один из возвысившихся кланов, они восприняли эти слова с каким-то недоумением. А один старик даже сказал:

– Говоришь, нашего короля зовут Яков? Думаю, он хорош. Последние несколько лет были благополучными, значит, он справляется, и я отправлю сыновей сражаться за него, если он призовет.

Дэвид попытался рассказать им о врагах, против которых поведет их Яков Стюарт, – англичанах. Он поведал своим полудиким слушателям, какое у этих южан прекрасное оружие, какие надежные доспехи, какая мощная конница. И как упорно они умеют сражаться, сколько побед одержали. Горцы же славны лишь в коротком набеге – наскочили, нанесли удар и тут же отступили. И это не говоря о том, что у них нет таких защитных лат и длинных копий, как у англичан. Мак-Ихе слушали его внимательно, но потом заявили, что это не повод для страха. Сильный враг – это достойный бой. И слава.

– Или смерть, – мрачно изрек Ангус.

Дэвид даже решил, что вождь Мак-Ихе, бывавший порой где-то еще, кроме окрестных гор, что-то понимает и задумается.

А еще в этот момент Дэвид увидел стоявшую поодаль Мойру, внимательно наблюдавшую за ним. Ох, эта сообразительная фейри и ранее была свидетельницей его высказываний против затеянного Яковом похода, и она может задуматься, почему ее спутник, будучи из воинственного клана Маклейнов, всякий раз настаивает против выступления и пускается в рассуждения о том, что война с англичанами нежелательна для горцев. Если уже не задумалась.

То, что Дэвид не ошибся в своих предположениях, он понял, когда поздним вечером возвращался от ручья, в котором имел обыкновение купаться перед сном. Уже подходя к дому Ангуса, он увидел, что Мойра поджидает его, стоя у загона для коз.

– Хочешь подарить мне поцелуй, женщина, или просто поболтать? – спросил он, легко ущипнув ее за щеку.

– Поболтать, – отвела она его руку. И вдруг с присущей ей прямотой сказала: – Хат, ты хотел свести в войне кланы горцев, но против того, чтобы они шли в поход на англичан?

Она смотрела на него как-то странно и взволнованно дышала. Дэвид, прислонившись к плетню, ответил:

– Господь свидетель, но это и впрямь не их война. Они так далеко от Англии, страны, с которой намеревается помериться силами Яков Стюарт, что, кроме желания показать свою удаль, их ничего не может привлечь в ней. При этом не стоит забывать, что горцы даже понятия не имеют, как сражаются жители низин. Бесспорно, парни из Хайленда храбры и отчаянны, но даже если им в чем-то и повезет, то это будет кратковременная победа.

– Разве ты не понимаешь, что именно в войнах добывается слава мужей? А ты отговариваешь их от этого.

– Да, отговариваю. О женщина, ты даже не представляешь, сколько из этих клансменов полягут под английскими мечами. Сколько жен не дождутся своих мужей, сколько сестер – братьев, сколько матерей – сынов…

В его голосе звучала неподдельная печаль. Мойра стояла рядом, ночь была темной, и он не видел ее лица. Но слышал, как она судорожно вздохнула.

– Скажи мне, Хат, ты действительно сожалел бы, если бы пролилось столько крови горцев?

«Она что-то понимает», – догадался Дэвид, но ответил совершенно искренне:

– Клянусь христианской верой и спасением своей души, для меня весть о гибели кого-то из клана Мак-Ихе была бы не менее страшной и огорчительной, как и весть о чуме в этом краю. Поэтому я и стою на своем, уверяя, что, если они выступят на юг… многие уже никогда не вернутся.

Мойра ничего не ответила и пошла прочь. Но мысли о том, что сказал Хат, не оставляли ее, даже когда она устроилась на своем жалком ложе у слабо тлевшего очага. Она собиралась уснуть, но вскоре ее стали отвлекать стоны и всхлипы, доносившиеся из угла, где, как обычно, спаривались Ангус с женой. Это продолжалось довольно долго и, надо сказать, невольно возбуждало. В какой-то момент Мойра заметила, как со своего ложа поднялся Хемиш и вышел, резко откинув занавешивающую вход шкуру. Манго же преспокойно спал. А вот Хату, похоже, не было ни до чего дела – лежал тихо, как дремлющий кот: он вообще спал беззвучно. Однако когда немного погодя Ева несколько раз гортанно вскрикнула, прежде чем затихнуть, Дэвид приподнялся на своем ложе, стал взбивать изголовье. «А что, если бы сейчас он подошел ко мне?» – с невольным трепетом подумала Мойра. И ей вдруг снова припомнилось некогда приснившееся ей склоненное лицо Дэвида – в отсветах пламени, влажное и такое нежное…

Она услышала, как Ангус сказал жене:

– Не будем тянуть с женитьбой Хемиша до осени. Надо искать ему невесту в ближайшее время. Того и гляди, парень начнет к козам пристраиваться.

Если они живут в такой тесноте, то неудивительно, что Хемиш мается, слушая каждую ночь любовные стоны родных. Но большинство шотландцев так и живут – все вместе в одном продолговатом доме, и тут же загон для животных, куры, собаки. Она сама так жила на Хое. А потом… Но сейчас Мойре даже не верилось, что еще недавно у нее был отдельный покой с застекленным окошком и теплым камином с вытяжкой. Прошло около двух месяцев с тех пор, как она была важной особой, не знавшей тесноты и неудобств общего жилища. Помнила Мойра и о том, как на Скае она злилась, оказавшись в таких условиях, как сторонилась приютивших ее Макдональдов и отказывалась помогать им по хозяйству. Но тогда она только и жила надеждой, что ее вот-вот разыщет вождь Гектор Рой, увезет к себе и она опять будет его балованной девочкой, а в клане почитаемой госпожой, ни в чем не знающей нужды. Но время шло… и она по-прежнему вдали от своего покровителя-вождя… и как-то живет. Даже находит некое удовольствие в нынешнем своем существовании – ей интересно и весело. Откуда в ней такая перемена? Мойра опасалась признаться себе, что это потому, что рядом был Хат.

В любом случае в селении Мак-Ихе ее никто не видел мрачной или озлобленной. И если Ева звала гостью собирать лишайники на дальней стороне хребта, просила помочь засаливать в бадье грибы или мять коноплю, Мойра никогда не отказывалась. Хотя и Ева, и другие женщины вскоре поняли, что их гостья, собиравшаяся стать монахиней в Элгине, знатная особа, и обращались к ней не просто по имени, а всегда добавляли почтительное «мистрис».

– А ручки-то у тебя какие нежные, – заметила как-то Ева, любуясь тонкими запястьями и длинными пальцами Мойры. – Словно ты фейри, никогда не знавшая тягот и жившая в высоком замке.

«Как же ты близка к истине, голубушка», – думала про себя Мойра, но не спешила подтвердить догадку молодой супруги Ангуса.

Ева была довольно симпатичной молодой женщиной, но руки у нее и впрямь были грубыми – крупные, шершавые и покрасневшие от работы, а пальцы толстые и короткие, с широкими квадратными ногтями. Ева много трудилась, но часто и всегда охотно напевала во время работы. И неизменно была веселой.

– Когда на душе легко, весь мир с тобой в согласии, – беспечно говорила она. – И все благодаря тому, что со мной мой Ангус. О Пречистая Дева, раньше я и не знала, что можно кого-то так сильно любить! А ведь Мак-Ихе не так состоятельны, как Маккеи. И раньше я была куда богаче, когда жила со своим первым мужем. А вот счастья не было. И только с Ангусом я поняла, что жить в любви – это словно обрести крылья. Как у ангелов.

«Моя мать учила меня другому», – мрачно думала Мойра. Раньше она полностью следовала ее советам. Но теперь… теперь, вспоминая нравоучения Норы с острова Хой, она все больше понимала, что та была несчастной, озлобленной женщиной, чья жизнь не удалась. Возможно, Нора сама загнала себя в угол и поневоле оказалась в атмосфере вечного недовольства и раздражения. Уныние – один из смертных грехов, и Нора, ему подверженная, желала дочери добра на свой лад. И сейчас Мойра понимала, что ни за что не хотела бы повторить судьбу своей матери.

Но что ее ждет? Мойра переставала гадать о будущем, когда встречала Хата, который улыбался ей, приносил маленькие букетики цветов, помогал поднести ведро со свеженадоенным молоком или просто смотрел на нее и улыбался. А она вдруг замечала, что мир наполнен сиянием солнца, люди вокруг приветливы и дружелюбны, а у нее на душе хорошо и спокойно. А как же богатство? Роскошь? Удобства и почет, за какими она тосковала еще недавно? Теперь она не думала о них, однако и не торопила своего спутника в дорогу. Привыкшая взвешенно подходить ко всему и строить планы, Мойра сейчас словно застыла, наслаждаясь некой странной светлой радостью, которая поселилась в ее душе. И знала, что отчаянно не хочет, чтобы это ощущение проходило.

А еще ей нравилось общаться с Дэвидом, болтать с ним о всякой всячине, подшучивать, а то и огрызаться на его колкие шутки. Иногда она просто делала вид, будто не замечает его, хотя чувствовала, как он смотрит на нее своими яркими зелеными глазами. Правда, Хат не так уж часто смотрел на свою спутницу. Он много времени проводил с мужчинами Мак-Ихе, при этом, чем бы ни занимался Хат – объезжал коней Ангуса, соревновался в метании молота или плясал под звуки волынок, – он отличался особой удалью. Буквально за каких-то три-четыре дня он стал всеобщим любимцем в селении. Ангус даже ощутил нечто вроде зависти к ловкому чужаку.

– Вот когда придет с пастбищ мой младший брат Эррол, ты поймешь, что и среди Мак-Ихе есть ловкач, с которым тебе не справиться.

Ангус уже не впервые говорил о своем брате, но каждый раз одним упоминанием все и ограничивалось. Однако когда Эррол все же появился… он был в ужасном состоянии: избитый так, что лицо походило на один сплошной синяк, глаза заплыли, а туника висела лохмотьями. Он сильно прихрамывал и, когда говорил, сплевывал кровь с разбитых губ.

– Это были бешеные пастухи[11 - «Бешеными пастухами» называли воров, угонявших скот.], – ответил он на расспросы о том, от кого пострадал. – Я не знаю, откуда они явились, но они угнали около дюжины бычков, а может, и больше… мне было недосуг сосчитать. И, клянусь духами этих мест, это была не только наша скотина, но и скот Маккеев.

– А где же ты был все это время? – рассердился Ангус.

Эррол лишь вскинул голову, чтобы посмотреть на брата из-под набрякших век.

– Думаю, мой вид должен тебе подсказать, где я прятался, брат. И учти, бешеных было около десятка. Лучше поставь свечу Деве Марии, что я вообще выжил после того, что они со мной сделали. Если бы я не свалился в лощину и меня не посчитали мертвым, я бы сейчас предстал перед святым Петром.

Ангус мрачно сказал, что им следует послать собак по следу, но Эррол заметил, что разбойники пришли на исходе ночи, и, пока он добирался сюда, уже давно взошло солнце, так что роса испарилась и след давно простыл. Однако он добавил, что готов поставить на заклад свою последнюю арфу, что бешеные пастухи погнали стадо за озеро Лох-Шин.

– К Мак-Мэтисонам, значит, к Сынам Медведя![12 - Мак-Мэтисон – это название происходит от гэльского Mic Mhathghamhuin, что значит «сын медведя».] – подскочил Ангус, приходя в ярость при одной мысли, что их ограбили разбойники из соседнего клана.

Эррол не был в этом уверен, но говорил, что воры наверняка попытаются сбыть животных в этом клане. В любом случае этим набегом Мак-Ихе был нанесен не только ущерб, но и кровное оскорбление, и надо было собираться в хэшип[13 - Хэшип – вооруженное нападение с целью угона (в данном случае возврата) скота.], чтобы отомстить и вернуть похищенное.

Дэвид все это время держался в стороне. Мойра, наблюдавшая за ним, в какой-то миг не удержалась, чтобы не съязвить: