Минувших дней разбуженная память. О жизни на окраинах страны

– Да ты таков перец, что тебя бы ей и одного за глаза хватило, – съехидничал Илья под смех сидящих.

– Не перебивай, – огрызнулся Егор, явно входя во вкус своего рассказа и продолжил:

– И вот, я потемну, конечно, захожу к ней. В комнате две койки, стол, на столе лампа-керосинка, две рюмки и тарелка с жареной картошкой. А она из-за шторки в углу комнаты и говорит: «Проходи к столу, присядь. Я сейчас выйду». Рюмки на столе, кстати, да и картошечка к грибкам очень подойдет, удачно всё складывается, подумал я и выставил на стол настойку и грибы. Хорошо, что теплая осень была, и я налегке пришел. Ни куртку, ни сапоги на входе снимать не надо было. Да у них и места для вешалки и то нет. И тут выходит она. Окинула стол, меня взглядом и, указав на бутылку, спросила: «Неужели вино?» Я ответил: «Ягодная настойка на первочке для услады». Она ухмыльнулась и заговорила. «Егорушка, а чего ты ко мне, а не к Файке-учетчице пошел. Культурно отдохнуть решил? Но с таким пойлом надо было бы тебе к ней свернуть. А я к хорошему вину привыкла. Знаю, тут его не достать, но если ты хотя бы двадцатку девушке на цветы предложишь, то можем и продолжить разговор», – огорошила она меня.

– Ха-ха-ха, о це приголубила любодейка, – засмеялся в бороду бородач, и дружный хохот бригады спугнул сидящую на лесине ворону.

Чуть выждав, Егор продолжил:

– Так вот, заело меня это. Чё ей сказать? Я-то задарма привык по простоте душевной. Конечно, Файка – простая девка, но всё при ней: и сися, и пися, и грамота – то ей ни к чему. Как-то я сразу по-другому посмотрел на эту Ганку. В домашнем халатике, бледнолицая, худенькая, ну чисто – вобла сушеная, а с таким гонором, да к такой только с самогоном и ходить, да с крепким, а то нераззадоришься. Ну, думаю: «Привыкла ты в своем городе так зарабатывать Ганка-поганка, а тут ты ведь на исправлении у нас. Вот и привыкай задарма да от души всякие дела делать». Я встал и молча ушел.

– Эх, так и не отжарил, Марусячку-шельму, – сочувственно махнул рукой Илья и добавил, – Самогон бы хоть забрал.

Да ну, я ведь суетился от души, доставал что мог, пусть задарма ей мое угощение достанется. Авось поймет, что в жизни не все продается да покупается, -заключил Рюмин.

Самый пожилой в бригаде навальщик леса Стогов серьезным взором окинул Егора и размыслил:

– Нет, паря, вовсе ты не «ходок» и не «рюмкин», напрасно тебя так кличут. Ребячество да дурь из тебя еще не вышла. Ничего, жизнь пообтешит, остепенишься, душа-то у тебя, вроде как, и непорченая.

– Громкое ржание кобылы привлекло внимание лесорубов, и они все повернулись в сторону лошадей. Конь Гитлер прыжками, перенося спутанные передние ноги, выпустив свой половой орган теснился к сивой кобыле «Вертихвостке».

– Гля, гля, никак огулять её собрался.

– Вот это шлямбур у него болтается, Егор, тебе такое устройство, мог бы деньжат отгребать от охочих бабёнок, – осклабился бородач.

– Да и тебе бы не помешал, а то твоя Дарья всегда грустная ходит.

– Илья смотри, твоя «Вертихвостка» не бежит, знать, тоже запохотилась, так и подворачивает к нему, – перевел тему разговора бородач.

– А вертихвостки они завсе таковы, – заявил Егор.

– Надо же, весна ещё не разыгралась, а конь-то оживает. Знать, от усиленной пайки овса, – рассудил бригадир.

– Ты такое завхозу не скажи – враз норму срежет, – ответил ему умудренный Стогов.

– А ну-ка, Егор, убери коню путы с ног, пусть побалуется. Тьфу ты! Какой дурак дал коню-работяге эту поганую кличку? – кивнул помощнику бригадир.

Тот рискованно подскочил к коню, резко дернул за узел, и ременная пута спала с ног. «Гитлер», почуяв больше свободы, со второй попытки взгромоздился на круп кобылицы. Его орган пытался подняться к назначенной цели, но безуспешно. Мужики явно оживились и загалдели, сочувствуя коню.

– Давай, давай, «Гитлер», не опозорь нашу бригаду. Чай тоже «Стахановец». Эх, срезался! Маловато, видно, овсом заправился, – махнул рукой Илья.

– Смотри, еще заход делает. Вон бочком-бочком подходит. А елдой-то как помелом машет. Вдруг опять промахнется, – комментирует бородач.

– Егорка, войди в его положение. Видно, конь наслушался о твоих похождениях, вот и блудит теперь. Как заскочит на нее, ты подправь ему, пусть засандалит, – разрешил бригадир.

Тут ввязался в разговор возчик кобылы Илья:

– Егорка, будь человеком, подсоби. Это же ваш конь нашу «Вертихвостку» обнадёжил. Представь, что ты врач-ветеринар и помогаешь осеменению. Не боись, – почти упрашивал он.

Егор стоял неподалёку от коня, когда выдав сиплое ржание, тот вновь звзгромоздился на кобылу. Тут, под выкрики, явно переживающих за коня лесорубов:

– Егор, поспеши, Егорка.

Он метнулся к животным и попытался рукой приподнять орган коня. Молниеносным ударом задней ноги «Вертихвостка» отбросила его от себя и, вывернувшись из под «Гитлера», запрыгала в сторону.

Бригадир первым опомнился от увиденного и бросился к скорчившемуся от боли напарнику. Подбежали и другие, никто не смеялся.

– Нога, нога, – сквозь зубы процедил Егор.

Ударом подковы, кобылица вырвала часть ватных зимних брюк и сорвала кожу с голени Рюмина. Рана кровоточила.

– Фу ты, назубоскалились. Илья, метнись на лесосеку, там нормировщик к сучкорубам из центральной усадьбы приехал. Зови его сюда. Скажи, что тут травма и надо быстрее к врачам в леспромхоз свезти. Вдруг у Егора перелом. Вон как корчится, распорядился бригадир.

Рюмину помогли подняться. На больную ногу он вставать не мог – больно. Усадили его на попону лошади под штабелёк и стали ожидать нормировщика. Вскоре на разъездных санях-розвальнях, подъехал нормировщик Чупров, на встречу ему подошел бригадир и заговорил.

– Рюмин Егор шел мимо кобылы, а та лягнула его, зараза. Раньше не замечали за ней такого. Хорошо, что не в пах угодила, а в ногу, но всё одно, поспеши Митрич, кровь из ушиба, хотя не сильно, но сочится. Сам понимаешь: тут поспешать след, – указывая на Егора доложил бригадир. Пока нормировщик разворачивал сани, бригадир наставлял Егора.

– Ты там не особо говори, что да как, а то греха не обёремся. Пока лечись, поправишься, в бригаду опять к нам, понял? Тот согласно мотнул головой и с помощью рабочих, умастился в санях. Вскоре сани-розвальни, скрепя полозьями, тронулись в путь. Бригадир Рубцов развернулся к рабочим и распорядился.

– Ну что, зубоскалы, пошли план выполнять. Запрягайте лошадей, надо добить сегодняшнюю норму. Жаль что так вышло, задурачились мы как пацаны.

– Да, но ведь без шутовства – скучна житуха. – ответил ему Илья. Тут встрял в разговор вездесущий бородач:

– Зато выяснили, что Егор – неважный ходок по бабам: и Марусячку не отжарил, и «Вертихвостку» даже с «Гитлером» не одолел, – хихикнул он. Мужики дружно захохотали, сбивая приступом смеха полученный стресс.

***

В послевоенные годы правительство страны держало под строгим контролем восстановление народного хозяйства и особого предприятий связанных с продовольственным обеспечением страны.

Совет министров в то непростое время, контролировал работу тысяч предприятий разных отраслей Советского Союза, понимая, в данном случае, что чем больше будет заготовлено леса, больше будет выработанной тары: бочек, чанов, ящиков для упаковки рыбы. Значит, будет больше поставок рыбы из Дальнего Востока для почти голодающего после военной разрухи населения огромной страны.

Из приведенных ниже приказов и распоряжений это хорошо видно.

Распоряжение «ГЛАВКАМЧАТРЫБПОМА»

№16741 от 20 марта 1947 г.

«…В последние дни осенне-зимнего сезона показывают неудовлетворительную работу некоторые лесозаготовительные предприятия. В частности: леспромхоз имени «Лазо».

Это отмечено даже приказом №199/9 заместителя председателя Совета Министров СССР товарищем Микояном Анастасом Ивановичем». Одновременно им установлено леспромхозу им. «Лазо» повышенное суточное задание.

По заготовки леса – 536 куб. м

По вывозке леса – 500 куб. м.

А по вывозке леса к сплаву для последующей поставки в Ключевской лесозавод по 250 куб. м. в день.

Предупреждаю директора леспромхоза тов. Лазуренко Г. Ф., что за невыполнение правительственного задания будут приняты самые строгие взыскания. Директор Г. К. Р. П. Баршев».