Хранители. Ключи от Библиотеки

“Нужно к Степаниде Андреевне заглянуть. И к Ворону”, – рассуждала Ведунья, поднимаясь к себе. – “Мальчишка точно Хранитель, Силой так и пышет. Девочка… не знаю, есть в ней что-то странное. А родители обычные. Вроде бы. Ключей у них нет, выходит, нужно искать. А искать – это к Стеше. Может, она хоть что-то сможет сделать, если показать ей живого Хранителя”.

В квартире царил зеленый полумрак от растущей под окнами березы. А на улице надрывно кричали стрижи. Солнце уже по-июньски припекало, но внутри было прохладно. Жары Олимпиада Порфирьевна не выносила и боролась с ней своими способами

Из кухни раздался приглушенный стон. Женщина навострила ухо, мгновенно вытянувшиеся в кошачье, и поспешила на звук. Под окном в позе снежинки возлежал Степан Потапыч, рядом валялась пустая бутылочка в веревочной оплетке. От домового исходил сладковато-терпкий запах, который разливался по всей кухне.

– Худо мне, Липонька, худо, помираю я, – надрывался он. – Отпусти душу на покаяние, расскажи малым детушкам, как батька их…

– Какая у тебя душа, ты ж нечисть, – хмыкнула Липка, поднимая емкость и рассматривая её на просвет. – А детушек у тебя нет и не будет.

– Это почему это не будет? – возмутился гость, приподнимаясь на локтях.

– А кому ты такой нужен? На тебя ж ни одна кикимора не взглянет.

– Ну знаешь ли… – обиженно засопел Степан Потапыч. – Какие мои годы! Найду еще!

– Ты ж вроде умираешь?

– Помрешь с тобой, как же! Бесчувственная ты! Вот, ей-же-ей, бесчувственная… Ох, худо мне, Липушка, худо, – он аккуратненько, чтобы не удариться о батарею, запрокинул голову и застонал, картинно сложив руки на груди и закрыв глаза.

– Ничего с тобой не будет. – Олимпиада Порфирьевна критически осмотрела бутылочку и отправила ее в раковину. – Это настойка от крапивницы, а от нее еще никто не умирал. Правда, и не пил никто ее раньше. Мазали в основном.

Домовой открыл глаз и подозрительно на покосился на Травницу. Та сполоснула опустевшую тару и просто закинула ее к чашкам – сушиться. Подумала и включила плиту под чайником.

“Неспроста это!”. – Степан Потапыч суетливо поднялся. Чтобы Липка вот так просто оставила без возмездия покушение на ящик с зельями?! Да быть того не могло. Помнится, Селивантий – домовой с другого конца дома, один мухомор у нее позаимствовал и потом чесался неделю, а тут… Или Ведунью заколдовали, или произошло нечто из ряда вон.

– А теперь, соседушка, ступай отсюда, присматривай за мальчишкой. А еще раз залезешь в мои зелья – устрою обряд экзорцизма в мусорное ведро, – ласково пообещала хозяйка, глядя затуманенными взглядом в стену. Гость икнул и испарился.

Спустя час из двери подъезда вышла черная лоснящаяся кошка, раздраженно фыркнула в кусты, гоняя обленившегося дворового, и завернула за угол. До магазинчика Степаниды Андреевны, или как пафосно называла это место его владелица – “салона”, идти было далековато. Но когда это Ведуны разучились спрямлять путь?

Тем временем у новеньких жильцов кипела своя жизнь и рождались идеи.

– А ты уверена, что это сработает? – Мишка с сомнением разглядывал странное приспособление для поимки домового. Янка торжествующе кивнула.

– Вот, смотри, как только он коснется этого пряника, то потянет за веревочку. Тут-то крышка и захлопнется. И все!

– Да ну, глупости какие-то! Это же… как его… сверхъестественное существо! А ты его пряником и коробкой…

– Я все продумала! Смотри, коробку намазала клеем и сверху посолила!

– А домовые разве боятся соли? – задумчиво протянул мальчик, не припоминая ничего такого.

– Ну… наверное. Хуже не будет, правда же?

Мишка махнул рукой. Пусть будет. Янка сама проверит, что затея наиглупейшая, и отстанет. И вообще – пора уже стать повзрослее, до сих пор какие-то детские фантазии. Не то, что у него.

– Решено! Ждем полуночи и ловим, – по-своему истолковала его жест сестра. – Папа рассказывал, что так раньше ловили дичь…

“Дичь”, ничего не подозревая, отсыпалась за газовой плитой.

Степанида Андреевна Разумовская курила пахучие сигары с длинным мундштуком, носила легкие шали и была склонна к декадентству. А еще у нее был свой магазинчик в одну витрину – “Сивилла”. Здесь торговали грошовыми амулетами и китайскими благовониями, но посвященные знали – настоящий магазин находится за витриной. Вот там-то и было где разгуляться: редкие травы и дорогие камни, хрустальные шары и загадочно мерцающие пузырьки. Но это если знать. А знали очень немногие.

Кроме того, Степанида преподавала. Учеников у нее было с десяток, и это уже считалось удачей. Мало стало Ведунов рождаться, очень мало. И вырастить их было очень непростой задачей. Часто состоявшийся Ведун брал к себе одного, максимум двух учеников за раз, но чтобы больше… Очень уж многое могло пойти не так. Но она справлялась, изредка обращаясь за помощью к Воронову или Пречистенской.

Внешность Стеша имела колоритную. Высокая, даже слишком, стройная до худобы, с огромными миндалевидными черными глазами, чрезмерно большими для такого узкого и изящного лица, и тонкими аккуратными губами, которые она красила темно-красной помадой. Ведунья обожала глухие и узкие длинные платья, которые дополняла вечными шалями, и туфли с острыми, как стилет, каблуками. Черные, чуть тронутые сединой волосы она укладывала в очень элегантные пучки и закрепляла их или высоким гребнем, или шпилькой.

Сейчас она сидела за кофейным столиком напротив Олимпиады в своем небольшом личном кабинете и куталась в шаль изумрудного оттенка, наброшенную поверх темно-фиолетового обтягивающего платья в пол. В неизменном пучке торчала шпилька с летучей мышью на конце.

– Так, говоришь, мальчик Хранитель? – Андреевна прищурилась и затянулась через мундштук, выпуская дым колечками. – Ну, милая, это вряд ли возможно… хотя… Подай сюда чашку.

Порфирьевна пожала плечами и протянула ей блюдце с перевернутой вверх дном маленькой чашечкой, из которой только что пила кофе. Та ловко ее перехватила, перевернула и уставилась на донышко, что-то бормоча себе под нос. Гостья привычным жестом достала с соседней полки чистую.

– Луна, профиль, развилка, рыба, – пробормотала Степанида, снова затягиваясь.

– Новый путь и правильный выбор к благому начинанию, – устало перевела Олимпиада. Подруга кивнула.

– Ну давай погадаем. – Разумовская со змеиным изяществом выскользнула из глубокого кресла и поманила гостью за собой в рабочий кабинет. Оный был призван производить впечатление и вызывать трепет. По крайней мере, так считала его хозяйка. Олимпиада находила его верхом дурновкусия, но свое мнение оставляла при себе.

Большая комната с двумя шкафами под замком – один с книгами, другой – с амулетами, окна занавешены тяжелыми темно-синими портьерами для таинственного полумрака и по причине южной стороны, круглый дубовый стол, на котором стоял хрустальный шар и дымилась ароматическая курильница, два стула с закосом под модерн друг напротив друга.

– Ах, милая, старею, старею… А ведь когда-то моими талантами восхищался сам Эйзенштейн, – вздохнула Степанида, доставая весьма потрепанную колоду карт таро и пеструю шаль. Их отдала молоденькой актрисе старая цыганка в обмен на фунт хлеба. Давно еще, в революционном Петрограде. На вокзале. Худенькая, бледная девушка, с небольшим саквояжиком, в котором помещалось все ее имущество: смена белья и конспекты, сама протянула хлеб. Посмотрела в голодные глаза шустрого цыганенка и протянула. Как заколдованная.

– Счастье тебе будет, золотая моя, – пообещала цыганка, суетливо пряча кусок в тряпки, подальше от недобрых глаз. – Все, что нагадаешь, все-все сбудется. Сила в тебе есть. Советуйся с картами…

Таро не подвели. Как-то поздним октябрьским вечером замерзшая Степанида поднялась в свою коморку под крышей. Чердачная комнатка была очень маленькой и выстуженной, и девушка, никогда не отличавшаяся крепким здоровьем и сложением, с ужасом представляла, как она останется тут зимовать. Все было плохо. Продуктов с каждым днем становилось все меньше, а волнений – все больше. То там, то тут слышались выстрелы, проходили стачки рабочих. Смутное было время. Нутром Стеша понимала, что надо бы уходить, но что-то держало ее в холодном неспокойном городе. И никому не было дела до начинающей актрисы немого кино. Да и до кино сейчас никому дела не было.

В комнате на колченогом столике были небрежно брошены те самые шаль и колода. А ведь забыла Стеша совсем о цыганском подарке. И когда только положила его здесь, ведь точно же убирала. Холодея, девушка подошла ближе. Верхняя карта была повернута лицевой стороной вверх. Тринадцатый аркан. Смерть.

Она дрожащими руками завернула карты в шаль и отнесла на подоконник. Пусть себе лежат до завтра, а там уж избавится от странных вещей. Выходить ночью на улицу оказалось еще страшнее, чем находиться с ними под одной крышей.

Под утро Степанида проснулась, точнее вынурныла из мучительного дремотного кошмара. Во сне, реальном до одури, были звуки орудий и дым пожарищ, кричали и бежали люди и всплывали неслыханные до этого фамилии: Махно, Котовский, Петлюра…

Она слепо пошарила у изголовья кровати и зажгла свечу.

На столе снова лежали расстеленная шаль и стопка цыганских карт. Тринадцатым арканом вверх.

Не помня себя, девушка выбежала на улицу, на ходу сунув ноги в калоши и накинув на плечи пальто. Темные питерские улицы мгновенно поглотили тонкую фигурку в распахнутом настежь стареньком пальто.

– Что же вы, душечка? Куда же вы прямо на дорогу бежите? Вас ведь и лошадью затоптать могут! Или, не ровен час, под автомобиль попадете. – Пожилой мужчина в добротной бобровой шубе, неизвестно откуда взявшийся на ее пути, подхватил ее под локоть и оттащил на тротуар. Стеша не сопротивлялась, ей было уже все равно. Она не понимала, как сюда пришла и что вообще делает на улице. Перед внутренним взором проплывали непонятные видения и стопка карт. Тринадцатым арканом вверх. Светало. Мужчина внимательно посмотрел в затуманенные глаза и вынес вердикт: – Пойдемте со мной, барышня, вам натурально нужна помощь. Я ведь в некотором роде доктор. И судя по вашему виду, у вас горячка. И крайнее нервное истощение. Меня зовут Игнатий Мокеевич Воронов. Может, слышали о таком? Пойдемте, пойдемте скорее, не бойтесь. Олимпиада Порфирьевна уже заждались…

Третий раз Тринадцатый аркан выпал сам собой в Ленинградской квартире Степаниды Андреевны 7 сентября 1941 года. Она долго перебирала таро, курила и куталась в шаль. Потом набрала московский номер Пречистенской:

– Липочка… да, я знаю… да, уже смотрела. Нет, я остаюсь здесь. Так надо… Все будет хорошо, я обещаю… и тебе удачи…

Поговорив, она набросила на плечи неизменную шаль и вышла из дома. У нее было всего несколько часов, чтобы как следует подготовиться. Город ждала страшная пора, но Стеше это было безразлично. Она знала – если она уйдет, все будет только хуже. А значит остальное уже не имело значения, она остается…

– Ну что сказать… – Гадалка быстрыми движениями раскладывала пасьянс. – Есть в твоем протеже что-то такое… необъяснимое. И странное. А вот никаких Ключей с ним нет… дорога, дорога, дорога… их еще найти нужно. Рядом с ним кровная родственница. Сестра или мать. Скорее сестра, очень уж молодая. Ничего без нее не выйдет, так что придется взять с собой.

– А искать-то где? – нетерпеливо перебила Олимпиада.