Минувших дней разбуженная память. О жизни на окраинах страны

На въезде в поселок стоят два старых толстокорых тополя – излюбленное пристанище ворон. Два длинных бревенчатых низко посаженных барака—общежития, полтора десятка землянок да двухквартирный дом, в котором размещался котлопункт и жилье мастера лесоучастка. Тут же, рядом, обшитая корой вместительная конюшня, крытая тонким накатом присыпанным землей. Ни заборов, ни дворов на участке не было. Во всем чувствовалась неуютная временность поселка.

Иван соскочил с коня, набросил поводья на столб коновязи и зашел в котлопункт, который служил и Красным уголком для собраний, и местом утренней разнарядки для бригад.

– Здорово, стряпуха – нос в муке, – с порога обратился он к молодой круглолицей девушке, которая старательно протирала мытые чашки.

– Что, уже отобедали твои орлы? Жаль, не застал всех разом, а мастер—то где? – продолжал он.

Фая, говоря нараспев, как и все ее землячки—переселенцы, ответила:

– Здравствуй, камсорг. Запаздал чуток… Мастер на дальней делянке. Там траншею для погрузки леса роют. Исть будешь?

– Наливай, не откажусь.

И Елин, хитро посмотрев на Фаю, спросил:

– Что—то ты на танцы перестала к нам приезжать. Закрутила поди с кем?

– А че я хуже других? Хачу и кручу, – сразу закокетничала Фая.

Иван хмыкнул и перевел разговор на другую тему.

– Слушай, Фая, мне за ребятами по делянам не угнаться, ты скажи Петруньке, чтоб они в восемь вечера, в среду, в Козыревске как штык были. Очень серьезный вопрос на собрании. А мне еще на Крахчу поспеть. Не забудешь? Или написать? Да мастеру, что я приезжал, обскажи.

– Ну чиво ты, Вань, на память не жалуюсь.

***

Козыревск – главная усадьба леспромхоза. Истопник на совесть протопил печи, и в клубе было тепло. Недалеко от стола, у окна садились приглашенные на комсомольское собрание: директор и технорук леспромхоза, секретарь парторганизации, начальник ближнего Кировского лесоучастка. В зале на деревянные скамейки, прочно стоящие на рассохшемся некрашеном полу, рассаживалась молодежь.

Вести собрание выбрали комсорга с Магнитки Петруньку, так дружески называли ребята Петра Ткаченко.

Он встал из-за стола, расстегнул одну пуговицу на косоворотке, одернул бриджи, выделенные ему как стахановцу в прошлом месяце, и торжественно произнес:

– По первому и основному вопросу скажет речь наш секретарь Иван Елин.

После слов Петруньки Иван вышел к столу, свернул лист бумаги трубочкой и, жестикулируя, заговорил:

– Сегодня мы должны со всей строгостью и серьезностью разобрать и обсудить дело комсомольцев Степана Чмыха и Якова Галимова. Работая на трелевке леса, они по—варварски отнеслись к лошади по кличке Забияка. Перегрузили ее так, что у нее разошелся позвоночный столб, и тем самым вывели рабочую лошадь из строя. Дирекция леспромхоза настаивает передать дело в органы НКВД. Попрошу всех активно участвовать в обсуждении дела.

В зале воцарилась тишина.

После небольшой паузы поднялся узколицый рыжеватый парень Василий Бачук. Заговорил он напористо, с акцентом:

– Трэба гнаты таких з комсомолу! Тай усэ тут!

В зале неодобрительно загудели, заерзали на сидениях, поворачиваясь к говорившему.

– Ишь, хватанул как.

– Дайте речь виновным, пущай расскажут, как и что. А опосля разберемся, – доносилось из зала. – Чмых, ты звеньевой. Давай, рассказывай.

– Ну, что? Ну, загрузили, а она… Ну, хочь бы, а то… – и он смущенно махнул рукой.

С места вскочил напарник Степана Яшка Галимов:

– Да что говорить! Не перегружали мы лошадь. Забияка – лошадь кубовая и в приказе так значится, а бревно было меньше кубометра. Раньше она больше куба брала. Просто недодают ей положенную норму овса, дак она все хуже и хуже тащит. С конюхами у меня всурьез, до драки доходило, а они говорят: сколько завхоз скажет, столько и даем. Не зря говорят: потаскивает он овес. Ишь, хозяйство—то какое поразвел у себя дома…

Слово взял тракторист Васильев. Он, оправив галифе, начал:

– Все знаете, что мы со Степаном Чмыхом вместе служили и вместе прибыли сюда, выбрав место, где больше всего нуждались в нас, механизаторах. И что же выходит, Степа? Как же ты допустил такое? Ведь тебе уже обещали трактор с нового прихода доверить. Хочу сказать, что если бы боец, допустим, танкист, как были мы, хотя и не умышленно, из—за оплошности вывел из строя вверенную ему технику. Как бы, Степа, спросили? По всей строгости! Потому что надо бережно и ответственно относиться к врученному тебе имуществу. Иначе быть не должно! А тут тем более еще и живое существо.

Степан Чмых сидел, понурив голову.

– Слово имеет бригадир тракторной бригады Сергей Иванов, – объявил председатель собрания.

– Правильно подметил Галимов. Завхоз за лошадьми не следит. Занимается все больше личными делами. Кроме того, наживается за счет рабочих и государства. Он в рабочее время открыл частное производство. Выполняет заказы на сторону, делает тазы, ведра и ванны, за что получает наличными и натурой. С Коровина за ванну получил – 70 рублей, с Черноусова – семь стаканов табаку, с Черных – пять стаканов и деньги. На той неделе снял со старого трактора «Клетрак» багажник и переделал для личной надобности на печь. Так что завхоз нечист на руку, это точно. Поэтому считаю, что не вся вина лежит на ребятах. Здесь надо разобраться. Проще всего под суд загнать.

С места поднялась стройная белокурая девушка:

– Я добавлю. Завхоз, действительно, не выдает то, что положено. Если по приказу дирекции надо выдавать свечи в общежитие: одну на двадцать квадратных метров жилья, то он выдает нам одну на тридцать-сорок квадратов. Живем в полумраке, ничего не читаем. Я полностью поддерживаю Сергея Иванова насчет завхоза и вины парней…

– А ниче, хороша, – доверительно прошептал на ухо Бачуку белобрысый прыщавый паренек.

– Та ну—у. Худа як вобла. На Полтавщини то настоящи дивки, – ответил Василий.

– Да брось ты, глаз не имеешь. Ишь покраснела – стеснительная!.. Вот бы с ней задружить, – не унимался белобрысый.

Петрунька постучал карандашом о стол и сказал:

– Попрошу высказываться согласно поставленному вопросу.

– Дайтэ я ще скажу, – поднимая руку, с места, крикнул Бачук.

Лида – чернявая, небольшого росточка, девушка, внимательно посмотрев на Василия Бачука, подумала: «Сейчас опять будет Степку топить. Люто же он его ненавидит. И что я, дура, в нем раньше находила, Рыжий, злой этот Васька…».

– Говори, говори, Василий, – разрешил Пётр.

– Шось нэ туды мы гнэм. Воны хотилы сэбэ показаты, аш коня погубылы. Нам нэ трэба такых стахановцив! Выновни, хай отвэчають!

Слово взял прораб леспромхоза Владимир Михайлович Грачев:

– Хочу сказать, что вина их не только в том, что вывели из строя лошадь. Ведь, глядя на таких «передовиков», и другие могут неправильно понять, что все средства хороши, лишь бы перевыполнить норму… Сначала скотину, а затем и товарищей ставить под угрозу ради плана. Стоит ли таких держать в комсомоле? Подумайте, комсомольцы…

Лида переживала за Степана. И, не выдержав, поднялась с места:

– Тебе—то, Васька, с ними не тягаться. Завидуешь, вот и кидаешься, – она посмотрела в сторону Бачука. – Работали они по-стахановски, постоянно по полторы—две нормы делали. А случилось такое, так что же, сразу из комсомола их? Под суд? Да они жить—то ушли в самое плохое общежитие. Там даже сушилки нет. От запаха портянок не продохнешь, свечи гаснут. Хотя и обещали стахановцам отгородить в бараках комнаты, ведь этого не сделали, а они не жалуются. Значит, когда хорошо, то мы, комсомольцы, вместе, а как что случилось – мы в стороне! Так выходит? Я предлагаю оставить их в комсомоле, а за лошадь, конечно, с них высчитать. И если у них не хватит денег, я первая им помогу. С завхозом надо разобраться, а то завтра, может, еще кого придется тут разбирать… Все.

В зале загудели.