Майсгрейв

Дэвид негромко сообщил Мойре, что парню есть отчего гневаться: не далее как сегодня он сватал ее у Дэвида.

– И ты отказал? Как ты мог! – шутливо возмутилась Мойра.

– Да вот отказал. Ведь я уже решил взять эту белокурую фейри себе. Хемиш же при всем его буйстве не решился вызвать меня на поединок, чтобы сразиться за тебя.

– А ты бы за меня сражался?

– Ну, возможно, до первой крови.

Мойра тихо рассмеялась волшебным грудным смехом.

Они говорили милые глупости, почти соприкасаясь лицами. И всем окружающим было ясно: эти двое – пара.

Ева, склонившись к Ангусу, шепнула, что давно уже поняла, что Мойре и Хату быть вместе. Ангус же ответил ей своим обычным фырканьем, но уже несколько мгновений спустя заявил, что теперь посмотрит, когда этот Хат решится напомнить ему о поездке в Элгинскую епархию. Думается Ангусу, что это не скоро случится. Мак-Ихе же только выгодно, если такой славный воитель какое-то время поживет среди них. А может, и останется навсегда. Ангусу это было бы желательно.

Той ночью Мойра и Дэвид не захотели спать в доме и отправились в сарай, где хранилось сено. Но не отдыхать, а чтобы вновь заняться любовью, чтобы вновь утолять свой голод друг в друге. И они долго и страстно ласкали друг друга, сливались в объятиях среди ароматной свежескошенной травы. А когда засыпали, Мойра, прижавшись к Дэвиду, уютно устроилась в кольце его рук. Такое ощущение близости и надежности было ново для нее и согревало ей душу.

Ангус велел не тревожить гостей, и, когда после утреннего перекуса влюбленные побрели прочь по пустоши, их никто не окликнул. Им же хотелось уединения, хотелось, чтобы в мире были только они одни. Вересковые склоны еще не покрылись пурпуром цветов, но так хорошо было забыться в них, доставляя друг другу наслаждение. Мойра с удовольствием ласкала крепкое, жилистое тело Дэвида. Он был силен и подтянут, никакого обвисшего живота, никаких складок на теле, сплошные мышцы, какие ей хотелось гладить и целовать. Его кожа была шелковистой, несмотря на то что то там, то тут виднелись отметины шрамов. Мойре нравилось касаться их, нравилось пропускать сквозь пальцы жесткие волосы на его груди или брать в руку его член, чувствуя, как он растет от ее прикосновения. О, Мойра не была скромницей, она была раскованной и шальной настолько, что порой смущала и восхищала Дэвида. Он не считал себя новичком в том, что на юге называют «ars amoris», искусстве любви, у него было немало женщин, но такой восхитительно бесстыдной, нежной и непосредственной, как эта найденная в горах Хайленда фейри, у него не было никогда. Да уж, прошла она науку с Гектором… Таких ласк даже он не знал, однако вынужден был признать, что находит в этой дикой вакханалии упоительное наслаждение. Ему страстно хотелось отвечать на ее ласки, делать все, о чем она просит. И когда он добивался от нее восторженных криков, то и сам начинал кричать, забывшись и полностью отдавшись страсти.

А как же его планы об отъезде? Сейчас Дэвид просто гнал эти мысли. Потом, он подумает об этом потом, у него еще есть время. Ему хотелось в это верить. Да, действительно правы те, кто говорит, что в самой природе Хайленда есть нечто расслабляющее и поощряющее к лени и мечтательности.

Мойра, догадываясь, какие тайны скрывает ее возлюбленный, все равно чувствовала, что может ему доверять, и делилась самым сокровенным. А он слушал и понимал, что стремлению продавать себя за мирские блага научила Мойру ее мать, Нора с острова Хой. Причем Мойра даже поведала, что когда-то ее мать совершила преступление, бежала от мести и вынуждена была отдаться первому, кто взял ее под свою опеку. Так же она советовала поступать и дочери: защита и покровительство влиятельного человека – вот что в первую очередь нужно женщине. На вопрос Дэвида, откуда же прибыла на Оркнеи ее мать, Мойра ответила уклончиво: Нора не любила об этом говорить.

В ответ на свою откровенность Мойра просила его рассказать о себе. Но тут Дэвид был осторожен. Он просто не имел права довериться ей. И если Мойра расспрашивала, в каких краях ему доводилось бывать, он отвечал довольно расплывчато – поведал про остров Малл и обычаи на нем; рассказал о своем пребывании в шотландских городах – Перте, Инвернессе, даже в прекрасном Эдинбурге. Один раз обмолвился об аббатстве Келсо, что на границе с Англией. Последнее особенно заинтересовало Мойру, она стала расспрашивать о тех краях, а потом спросила, что он знает об англичанах.

«Больше, чем ты представляешь, милая», – подумал Дэвид, тут же решив, что этот разговор стоит прекратить. О, у него имелось немало способов уклониться от темы. Это было несложно, когда в голове начинала шуметь кровь при одном взгляде на ее округлую грудь, на скользящие по розовым соскам волнистые пряди светлых волос…

Порой он замечал, что Мойра странно посматривает на него. В ее взгляде было нечто испытующее, даже тревожное. Дэвид решил, что это связано с их будущим. Мойра носила его ребенка, и, хотя он обещал, что не оставит ее, на самом деле Дэвид еще не решил, как поступит и где устроит молодую женщину. Это было беспечно с его стороны, но он чувствовал себя таким свободным и окрыленным подле нее, что позволил себе забыться ради этой свободы.

Но такое беспечное существование не могло продлиться долго. И Дэвиду пришлось заставить себя опомниться, когда следующим вечером он увидел огни на отдаленной гряде гор. Пожар – или это пастухи развели яркое пламя? Но потом огни вспыхнули и на более близких холмах, были и еще вспышки пламени вдали, крошечные светляки, мигавшие то тут, то там.

Дэвид с Мойрой как раз возвращались к дому Ангуса, когда заметили это свечение. Мойра невольно прильнула к Дэвиду.

– Началось! Знак огненного креста. Скоро все мужчины отправятся на сборы к своим вождям. Чтобы идти на большую войну… как ты и говорил.

– Все об этом говорили, – мрачно изрек Дэвид, вглядываясь в дальние огни.

Но Ангус Каррак, шустрый и неугомонный глава Мак-Ихе, когда к его дому сошлись мужчины, чтобы обсудить происходящее и узнать время выступления, неожиданно велел всем разойтись.

– Вы что, не знаете, что наши сторожевые уже не раз замечали в низинах людей из клана Сынов Медведя? – резко сказал он. – Нас самих ждет набег, и я не отпущу из рода ни одного мужчину, какой сможет обороняться.

Позже Мойра спросила Дэвида, насколько правомочен был Ангус так поступать.

Дэвид был доволен, что она не видит в темноте его улыбку. Да, Ангус может удержать Мак-Ихе от выступления, если у него будет на то основание и если сможет объяснить вождю Маккеев, отчего не спешит на сбор. Недавно Дэвид сам объяснил это Ангусу, когда они возвращались в селение после хэшипа.

Но Мойра осознавала и другое:

– Если Мак-Ихе не выступят на войну, то уцелеют. Ведь их и так не больно много в роду.

Умница, она все правильно поняла. А на другой день объяснила это женщинам рода, дав понять и им тоже, что лучше не провоцировать мужей на сборы в поход. А к слову мистрис Мойры местные кумушки прислушивались. Однако существовал закон, по которому воины при знаке сигнальных огней должны отправиться с оружием на сходку к вождю. Поэтому большинство мужчин Мак-Ихе ходили хмурые, понимая, что поступают неправильно, и только слово предводителя Ангуса удерживало их от выступления.

Правоту Ангуса подтвердил случившийся вскоре набег на стадо, выпасавшееся на верхнем пастбище. На этот раз Эррол сумел вовремя предупредить брата, и по данному им знаку тревоги мужчины бросились отбивать скот. Схватка вышла отчаянной, один налетчик был убит, но в итоге Мак-Ихе сумели отогнать пришельцев. В тот вечер Ангус даже велел открыть самый большой бочонок эля, чтобы угостить отличившихся воинов. И теперь никто не говорил о выступлении, ибо в ближайшее время набег мог повториться.

А вот вождю главенствовавшего в округе клана Маккеев до проблем людей септа Мак-Ихе не было дела. И вскоре в долину прибыли его посланцы.

Жители еще издали увидели троих приближавшихся всадников.

Дэвид был с Ангусом в кузне, когда прибежавший Манго сообщил о появлении гостей. Они вышли за порог, и Ангус пояснил, что тот, который едет впереди на серой кобылке, сам Иан Райвак Маккей, младший брат вождя клана. Сопровождали его два верных лейхтаха-телохранителя – громадный верзила Свейн нан-Орд, то есть Свейн Молотобоец, и рыжий Норман.

Ангус говорил об этом спокойно, но то, как он торопливо вытирал руки о передник, как оправлял складки пледа и спешно приглаживал волосы, указывало, что он нервничает. Дэвид остался стоять на пороге кузни, прислонившись плечом к косяку двери. Памятуя, что он тут с украденной женщиной, Дэвид невольно встревожился, хотя и понимал, кого именно следовало ожидать после того, как Мак-Ихе не послали своих клансменов на сбор отрядов, проигнорировав знак войны.

И вот прибыл сам брат вождя Маккеев. Надо же. Это важная персона в клане. Иан – так по-гэльски произносилось английское имя Джон, а прозвище Райвак было чем-то вроде фамилии и в переводе означало «желтовато-красный». Впрочем, этот молодой мужчина и был таким – его ниспадающие из-под берета длинные волосы имели странный цвет: почти медно-красные, они выгорели прядями до яркого лимонного оттенка.

«Как для маскарада выкрасился», – подумал Дэвид, ибо ему отчего-то сразу пришелся не по душе этот Иан Райвак. Брат вождя держался надменно, его застывшее лицо было неприветливым, хотя и довольно привлекательным: прямой нос, высокие скулы, чисто выбритый, выступающий подбородок. Его рыжеватые брови тоже выгорели до желтой тонкой полоски, а светлые желто-карие глаза казались какими-то блеклыми в сравнении с яркими волосами.

Одет Иан Райвак был богато: его килт и переброшенный через плечо плед были окрашены в дорогой синий цвет с примесями зеленых полос; на ногах были не грубые броги или гетры, а прекрасной выделки кожаные сапоги с голенищами выше колен; куртка из оленьей замши блестела от нашитых на нее блях; на берете красовалось перо, прикрепленное круглой брошью со знаком Маккеев – сжимавшей клинок посеребренной рукой. Сопровождавшие брата вождя лейхтахи рядом с ним выглядели куда проще. Тот, которого Ангус назвал Молотобойцем, был светловолос, как альбинос, а второй, рыжий и веснушчатый Норман, с его резкими скулами и длинным подбородком имел типичную для шотландца внешность. У телохранителей за плечами виднелись небольшие круглые щиты и длинные рукояти клейморов.

– Слава Иисусу Христу, Иан Райвак Маккей!

Ангус вышел вперед. Простота обычаев горцев не требовала от него проявления особого почтения к родичу вождя, и Ангус, глядя на гостя, лишь сложил руки на груди. Тот никак не отреагировал, просто смотрел по сторонам, видел сходившихся к дому главы людей Мак-Ихе и, лишь когда их собралось несколько человек, наконец заговорил:

– Уже пару ночей в горах пылают знаки огненного креста. Разве ты забыл, Ангус Каррак, что по этому сигналу каждый, кто может владеть оружием, обязан явиться на сбор к вождю Аю Рою Маккею? Или ты запамятовал пословицу «Где голова, там и руки»? То есть все следуют за вождем. Но ты, похоже, не спешишь. Или станешь утверждать, что не заметил сигнальных огней на возвышенностях?

– Заметил, – угрюмо кивнул Ангус. Он сильно побледнел. Настолько, что шрам на его щеке даже через темную поросль бороды стал казаться багряным. – Но послушай, Райвак, я ведь не первый год живу тут и не раз сражался за Ая Маккея, причем всегда вовремя являлся на его зов. Но знаю я и другое: до того, как воины вождя выступают в поход, они немало времени проводят в пирушках по случаю созыва. Разве нет? Разве сейчас славные парни Маккеи не гуляют у стен замка Бхайрак, не пьют эль и не пляшут с мечами во хмелю? И я решил, что в этот раз опоздаю на общее веселье. Ибо у нас тут некоторые проблемы.

И Ангус Каррак стал рассказывать про набег, про то, как Мак-Ихе удалось отбить и вернуть свой скот, а также охраняемый ими скот Маккеев. Однако теперь Ангус не может оставлять долину без защитников, ибо уже было одно ответное нападение и подобное наверняка повторится.

Это были веские аргументы, но Райвак лишь произнес:

– В любом случае ты должен был подсуетиться, Ангус. Твое прозвище Каррак, суетливый. Но, наверное, тебя уже надо называть Нерасторопный, если ты до сих пор не только не поспешил на зов, но и не прислал гонца с сообщением о своих бедах. И, клянусь славой нашего клана, тебе следует знать, что…

Тут он умолк, так и не закончив фразу. Смотрел куда-то в сторону.

Там по склону холма шла Мойра.

Этим утром она по просьбе Евы отправилась собирать клюкву и голубику на болоте и теперь подходила к ним с корзиной в руке, двигаясь легко и грациозно. Распущенные, не связанные лентой волосы облегали ее подобно легкой, сверкающей на солнце накидке. Приблизившись, она заметила, как разглядывает ее этот всадник, и остановилась, чуть вскинув подбородок и спокойно посмотрев на него. Похоже, его внимание позабавило Мойру. Она улыбнулась, чуть насмешливо… или вызывающе. По крайней мере, так показалось Дэвиду. Он даже ощутил укол ревности.

Иан Райвак словно оцепенел. Он не знал эту женщину. Она была не из септа Мак-Ихе. О, он бы запомнил ее, если бы видел ранее. Какие пушистые и длинные светлые волосы! А эти темные прямые брови, точеный нос, яркие губы! А этот гибкий стан и горделиво вскинутая голова! Вдобавок ко всему в этот миг сквозь плывущие по небу тучи пробился луч солнца, и Райваку показалось, что от нее, этой удивительно прекрасной незнакомки, исходит сияние, как будто она была волшебным существом, эльфом или фейри!

У него перехватило дыхание. Но в следующее мгновение кто-то заслонил от него дивную красавицу. Это был сильный, рослый мужчина, но тоже не из Мак-Ихе – Райвак знал тут всех.

Чужак властно обнял женщину за плечи и, притянув к себе, сказал:

– Разве у Маккеев принято так разглядывать чужих жен?

Жена? Это его жена? Но красавица действительно прильнула к незнакомцу и спрятала улыбающееся лицо у него на груди.

Райвак проглотил тугой ком в горле.