Воздух Сомерсетшира

Настала жара: все изнывали в ожидании грозы, но не было ни ветерка, ни капли.

– У меня от высокой температуры сердце останавливается, – смеясь и переводя от зноя дух, как-то сказала Таэра Сурину-старшему между делом.

– У меня тоже, – ответил он.

Этой общей точки было достаточно для обоих, и с тех пор Таэру редко видели одну. Не то чтобы не нашлось добрых душ, которые бы не постарались намёками дать понять девушке, что она играет с огнём, но её лёгкий нрав и беззаботность обезоруживали и поневоле вселяли надежду, что всё как-то само уладится, уляжется, образуется.

Не так с Суриным: он был чужак, его побаивались и ненавидели за неприятный вид, за его непрозрачность, за то, что он брат большого человека, за интрижку с Таэрой, которая из всех почему-то предпочла его. А не последняя ведь девка!

Однажды в выходной она появилась в его хибаре с мокрой после купания в море головой.

– Я купила тебе рубашку, – с порога объявила она, – нравится?

– Нет.

– Почему? Я недорого заплатила. Примерь.

– Нет.

– Отчего же нет? Не нравится?

– Это брат велел?

Таэра не удержалась и прыснула.

– Сурин ничем не делится. Никогда. Это всем известно.

Таэра потопталась без дела. Не оборачиваясь, он услышал, как дверь аккуратно прикрыли. Сурин-старший остался один.

Он нашёл её в приморском баре, где она танцевала падеспань. Таэра и сейчас кружилась с кем-то в паре, очень мало волнуясь о чём бы то ни было… Они молча шли по шумной ночной улице, пока он с досадой не спросил:

– Зачем ты танцуешь… это?

– Это называется падеспань. Красиво. Но нужна пара.

– У тебя одной выходит лучше некуда, – он, видно, был не в духе, раз так много говорил.

Таэра покачала головой и промолчала.

– А вы… пришли выпить? – спросила она через несколько шагов. Медведь усмехнулся.

– Мне лучше не пить. Я и так их помню. Всех до единого.

Сурин увидел, как она загадочно улыбнулась.

– Значит, надежда есть, – звонко сказала девушка.

– Какая надежда? – снисходительно спросил Сурин.

– Когда меня не станет, ты будешь помнить обо мне. Да? Да?

И она запрыгала перед ним, как девчонка, беспричинно радуясь всему. Чему? Заплёванной улице? Беспросветной ненужной работе без результата? Тому, что её ещё не сломал никто и не смешал с грязью?

– Слышишь, не скачи, как полоумная, – невольно улыбаясь, сказал он. – Тебе и так влетит за то, что ты со мной.

Не сразу, но Таэра перешла на шаг. Они заявились к нему, двигаясь на ощупь – света не было. Девушка села на подоконник, слушая знакомые приглушённые крики отдыхающих.

– Тебя ругают? Скажи, – из темноты попросил мужчина.

Двигаясь по хибаре, он остановился у окна и мог видеть, как Таэра передёрнула плечами.

– Я выбрала, – негромко сказала она, – а он сам виноват.

– Может, и я виноват? А, Чарна Полонея?

Девушка вздохнула и, подумав, сказала:

– Нет, милый, ты как раз вовремя.

Сказано это было упавшим голосом, и в следующее мгновение они уже были нераздельны.

Потом она вспомнила:

– А ты откуда знаешь моё имя?

– А это была тайна? Узнал из твоей анкеты. Таэра, значит, прозвище?

– Да. Так лучше.

– Что оно означает?

– Ничего, так, пустой звук.

Сурин обнял её. Девушка, как кошка, потёрлась о его плечо головой.

– Какой же ты пустой звук! Я с первого раза услышал, как ты звенишь – очень прихотливый, непустой звук. Так и есть – красавица Чарна Полонея.

– Бабка мне имя дала, думала, оно мне поможет из нищеты выбраться.

– Помогло?

– Сам видишь, что помогло.

Совсем немного Сурин оттаял, и того девчонке хватило. Под утро он сказал ей:

– Я не останусь здесь. Приехал братца позлить, чтоб поменьше строил из себя высокородного. Власть, тоже мне. У меня есть деньги. Хочешь со мной? Уедем на север, там люди как люди, никто в твою сторону криво не глянет.

– Хорошо бы, – она улыбнулась как-то невесело, будто он её сказками потчевал.