Кто ты, Билли Притти?

Я остаюсь с ним, пока он не уходит на обед. Тогда, вскочив на скейт, я принимаюсь петь песни, которые только что услышала. Дома нет ни радио, ни телевизора и уж тем более компьютера. Раньше в кухне потрескивал маленький приемник, но он отдал богу душу прошлой зимой. А замены ему так и не нашлось.

К счастью, соседка снизу играет на пианино каждый вечер по часу. Я этого не пропущу ни за что на свете. Прижимаю ухо к полу и слушаю поднимающуюся ко мне мелодию. С первых же нот у меня сердце набухает в груди. Оно становится таким большим, что я чувствую его в горле. Наверно, оно надавливает на что-то, на какое-то озерцо, потому что всегда именно в этот момент из моих глаз вытекает слезинка и катится по щеке. Музыка – единственное, от чего я могу заплакать.

* * *

Марсель не особо разговорчив, но всегда меня слушает, когда мне есть что рассказать. Он высказывает свое мнение и никогда не раздражается, разве только когда кто-нибудь не закроет кран. Вот это действительно выводит его из себя – текущая вода. Проходя мимо любой струи, он бормочет себе в бороду:

– Посадили бы лучше деревья.

Марсель ненавидит бассейны, аквариумы и автоматические оросители. Воду он любит в море, в туче или на худой конец в пруду. Но остальное – нет.

А вот что он любит, что он действительно любит, так это скидки. Когда в городе открывается новый магазин, он берет меня под руку и мы мчимся на полной скорости припарковывать его старенький красный «ситроен» на стоянке торговой зоны. Марсель так торопится, что обычно мы приезжаем слишком рано.

Когда раздвигаются автоматические двери, Марсель непременно хочет пройти первым. Если бы существовали Олимпийские игры по потреблению, он точно получил бы золотую медаль!

На обратном пути он говорит о своих покупках и всегда называет цену каждой вещи. Ему мало сказать, что он купил три пары носков. Нет-нет. Марсель покупает три пары носков за 25 франков. Когда он называет цену, вид у него всегда довольный. Но только в этот момент. В конце месяца он утверждает, что покупки всегда обходятся дорого.

Сегодня утром на стоянке нового магазина сети GiFi солнце ласкает мне лицо. Мои глаза закрыты, стекло опущено, и я слушаю музыку, льющуюся из громкоговорителя на стоянке. Какой голос, такого красивого голоса я никогда не слышала.

– Кто поет эту песню, Марсель?

– А, это… это Билли Притти!

Я вся подобралась. Впервые я слышу эту певицу. Я искала ее записи везде, но так ничего и не нашла. Никакой Билли Притти в музыкальных магазинах, никакой Билли Притти в компьютере школьного информационного центра, никакой Билли Притти на стеллажах супермаркета. Я уже тысячу раз умоляла Марселя сделать что-нибудь, помочь мне, но он каждый раз только тычет пальцем мне в сердце:

– Билли Притти – здесь!

Ничто не злит меня сильнее, чем этот ответ. Мне хочется потрясти его как грушу, накричать на него, сказать, что мне уже не пять лет. Хуже того, мне хочется привязать его к стулу, пустить воду из всех на свете кранов и заставить его на них смотреть. Но каждый раз я ничего не говорю, потому что он старый, а у меня никого нет, кроме него, и я не хочу, чтобы меня бросили во второй раз.

– Марсель, расскажи мне историю Билли Притти! – настаиваю я.

– Опять! Я же тебе рассказывал на прошлой неделе! – ворчит он.

– Ну же…

– Ладно, ладно, расскажу! Билли Притти была величайшей певицей, какую только знал мир. Она была маленькая и пухленькая, с большими черными глазами, а губки у нее были такие, как мой «ситроен» в ту пору, когда он еще был ярко-красным. Когда она пела, никто не мог грустить. Она была пластырем в форме радуги, первыми июньскими вишнями, решением всех на свете уравнений. Говорят, сам президент приглашал ее, чтобы облегчить переговоры и избежать войн.

Я жадно слушаю. Историю я знаю наизусть, но он всегда ухитряется добавить к своему рассказу новые подробности.

– Однажды наше старенькое радио звучало на всю квартиру. Песни сменяли друг друга, Одетта разгадывала кроссворд, я чистил картошку, а твоя мать читала книгу, лежа на кухонном полу. Вот радио заиграло новую песню, и вдруг Одетта вскочила, схватила меня за руку и закружила в танце. Я кружился, кружился, кружился вокруг Одетты, она была моим солнцем, ты же знаешь, а твоя мама смотрела на нас как на чокнутых. Когда музыка кончилась, твоя мама спросила меня: «Это такая профессия – заставлять людей кружиться в танце, папа?» И я подтвердил: «Да, профессия! Это Билли Притти». На следующей неделе в школе ей задали сочинение на тему «Кем вы хотите стать, когда вырастете?». Она написала: «Когда я вырасту, я хочу стать билиприти».

Я смеюсь, как всегда, когда Марсель рассказывает мне эту историю.

– Когда твоя мама узнала, что Билли Притти, даже слитно, – это не совсем профессия, она сказала мне, что, если у нее будет ребенок, она назовет его Билли.

Обычно после этой части истории мы больше ничего не говорим друг другу. Смотрим в разные стороны и ждем, когда что-нибудь произойдет. В этот раз начинают звонить часы Марселя, и он подскакивает на своем сиденье. 9:58. Он всегда ставит будильник на две минуты раньше открытия магазина, чтобы уж точно ничего не пропустить.

– Скорее! Пора!

Он пулей вылетает из машины и бежит к дверям гипермаркета, как будто хочет первым ступить на девственный пол этого громадного пространства. Марсель снова самый счастливый человек на свете.

* * *

На кухонном столе красуется глобус. Когда мой взгляд останавливается на нем, Марсель тут же говорит: «Девяносто девять франков вместо ста сорока девяти». Я не отвечаю. Сажусь перед чашкой Nesquik и вращаю земной шар быстро-быстро, время от времени останавливая кончиками пальцев. Китай, Мозамбик, Перу, Финляндия.

Я спешу покончить с завтраком, хватаю скейт и рюкзак и сбегаю во двор: надо попытаться побить мой летний мировой рекорд. Потом я пойду в парк. Потом съем сэндвич у железнодорожных путей, глядя на проходящие поезда. Потом пойду почитаю книгу в муниципальной библиотеке. Потом буду бросать камешки, пытаясь сбить консервные банки с ограды. Потом послушаю, как соседка играет на пианино. Потом поужинаю с Марселем. Потом пойду спать. А потом все начнется снова. И я думаю: «Однообразная жизнь – это жизнь, которую достаточно рассказать один раз».

Интересно, а в других странах мира маленькие девочки тоже носят имя величайшей певицы всех времен? Мне кажется, что я одна такая, единственная, везучая. Мне кажется, что где-то впереди меня ждет грандиозная жизнь, и одна эта мысль, ну, почти, держит меня на плаву.

Глава 2

1999

Моя комната не больше чуланчика. Я расту, и мне кажется, что она сужается. Раньше было три шага между стеной и дверью. Теперь только два. У меня есть большие мечты, но чаще всего они разбиваются о стены моей комнаты. Когда я об этом думаю, огненный шар начинает расти у меня в животе, этот огненный шар сжигает все на своем пути и, наверно, никогда не погаснет.

На первом этаже дома живут муж и жена, Эмманюэль и Тьерри Жирар, которые целыми днями ругаются под телевизор. Летом они открывают окна, и шум из их квартиры отражается от стен домов напротив. Они смотрят передачу, где публика все время аплодирует. Иногда, когда слышу аплодисменты, я беру расческу вместо микрофона и представляю себе, что это хлопают мне.

На втором этаже живет одинокий мужчина, которого мы практически не видим. Когда он приходит домой около пяти часов вечера, лицо у него грязное и руки в саже.

На третьем женщина, которая всегда носит лаковые лодочки на шпильках и темно-синий костюм. Я долго думала, что она стюардесса. Позже я узнала, что на самом деле она работает на ресепшене двухзвездочного отеля в конце улицы.

На четвертом та самая соседка, которая играет на пианино и подбирает всех кошек в округе. Мне кажется, ей лет тысяча. На самом деле не больше сорока. Марсель утверждает, что ей нельзя доверять и что не стоит слушать все, что она говорит.

На последнем этаже студент с бледным лицом, он живет ночью, но иногда выходит, шатаясь, и в дневные часы.

На пятом – мы с Марселем.

В школе я иногда разговариваю с Жюльеном и немножко с Лори. В буфете ставлю свой поднос на краешек стола рядом с одноклассниками, которые едва поднимают головы и продолжают разговор. Они пытались проникнуть в тайну девочки, которая живет одна с пожилым месье. Пытались понять, что может крыться за словами, которых я не произношу. Пытались – а потом перестали пытаться.

На отрывном календаре в кухне дата как будто мигает: 7 августа. Это мой день рождения. Интересно, вспомнит ли Марсель. С возрастом он все больше путается в датах. Я ухожу из квартиры еще раньше обычного, чтобы не пересечься с ним и дать ему время вспомнить, что сегодня особенный день.

Как обычно, я спускаюсь по лестнице бегом, считая ступеньки. Но на девятой чуть не натыкаюсь на нечто странное. Ни круглое, ни овальное. У этого нечто очертания мальчика.

* * *

Я собираю куски хлеба и пустые консервные банки, которые вывалились на лестницу, когда я пыталась не врезаться в мальчика и уронила рюкзак.

– Люди редко сидят на ступеньках в этом доме, – говорю я.

– Хотел подышать воздухом.

Я поднимаю бровь:

– Воздуха больше на улице.

– Меня зовут Максим.

– Понятно.