Израненное сердце

И тут я вижу, как из-за угла выбегает Хвостатый. Он сбежал вниз по четырем лестничным пролетам со скоростью гребаного олимпийца. Глядя, как он несется ко мне, я размышляю, следует ли мне задушить его голыми руками или превратить его лицо в кашу.

Затем я вижу, как ко мне устремляется с десяток служащих отеля и гостей мероприятия, и вспоминаю, что, падая, наделал чертовски много шума. Кто-нибудь уже наверняка вызвал полицию.

Так что я решаю не ввязываться в драку, а найти вместо этого ближайший автомобиль с заведенным двигателем. Я замечаю стоящий у обочины черный «бенц». Водительское кресло пустует, но фары горят.

Идеально.

Я рывком открываю дверь и сажусь на переднее сиденье.

Заводя машину, я успеваю мельком увидеть сквозь пассажирское окно разъяренное лицо Хвостатого. Мужчина так зол, что ему насрать на свидетелей – охранник тянется за пистолетом.

Выжимая педаль газа, я салютую ему на прощание.

Мотор ревет, и машина срывается с места, словно скаковая лошадь, выпущенная из стойла. «Бенц», может, и выглядит как неповоротливое судно, но под капотом у него скрыт приличный двигатель.

Моему брату Неро это бы понравилось. Он одержим автомобилями. Пацан оценил бы управляемость и мягкое кожаное сиденье, которое словно подстраивается под мое тело.

В салоне пахнет кожей, виски и чем-то еще… чем-то сладким и теплым. Словно сандал и шафран.

Я гоню по Оук-стрит, когда замечаю в зеркале заднего вида лицо. Это пугает меня так сильно, что я резко выворачиваю руль влево, чуть не врезаясь в автобус, движущийся в противоположном направлении. Чтобы вернуться на полосу, мне приходится дернуть руль вправо, поэтому машину несколько раз мотает туда-сюда, прежде чем мне удается вновь выровнять движение.

Должно быть, я вскрикнул, и человек на заднем сиденье слегка вскрикнул в ответ – пронзительный звук выдал в нем девушку.

Я хочу съехать на обочину, но не уверен, что за мной никто не гонится, так что продолжаю ехать вдоль реки на запад, пытаясь снова поймать в зеркале заднего вида лицо своей изумленной пассажирки.

Напуганная, она вновь съежилась на заднем сиденье

– Все в порядке, – говорю я. – Я вас не трону.

Я стараюсь сделать так, чтобы мой голос звучал как можно более ласково, но он, как всегда, походит на грубое рычание. Я и в лучших обстоятельствах не умею очаровывать женщин, что уж говорить о той, которую я случайно похитил.

С минуту девушка молчит. Затем она издает робкий писк:

– Вы можете… меня выпустить?

– Выпущу, – обещаю я. – Через минуту.

Я слышу легкий всхлип и шорох.

– Что это за звук? – рычу я.

– Просто… просто мое платье, – шепчет она в ответ.

– Почему оно такое шумное?

– Оно довольно объемное…

Точно, разумеется. Девушка наверняка собиралась пойти на раут. Впрочем, я не понимаю, как она оказалась в пустой припаркованной машине.

– Куда делся ваш водитель? – спрашиваю я.

Девушка мнется, словно боится ответить. Но еще больше она боится не дать мне ответ.

– Я попросила его выйти на минутку, – говорит она. – Я была… расстроена.

Теперь девушка села чуть ровнее, и я вновь смог увидеть ее лицо. Более того, оно почти идеально помещается в прямоугольную рамку зеркала заднего вида. Это самое прекрасное лицо, что я когда-либо видел.

Должно быть слово, описывающее его лучше, чем «прекрасное». Оно наверняка есть, но я не настолько образован, чтобы знать его.

Как назвать лицо, от которого ты не можешь отвести глаз? Когда тебе кажется, что ты уже смотришь на него под наилучшим углом, но стоит ей поднять бровь или выдохнуть через рот, и черты лица меняются, а ты вновь теряешь дар речи?

Как назвать лицо, при взгляде на которое твое сердце стучит быстрее, чем под дулом пистолета? И ты потеешь, а во рту пересыхает. И все, о чем ты можешь думать, это: «Какого хрена со мной происходит? Я стукнулся головой сильнее, чем думал?»

У девушки квадратная форма лица с заостренным подбородком. Широко расставленные миндалевидные глаза золотисто-коричневого цвета, будто у юной тигрицы. Скулы такие острые, словно о них можно порезаться, но большие полные губы кажутся мягкими, словно лепестки розы. Ее волосы собраны в гладкий пучок, открывая взгляду тонкую шею и обнаженные плечи. Кожа цвета отполированной бронзы – самая нежная, что я когда-либо видел.

Обнаружить такую девушку на заднем сиденье машины не сулит ничего хорошего. Это все равно что сунуть четвертак в автомат с жевательными резинками и получить алмаз Хоупа[7 - Алмаз Хоупа (англ. Hope Diamond) – овеянный легендами крупный бриллиант массой в 45,52 карата глубокого сапфирово-синего цвета. Хранится в Музее естественной истории при Смитсоновском институте в Вашингтоне и считается одним из самых знаменитых бриллиантов, находящихся в Новом Свете.].

Добром это не кончится.

– Кто вы? – спрашиваю я.

– Симона Соломон. Мой отец – Яфью Соломон.

Она произносит эти два предложения вместе так, будто привыкла представляться дочерью своего отца. Это значит, что он должен быть какой-то важной шишкой, но я никогда не слышал этого имени раньше.

Впрочем, сейчас мне на него насрать.

Мне хочется знать, почему девушка плакала в одиночестве в машине, когда должна была распивать шампанское с остальными богачами.

– Почему вы были расстроены? – спрашиваю я.

– О. Ну…

Я смотрю, как краска заливает ее лицо, окрашивая смуглую кожу в розовый цвет, словно у хамелеона.

– Меня приняли в школу дизайна. Но мой отец… я должна поступить в другой университет.

– Что за школа дизайна?

– Школа кутюрье… – Девушка краснеет еще сильнее. – Знаете, одежда, аксессуары и все такое…

– Вы сами сшили это платье? – спрашиваю я.

Стоит мне это произнести, как я понимаю, что сморозил глупость. Богачи не шьют себе платья.

Впрочем, Симона надо мной не смеется. Она разглаживает руками розовую юбку из тюля и говорит:

– Хотела бы я так шить! Это платье от Эли Сааб, похожее на то, в котором была Фань Бинбин на Каннском фестивале в 2012 году. У нее была еще накидка, но тюль и бисерная вышивка такими цветочными узорами…