Хранители. Ключи от Библиотеки

Крестьяне и вовсе именовали барина колдуном и шептуном и в обычной жизни сторонились. Что совершенно не мешало им время от времени слезно просить посмотреть на захворавшую корову или на занемогшего ребенка. Впрочем, и деревни у Воронова были как заговоренные, люди и скот болели редко, да и недорода почти не было.

Игнат Мокеевич не отказал. Тот же час приехал, толком не одевшись, велел нагреть воды, долго заваривал травки из походного саквояжика, что-то шептал над глиняным горшочком, парящим ароматным травяным духом.

Утром Липочка поднялась на подушках и слабым голосом попросила чаю. Госпожа Пречистенская крестилась на образа и била земные поклоны, Пречистенский настаивал, чтобы Игнат Мокеевич остался на неделю, а за вещами съездит Стенька-калмык. Сам Воронов задумчиво кивал головой и перебирал в своем таинственном саквояжике баночки с травами и настойками.

А еще через три дня Липочка вышла из комнаты и сидела в гостиной, глядя в узкое окошечко деревенской усадьбы. Маменька хлопотала об обеде, папенька – отдавал распоряжение дворне, а Олимпиада… просто сидела и наслаждалась покоем после бессилия болезни.

– Доброе утро, Олимпиада Порфирьевна, как ваше здоровье? – Воронов возник будто из ниоткуда и вежливо раскланялся.

– Доброе утро, Игнат Мокеевич, спасибо, уже лучше. Маман сейчас придет, – барышня слабо улыбнулась, взглянула на окошко и… вскрикнула от неожиданности – из-под рамы к ней тянулась черная призрачная рука. Мужчина быстро кинулся к окну и стукнул ее набалдашником трости. Конечность сложилась в кулак, погрозила ему и растаяла без следа.

– Что это? – Липочка была белая как полотно, но в обморок падать не спешила. Бойкость нрава сказывалась.

– Не бойтесь, – Игнат Мокеевич достал из-за пазухи веточку полыни, невообразимым образом зажег и окутал ее пряным дымом, – это всего лишь ляды. Низшие сущности. Они уже никому не причинят вреда. Не думал я, что и вы из Наших, да видно такая уж у вас судьба. А от судьбы не скроешься.

Пречистенская снова посмотрела на низкие тучи в окошке и поняла, что старая жизнь с этого момента уж навсегда кончена.

– Говорю же вам, Игнат Мокеевич, это ОНИ! – слабый голос Олимпиады Порфирьевны вернул Воронова в реальность. – Я не могла ошибиться!

Посмотрим, Олимпиада Порфирьевна, посмотрим, – рассеянно пробормотал старый библиотекарь и снова принялся перекладывать книги из стопки в стопку.

Звякнул колокольчик. Хозяин выглянул из подсобки. На пороге стоял Мишка и осматривался по сторонам. Заметив его, мальчишка широко улыбнулся и звонко отрапортовал:

– Здравствуйте! А тетя Лида сказала, что у вас есть тетради и карандаши. Мне надо. А Янке нужна акварельная бумага!

– Сейчас, сейчас. Есть, как не быть. – На Игната Мокеевича вдруг напала непривычная суетливость. В подсобке Олимпиада Порфирьевна уронила фарфоровую чашку.

Воронов, преодолевая дрожь в руках, отсчитывал дюжину тетрадей Хранителю. За которым (кто бы мог подумать!) даже не пришлось тащиться в вятские леса и мерянские болота.

А значит, все только начиналось.

Мальчишка ушел, а Игнат Мокеевич, вернувшись в подсобку, задумчиво оглядел книжное хозяйство и остановился на Олимпиаде Порфирьевне.

– Вот что, Липочка, разузнайте все об этих приезжих, – велел он. – А там и будем думать. Ошибиться нельзя.

Пречистенская кивнула и взяла со стола пряник. Стресс требовал заедания.

– Ну, и что ты расскажешь? – Поздно вечером Пречистенская чаевничала на кухне. Все честь по чести: самовар, пряники и малиновое варенье. Напротив хозяйки сидел Степан Потапыч – домовой безвременно уехавшей бабы Тони.

– А чего тут рассказывать, – проворчал он, – приехали, шум-гам устроили. Девчонка скоро заневестится, а вместо того, чтобы кулебяки печь да приданное шить, все бумагу переводит. Мужик ихний, не хозяин, а так… а баба ихняя…

– Ты мне тут зубы не заговаривай, – беззлобно оборвала причитания Олимпиада Порфирьевна. – Ты мне скажи, есть у них Ключи? Где держат?

– Нет у них Ключей, – развел руками гость. – Токмо от квартиры да энтой… машины. Ох, не люблю я эти машины, ох и не люблю. Железо, вонь, шум. То ли дело лошадушка. Вот, бывалоча, сядем мы с конюшим Селиванычем да гриву мерину в косички заплетаем, иль песни на два голоса играем, – ностальгически вздохнул он, не забывая активно закидывать в рот угощение. Блюдечко с чаем он держал фасонно – тремя пальцами.

– А раз нет, то и неча пряники за просто так жрать, – Пречистенская шлепнула наглого домового по руке. Тот от неожиданности выронил добычу и расплескал чай.

– Злая ты, Порфирьевна, вот ей же ей злая, – запричитал Степан Потапыч, вытираясь кухонным полотенцем с вышитым петушком. – Пряника пожалела! И чай разлил! И ай какой чай! Крепкий, да не в прикуску, а в накладку!

– А ты отвечай толком, когда спрашивают, – беззлобно хмыкнула женщина, наливая ему новую порцию из самовара. Домовой удовлетворенно запыхтел и сыпанул в чашку пять полных ложек сахару. С горкой. Подумал и добавил шестую.

– Да нет ничего у них, Липушка. – Степан Потапыч вытянул губы трубочкой и прихлебнул из блюдечка духмяный чай с травами, закрыв от удовольствия глаза. – Неужто бы я не заметил? Нет ни Ключей, ни энтих… прости господи, артефактов. Люди как люди. Меня, правда, не боятся. – Он досадливо заерзал на месте. Пречистенская по-бабьи подперла ладонью щеку и не сводила с него пристального гестаповского взгляда. Под этим взглядом домовой резко затосковал и даже перехотел чаю.

– Вот что, соседушка, а давай так условимся, – он подумал и цапнул очередной мятный пряник, – приходи ты к нам сегодня ночью, вместе и поищем, а? Можа они их куда затосовали, а я и не приметил? Старый я стал, Липонька, глазки подводят, ножки подводят, ручки… и те не слушаются! Я ж еще в стародавние времена родился, еще при царе!

– Горохе? – хмыкнула Олимпиада Порфирьевна.

– Иван Васильиче! – обиделся домовой.

– Ясно с тобой все, – отмахнулась хозяйка. – Опять придется все самой делать. Жди уж. Приду. Сегодня в двенадцатом часу. Пустишь хоть?

– А то как же, – обрадованно закивал головой Степан Потапыч, – мы Ведунам завсегда рады.

Дворничиха вздохнула и налила чашечку и себе. До полуночи еще было далеко. Не грех и почаевничать…

– Ну что, нашел что-нибудь?

– Да я ж тебе уже говорил, нету у них Ключей, нету-у-у… Вот, принес тебе от квартиры – раз, два, три, четыре. Вот от машины ихней, одна штука. Вот от шифоньера – одна штука, но там ничего интересного, пакетики какие-то непонятные. И все. Что ж ты меня пытаешь, что ваши кровопийцы?

Пречистенская раздраженно фыркнула и еще раз прошлась по квартире, оттопырив трубой пушистый хвост. Домовой семенил следом, ворча под нос нелестное. Открыто выражать нелестное Олимпиаде Порфирьевне он опасался.

Полная луна желтела за окном сырным кругляшком и давала море света. Кошка сунула нос во все углы, пролезла под кроватью и в каждый закуток. Ничего не было.

– Сильное Полнолуние, – отметила про себя гостья. – Ведовское. Эх, поди опять папора зацвела. Надо было остаться и собрать, а я и позабыла совсем. Ну да ладно. В следующий раз. Попоры этой полны подоконники.

В задумчивости Ведунья остановилась у Мишкиной кровати. По случаю жары окно было распахнуто, и на полу лежала яркая лунная дорожка. Кошка втянула с шумом воздух и замерла. От паренька тянуло Силой. Истинной и полузабытой, наводнившей воспоминания запахом широких заливных лугов и проточной реки да стрекотанием кузнечиков в сочной траве. Невозможно ни пройти, ни забыть, ни перепутать. Истинный Хранитель Ключей от Библиотеки, где собраны и сокрыты самые сокровенные знания.

Библиотека стерлась из людской памяти, и только где-то на задворках еще жила легенда о загадочных манускриптах, подаренных Ивану Грозному его бабкой – Софьей Палеолог, последней из рода Византийских Императоров. Но люди говорили: “Это всего лишь легенда!”. Если Книги и были, то они давно истлели или сгорели в многочисленных страшных пожарах. Мало что уцелело с тех времен. Мало.

И только Ведуны знали, что никакая это не легенда, а самая настоящая быль. И Книги не сгорели и не истлели. Они просто стали Не Здесь и Не Сейчас. Долго, очень долго Ведуны искали и Хранителей, и Ключи, надеясь обрести потерянное знание и спрятанную силу. Что-то по крупицам собирал мудрый Ворон, Игнат Мокеевич, находя отзвуки истинного в ворохе глупых баек да старушечьих россказней. Что-то помнили самые старые Лешие из непролазных буреломов и чащоб, но никто даже и намеком не мог сказать, как выглядят Хранители и где спрятаны загадочные Ключи…

Все твердили одно: увидишь – поймешь. А поймешь – как увидишь.

Правду говорили.

Мишка заворочался и поднялся на кровати, потирая ладонью лицо.

– Киса, а ты как здесь оказалась? – спросил он сквозь дрему. Потом глаза мальчишки резко расширились, в них плескался первобытный ужас. Пречистенская резко обернулась и выругалась про себя последними словами. Позади нее лежала человеческая тень. Тень старухи с высоким пучком, в длинном платье и в домашних тапочках. Полнолуние всегда гораздо показывать истинную суть вещей.

– Мама-а-а-а, – заорал Мишка. Гостья, еще раз мысленно выругалась на себя и луну, и свою непредусмотрительность, выпрыгнула в окно. В квартире резко вспыхнул свет, зазвучали встревоженные голоса, топот шагов и звон посуды.

Олимпиада Порфирьевна досадливо махнула хвостом и завернула за угол дома, старательно обходя освещенные участки. Это ж надо было так глупо попасться! Нужно будет рассказать местному семейному врачу – Семену Алексеевичу, о промашке. Пускай зайдет невзначай и выпишет пареньку успокоительного сбора. Или домового попросить в чай незаметно кинуть.

Первая встреча с Ведунами она всегда такая. Запоминающаяся.

Глава 2. Мишка, Янка и домовой

Мишка сидел на старом табурете и пил чай из белой чашки с веселым гжельским цветком. За окном только-только высветлялось ночное небо, и кухню своим мягким желтоватым светом освещала лампочка под выцветшим зеленым абажуром. За холодильником пристроился Степан Потапыч и уплетал выданный Порфирьевной пряник. Ведунья строго наказала приглядывать за мальчиком и вылить в заварочный чайник успокоительное зелье. Маленький пустой пузырек теперь чарующе пах разнотравьем и ноткой спирта, и домовой дал себе слово выпросить у беспокойной соседки немного и для себя – для протирки нервов и полировки струн души.