Беньямин и Брехт – история дружбы

. На двух листах бумаги из архива Беньямина сохранились наброски материалов, соответствующих фрагментам детективного романа в бумагах Брехта

. Беньямин предложил деление романа на главы и тезисы сюжета, тогда как в бумагах Брехта сохранились первая глава, краткое описание сюжета и заметки о персонажах, сценах и мотивах. Авторство не установлено однозначно, это может быть по-настоящему совместное произведение. Беньямин мог предложить общий план и отдельные «сцены, мотивы, сюжетные ходы», а Брехт элементы сюжета, например интересовавший его мотив шантажа[74 - То, что источником идей был Беньямин, подтверждает вопрос Маргарет Штеффин, наблюдавшей за работой: «Как продвигается ваш роман? Поторапливайтесь! Иначе мне придется начать мой собственный, но, конечно, ничего из этого не выйдет» (Штеффин М. – Беньямину В. Письмо № 27, конец янв. 1934 // Stefifn M. Briefe. S. 109). Комментарий в издании её писем ошибочно относит этот вопрос к рукописи «Людей Германии» [S. 105, 109]). Вопрос свидетельницы парижских встреч Анны Марии Блаупот тен Кате: «Как продвигается Ваша работа с Брехтом? Пожалуйста, передавайте привет г-же Штеффин», – безусловно, касается романа и указывает на взаимное влияние (Блаупот тен Кате А.-М. – Беньямину В. Письмо от 27 ноября 1933 // Zu Walter Benjamins Exil. S. 131). Лоренц Йегер считал, что «несмотря на споры об авторстве машинописей», Брехту принадлежит план, а Беньямин ему помогал (J?ger L. Mord im Fahrstuhlschacht. S. 32).]. Судя по стилю и почерку, первая законченная глава диктовалась Брехтом.

Наброски Беньямина к совместному с Брехтом экспериментальному проекту по написанию детективного романа. 1933

Сюжет, реконструируемый по сохранившимся источникам, довольно банален: отставной судья нападает на след мелкого акционера, занимающегося шантажом. Когда акционер уезжает по делам в другой город, его жена узнает, что он её обманывает, и раскрывает аферы, совершенные им ранее в качестве торгового представителя. Она решает не выдвигать обвинения из страха перед разводом. Секретарша, жертва шантажиста, убивает его, столкнув в подходящий момент в пустую шахту лифта. Мотивы, темы, элементы сюжета можно найти в бумагах и Беньямина, и Брехта (чемодан с пробами, зонтик, цветочная лавка, записка «Опасно, уезжай из города», камера, прическа, штопор, кондитерская фабрика, типография, немотивированное убийство, совершённое с целью сокрытия убийства с мотивом). Определенные нестыковки позволяют предположить, что при диктовке вносились изменения; например, некоторые имена одинаковы или созвучны, но написаны по-разному (Сейферт / Сейфферт, компания Монтана / компания Молиссон).

В наброске из архива Брехта, вероятно, написанном им, этот сюжет, типичный для детективного жанра, оказывается развёрнутым по-новому благодаря характеристике судьи-детектива. Его видение правосудия и общества соответствует взглядам и идеям Беньямина и Брехта. Судья – это «скептик, не интересующийся юридическими или мировоззренческими умозрениями, он отдает все силы своего разума наблюдению за действительностью»

. Во многих случаях он считает среду, вызвавшую преступление, более порочной, чем злонамеренность виновных. Его знакомство с системой правосудия заставляет его «признать, что последствия приговора во многих случаях приносят больше вреда, чем действия, караемые правосудием». Ему «всегда было интересно, что происходит после приговора»

, и он не стремится к исполнению закона любой ценой, поэтому в конце только он и читатель знают результат расследования. В этом фрагменте появляется новый для того периода тип немецкого детектива, подвергающего сомнению законы буржуазного общества. Наброски Беньямина и Брехта свидетельствуют не только об удовольствии от литературно-детективной игры, но и об их интересе к обнажению механизмов буржуазного общества.

Осенью 1934 года друзья снова работали вместе над литературным произведением Брехта, как это уже было в 1931 году в Ле-Лаванду со «Святой Иоанной скотобоен» и с детективным романом. Беньямин сообщал Анне Марии Блаупот тен Кате о проекте, разрабатывавшемся в Драгёре вместе с Брехтом и Коршем: «Во-вторых, раз уж здесь наш общий знакомый, мы все втроем взялись за очень интересную работу. Но я расскажу Вам о ней при встрече» [75 - Беньямин В. – Блаупот тен Кате А.-М. Письмо № 809 от 26 сент. 1934, черновик // GB IV. S. 503. Из плана письма в рукописи Беньямина ясно, что общим знакомым мог быть только Корш, упомянутый в письме (WBA 22).]. Возможно, он говорил о прозаической сатире на Джакомо Уи: для работы над ней Брехт просил Беньямина прислать ему в Драгёр «Историю Флоренции» Макиавелли

. Также возможно, что он говорил о «Туи-романе» или – раз уж там был Корш – об идее философской дидактической поэмы, где соединились бы различные мотивы, занимавшие Брехта в то время – эта концепция прорабатывалась в разговорах с Беньямином

. Брехт и Корш вернутся уже после 1945 года к проекту «дидактической поэмы, написанной почтенной строфой “О природе вещей” Лукреция и рассказывающей о противоестественной сути буржуазного общества. Ядром её должен был стать версифицированный “Коммунистический манифест”»

.

Эмиграция внесла в отношения Беньямина и Брехта новый аспект: взаимную помощь в организации публикаций и выступлений, связанной с обменом контактами, передачей сведений и рукописей и даже работой литературным агентом, особенно характерной для Беньямина, получившего от Брехта карт-бланш на ведение переговоров с издателями от своего имени и передачу текстов редакциям и театрам. Беньямин выступал посредником в переводе и публикации текстов Брехта французскими издательствами и периодикой, в постановке «Трёхгрошовой оперы» в амстердамском Театре Стеделейк в 1934 году

, переговоры о которой вела Блаупот тен Кате; он добился изменения дизайна обложки сборника «Песни, стихи, хоры», предупредив Брехта, что «оттенок коричневого в равной степени и может вызывать недоразумение, и выглядит отвратительно» [76 - Беньямин В. – Брехту Б. Письмо № 828 от 13 янв. 1934 // GB IV. S. 335: «Вчера я видел обложку для сборника Ваших стихотворений. Этот оттенок коричневого выглядит настолько неприлично, что может быть неправильно истолкован. Я думаю, еще не поздно поменять. Гауптманн снова будет говорить с (Отто) Кацем в понедельник; возможно, я пойду с ней». После разговора 15 янв. 1934 г. с участием Беньямина Элизабет Гауптманн писала Брехту 17 янв. 1934 г.: «Советую тебе отправлять исправления Кацу только через него [Беньямина]» (BBA 480/116–19).]; а также анонсировал «Собрание сочинений» Брехта

. Типичное свидетельство этих усилий можно найти в его письме Маргарет Штеффин:

Когда Вы будете говорить с Брехтом, пожалуйста, скажите ему, что мне нужна доверенность на работу с французскими периодическими изданиями для публикации кое-каких небольших произведений – прежде всего, «Историй господина Койнера». В любом случае, через несколько дней я встречусь с людьми, влиятельными в здешних издательствах, и они, возможно, смогут относительно легко найти место для каких-нибудь произведений Брехта [77 - Беньямин В. – Штеффин М. Письмо № 1024 от 4 марта 1936 // GB V. S. 255. См. также просьбу Штеффин к Беньямину организовать публикацию статьи Брехта «Эффекты очуждения в китайском сценическом искусстве» во Франции (Штеффин М. – Беньямину В. Письмо № 44 от 15 сент. 1935 // Stefifn M. Briefe. S. 14). Еще одним убедительным примером является письмо Руди Шрёдера Брехту от 7 апр. 1937 г. (BBA 398/18): «Господин Беньямин узнал, из источника, который он не желает мне раскрывать, что три Ваших стихотворения появятся в переводе на французский в следующем выпуске “Мезюр”. Его удивило, что ни Вы, ни он ничего об этом не знали, а он мог и не узнать». Шрёдер, с 1935 г. работавший в парижском отделении Института социальных исследований (GB VI. S. 481), иногда переводил стихотворения Брехта.].

Также известно, что в 1939 году Беньямин способствовал любительской постановке сцен из «Страха и отчаяния в Третьей империи» в аббатстве Понтиньи в Бургундии, где были расквартированы ветераны Гражданской войны в Испании. Для участников постановка была не просто культурным мероприятием, но актом сопротивления нацистскому террору. Беньямин сообщал Брехту через Маргарет Штеффин:

Две дюжины бойцов интербригад были расквартированы неподалеку от аббатства. Я с ними не общался, но фрау Штенборк-Фермор давала им уроки. Поскольку она очень интересовалась творчеством Брехта, вернувшись, я одолжил ей «Страх и Отчаяние» [sic!] на несколько дней, и она читала пьесу вслух ветеранам войны в Испании (среди них были, в основном, немцы и австрийцы). Она писала мне: «Величайшее впечатление на них произвели сцены: “Меловой крест”, “Выпустили из лагеря”, “Трудовая повинность” и “Радиочас для рабочих”, все было воспринято искренне и просто»

.

По-видимому, от Брехта скрывалось, что речь шла не просто о чтении пьесы, но и о постановке сцен из нее 3 июня 1939 года. Возможно, Беньямин опасался возмущения Брех та по поводу постановки пьесы без его разрешения, тогда как чтение выглядело бы для него приемлемо. Так или иначе, в передаче Беньямина не упомянуты следующие детали из сообщения Шарлотты Штенбок-Фермор:

Итак, в прошлую субботу мы исполняли «Двух Булочников», «Новое платье» и «Жену еврейку» на французском. Это был потрясающий успех! Мы с Жильбером переводили вместе. Я прочла большой отрывок бойцам интербригад по-немецки [78 - Штенбок-Фермор Ш. – Беньямину В. Письмо от 7 июня 1939 // WBA 120. Письмо Руди Шрёдера свидетельствует, что успех представления был не бесспорен. Он писал Беньямину о своем решительном отказе участвовать в постановке «Страха и отчаяния» в Понтиньи: «Мадам Шт., вероятно, оставит себе роль жены-еврейки. Однако мадам – арийка; как часто еврейские женщины “будут плакать на сцене“» (Шрёдер Р. – Беньямину В. Письмо от 27 мая 1939 // WBA 110/3).].

Особо много времени отняли у Беньямина напрасные усилия по переводу «Трёхгрошового романа» на французский, о чем он пытался договориться на протяжении нескольких месяцев. Он пытался помочь Шарлю Вольфу, переводчику, выбранному издательством, ускорить работу, но ничего не вышло, и он нашел своего переводчика, Пьера Клоссовски. Наконец, Беньямин самостоятельно занялся улучшением качества перевода; в его бумагах находятся шесть страниц машинописи отрывков из «Трёхгрошового романа» в переводе на французский с номерами страниц, проставленными от руки и небольшими исправлениями, внесенными Беньямином

. О значимости этой помощи для Брехта свидетельствует его письмо от 20 июля 1936 года, отправленное из Лондона в издательство Йditions Sociales Internationales в Париже. Отвечая на вопрос о выборе переводчика просьбой сообщить ему окончательное решение, Брехт писал: «Я бы предпочел, чтобы вы обсудили этот вопрос с моим другом доктором Вальтером Беньямином, Париж XIV округ, 23 рю Бенар»

.

Брехт ничуть не меньше старался помочь Беньямину. С первой встречи в эмиграции он пытался, как уже упоминалось ранее, установить «контакты с издателями» для Беньямина

. В июне 1935 года он попросил Лизу Тецнер предложить рукопись «Людей Германии» Беньямина швейцарскому издателю

. Брехт несколько раз предлагал работы Беньямина журналу Das Wort [Слово], редактируемому им вместе с Фейхтвангером и Бределем с июня 1936-го по март 1939 года[79 - Первое упоминание Das Wort исходит от Маргарет Штеффин: «Я дала твой адрес журналу Das Wort. Он будет выходить ежемесячно, начиная с июня. Среди редакторов Брехт, Фейхтвангер, Бредель, заметь, я не продаю тебя кому ни попадя. Может, ты что-нибудь им отправишь? Они выглядят примерно так же, как и новые немецкие газеты… наконец, самое важное: Das Wort платит в валюте той страны, где проживает автор!!» (Штеффин М. – Беньямину В. Письмо № 103 от 10 мая 1936 // Stefifn M. Briefe. S. 197ff.) Еще одно сообщение Штеффин, свидетельствующее о попытках опубликовать работы Беньямина и обеспечить выплату гонорара: «Когда Вы приедете сюда, Вы должны просмотреть переписку с Das Wort. Нет ни одного письма, где речь не заходила бы о Вашей работе, причем не только в наших письмах, но и в письмах из редакции» (7 сент. 1937 // Ibid. S. 252).]. Предложения относились не только к эссе Беньямина о самом Брехте и не ограничивались журналом Das Wort; Брехт и Штеффин пытались пристроить работы Беньямина и в другие журналы и издательства[80 - Например, еще до начала издания Das Wort Штеффин начала переговоры по изданию эссе «Трёхгрошовый роман Брехта» и «Что такое эпический театр?» и других работ, законченных Беньямином в Свендборге летом 1934 г. (Штеффин М. – Беньямину В. Письмо от 16 окт. 1935 / Stefifn M. Briefe. S. 148?150).]. Это было одновременно признанием и поддержкой.

Беньямин обсуждал с Брехтом, как ему вести себя в решающих ситуациях. По вопросу членства в официальном Союзе писателей, под которым подразумевался Reichsschrifttumskammer [Имперская палата литературы], Брехт писал ему:

Дорогой Беньямин, по моему мнению, Вы должны всегда настаивать на том, что являетесь библиографом, то есть ученым, и спрашивать, к какому отделению Вы можете присоединиться. Таким образом, Вы, по крайней мере, потянете время. Весь абсурд в том, что я не знаю (а Вы знаете?), не превратят ли это Ваши издатели в Германии в веревку, чтобы повесить Вас, если Вы подпишете. Это возможно, но это было бы маулеризмом [81 - Т.е. наиболее грубыми действиями – по имени Маулера, персонажа драмы Брехта «Святая Иоанна скотобоен». – Ред.]. Не существует действительной причины для отказа от участия в обязательной организации; однако, чем позже Вы это сделаете, с тем большей вероятностью Вас примут (см. «Остроголовых»), если вы не разорвали связи окончательно [82 - Брехт Б. – Беньямину В. Письмо, серед. янв. 1934 // GBA 28. S. 404. Теодор Адорно и Гретель Карплус советовали ему вступить в официальный Союз писателей во избежание трудностей с издателями. «Наконец, тебе нужно вступить в Союз писателей, где нет особых предписаний об арийском происхождении» (Адорно Т.-В. – Беньямину В. 5 апр. 1934 // Adorno Т.-W. / Benjamin W. Briefwechsel. S. 27).].

Беньямин поблагодарил его и выразил согласие: «чем позже зарегистрироваться, тем лучше». Получится у него сохранить связи или нет, станет ясно позже

.

Гостеприимство в Сковсбостранде оказывало Беньямину неоценимую поддержку в тридцатые годы. Он лишь изредка останавливался в доме Брехта, чаще всего снимал комнату по соседству, но, как правило, Хелена Вайгель приглашала его обедать, что существенно уменьшало его расходы. Не было недостатка и в иной помощи: Хелена Вайгель отдала ему костюм, а Штеффин регулярно посылала табак и книги из его библиотеки

. Заявка на денежную помощь, отправленная Беньямином из Свендборга летом 1934 года в Датский комитет поддержки интеллектуалов в эмиграции, была сделана по инициативе Брехта или, по крайней мере, им поддерживалась, как следует из его письма Беньямину из Драгёра в середине сентября 1934 года: «Насколько мне известно, комитет процветает, и у него есть деньги»

. Эту солидарность замечали и друзья Беньямина; уже цитировалась мысль Ханны Арендт, что Брехт был «важнейшей личностью в последние десять лет его жизни, прежде всего, во время эмиграции в Париже». Гретель Карплус также признавала Брехта «другом, оказавшим тебе наибольшую поддержку в сегодняшних трудностях», прекрасно понимая значение связи, помогающей Беньямину избежать изоляции, угрожающей всем эмигрантам

.

С 1933-го по 1940 год, прежде всего, за счёт продолжительного летнего отдыха Беньямина в Дании, он и Брехт провели в общей сложности более одиннадцати месяцев, проживая и работая в непосредственном соседстве[83 - Подсчитаны следующие встречи: поздняя осень 1933-го (Париж) – 7 недель; лето 1934-го (Сковсбостранд / Драгёр) – 15 недель; июнь 1935-го (Париж) —1,5 недели; лето 1936-го (Сковсбостранд) – ок. 4,5 недель; осень 1937-го (Париж) – ок. 5,5 недель; лето 1938-го (Сковсбостранд) – 15 недель.]. Это больше, чем каждый из них провел за время эмиграции в чьей-либо еще компании, исключая сестру Беньямина, семью Брехта и его подруг, Маргарет Штеффин и Рут Берлау. Поздней осенью 1933 года Брехт впервые пригласил Беньямина в Данию, и в дальнейшем он, Штеффин и Вайгель не забывали делать такие же приглашения в своих письмах. Сразу по возвращении в Данию из Парижа Брехт начал расхваливать преимущества жизни на острове:

Здесь приятно. Совсем не холодно, намного теплее, чем в Париже. Хелена считает, что здесь можно жить на 100 крон (60 рейхсмарок или 360 франков) в месяц. Кроме того, библиотека Свендборга снабдит Вас любой книгой. У нас есть радио, газеты, игральные карты, скоро прибудут Ваши книги; отопление, маленькие кофейни, очень похожий на немецкий язык, в общем, конец света приближается здесь намного спокойнее

.

Беньямин также ценил то, насколько дом на Зунде казался далеким от войны. В свою вторую поездку летом 1936 года он писал: «Жизнь здесь настолько приятная и мирная, что мы каждый день задаем себе вопрос, сколько такая благодать может продолжаться в сегодняшней Европе»

. Двумя годами позже, явно намекая на слова Брехта, что конец света здесь настаёт намного спокойнее, он писал: «Газеты приходят так поздно, что нужно собраться с духом, чтобы в них заглянуть»

.

Беньямин перед домом Брехта. Сковсбостранд. Лето 1938. Фото Стефана Брехта

Их совместное пребывание в Сковсбостранде в летние месяцы 1934-го, 1936-го и 1938 годов было отмечено, как сказала Рут Берлау, «атмосферой близости»

. Некоторые причины этого объясняются в одном из многих рассказов Беньямина о его первом лете в Дании:

В здешнем лете есть и хорошее, и плохое. Среди плохого – климат и все, связанное с обычными летними развлечениями: прогулками, купанием, походами. Моих хозяев влечет к дарам природы еще меньше, чем меня, и то место, где стоит их деревенский дом, как бы оно ни было красиво, полностью лишает их – и меня, как их соседа, этих удовольствий. Это сейчас сказывается на моем состоянии, неудовлетворительном если не физически, то психически, при том, что дружба и взаимопонимание с Брехтами становятся все сильнее во всех смыслах

.

Близость укреплялась благодаря беседам, работе в саду, чтению газет, прослушиванию новостей по радио[84 - Беньямин В. – Кону А. Письмо № 883 от 26 июля 1934 // GB IV. S. 470: «Я работаю над эссе о Бахофене для La Nouvelle Revue Fran?aise [Новое французское обозрение]. Помимо этого, меня занимают новости политики, доходящие до меня по прекрасному радио. Вчерашняя ночная передача, когда сообщили об убийстве Дольфуса, была сенсацией, такой же, пожалуй, как речь Гитлера от 17 июля».] и время от времени – поездкам в близлежащий Свендборг. В продолжительных разговорах обсуждались работы Брехта и его гостей: Корша, Андерсена Нексе и Карин Михаэлис. В июле и августе 1934 года Эйслер остановился в трех минутах ходьбы в доме вдовы рыбака. Его жена Лу рассказывала:

Пианино, взятое напрокат в Свендборге, заняло почти полностью одну из комнат. Это не мешало Эйслеру играть и петь композиции для «Круглоголовых и Остроголовых» по мере их написания. Слушатели: Брехты, Грета Штеффин, Карл Корш и Вальтер Беньямин, – еле втискивались в эту комнату при открытой двери, при свете дымящих керосиновых ламп, поскольку в этой лачуге не было электричества. Однажды вечером, когда Эйслер пел «Песню о целебных свойствах денег» и дошел до строчки «Гляди, труба дымит», одна из двух керосиновых ламп упала через открытую дверь в небольшой внутренний дворик, где лежали стопки немедленно загоревшихся газет. Беньямин, выскочивший первым, закричал в ужасе: «Соломенная крыша уже загорелась, труба дымит!» Мы выбежали, быстро погасили пламя, но труба действительно дымила. Это фрау Ларсен, вдова рыбака, готовила свой вечерний суп

.

Беньямин любил детей Брехта и Вайгель, Барбару и Стефана, и чувства были взаимны. По его словам, после эмиграции из Германии самой тяжелой утратой было для него отсутствие общения с детьми

. Барбара вспоминает возмущение Беньямина, когда кот, названный в его честь, вдруг стал матерью