Большая География

– Я обещаю… Я разузнаю всё об этой истории, найду мэра и отвезу ему Науну и бутылку виноградной воды… Ни о чём не беспокойся.

Глава 4

Науна

Фрэнки поселил Науну у себя в саду и смастерил для неё навес, чтобы ни птицы, ни небо, ни войско выдуманного мэра не смогли её разглядеть и крикнуть:

– Эй, да это же жена мэра, ну и проходимцы живут в этом городке, дай-ка мне камень потяжелее!

Фрэнки часами рассматривал Науну, её тонкую фигурку с острыми коленями и лицо, казавшееся странным и от этого ещё более притягательным. Ему хотелось разгадать её красоту, он думал о какой-то недоступной необъяснимой тайне, которая воплотилась в камне, и, не понимая, с какой стороны подступиться к разгадке, грустнел, вспоминал о морских звёздах и отчего-то о девушке с родинкой над губой с соседней улицы. В его мыслях она улыбалась и куда-то его звала, а он сбегал и этого стыдился. Теперь его покой поселился у ног Науны, он затихал, только когда усаживался вблизи.

Лирическое настроение Фрэнки нарушал только Виру. Он часто приходил и с неудовольствием вздыхал, не забывая напомнить про Науниного мужа, которого они вот-вот дождутся. Добрэ в красках описывал заварушку и иногда так выходил из себя, что Фрэнки начинало казаться, будто крёстному отцу всё-таки хочется ввязаться в драку, а потом всех спасти. Виру в мечтах добирался до красочного ранения и со страстью фантазировал:

– И увижу я темноту, и темнота меня поманит, сделает своей тенью, себя памятью, а вам оставит мой прах и дело моё, мой город, мой труд… Пожалеешь ты, Фрэнки, ой как пожалеешь, скажешь: «Не послушал я тебя, да что там, даже не выслушал», голова твоя станет тяжела, повиснет на груди, на колени поставит, а потом и уложит на землю. И будешь ты лежать и кормить собой стыд… Пока не придёт госпожа Виру разобрать мой предсмертный шёпот: «Береги ключ от городского погреба, Майя, там наша радость, там наша смерть». А Майя моя сильнее любого пламени, больше любой темени, лёгкое сердце, ясные глаза, а какой у неё голос, а какие ушки… Куда я от неё… Пойду пообедаю… Уже пора… Тунца наловили… Эй, Марио, – кричал он в окошко, – доброго дня! Лодку-то тащи, тащи! Ох и молодцы, богатые сети. Стой там, стой… Эй!

Иной раз Виру сыпал на голову Фрэнки камни потяжелее:

– Ты станешь предателем своего народа. Ты предашь не только нас, но и своих детей и детей своих детей. Что скажут им в спину?

– Дядюшка Виру, ты только что смёл Кнапфу с лица земли… Откуда на наших берегах новое поколение?

– Мерзавец! Наглец! – взрывался Виру. – А ну-ка, при мне… прощайся с ней! Скажи ей: «Науна, ты прекрасная девушка, мы часто хохочем, ходим на рынок, но я никогда не видел твоих слёз, а можно ли жениться, не зная печали?!»

Фрэнки криво улыбался и молчал.

– Чем она свела тебя с ума? Мальчишка, ты юн и, увы, глуп. Ты совершаешь ошибку, восхищаясь ею, она же прямо говорит: «Фрэнки, я чужая жена, оставь натиск, уйми пыл, я не твоя награда, не твоя вода, а ты не моя защита, и мой сын твоим не станет».

Фрэнки стыдился и бормотал:

– Я жду северного ветра! Дождусь и поплыву!

Через неделю Фрэнки утверждал, что запасается провиантом, а ещё через неделю, что прокладывает маршрут, за этим он вспоминал, что в Кнапфе ещё не было ни одного путешественника и что ему придётся стать первооткрывателем, а это рискованное дело, требующее большой подготовки.

Шло время, Фрэнки исполнилось восемнадцать, и о нём вспомнили все, у кого подрастали дочери.

Каждый день его приглашали на ужин или на стаканчик винограда или просили прийти с молотком – приколотить или подержать, пока колотит чей-то папаша.

Фрэнки удивлялся и не понимал, почему ещё вчера его называли просто рыбачьим нырком, а сегодня:

– О, Фрэнки, красавчик, заходи в гости!

Он ел, выпивал, колотил и слушал.

– Эту рыбу приготовила Роксана, а ещё она вышивает и варит варенье из мальвы! Послушай-ка, сынок, твоя морская история – не стоит и малька. Такой ерунды я не слышал со времён, когда моя будущая жена Ольга, матушка Роксаны, заявила, что у Петру удобнее гамак! Знаешь Петру? – Папаша Роксаны махал рукой. – Когда я узнал о твоей белой девице, сразу понял: тебе пора жениться. Любить каменную женщину – невесёлая затея. Пожалуй, в этом неплохо только то, что она молчит. Моя Ольга порой как неугомонный ветер. Но в остальном кнапфки – морские звёзды, я уверен, что нет женщин лучше, чем они. Молоденькая кнапфка прогонит из твоей головы все камни, наведёт там порядок. Ты забудешь, каким был до женитьбы, а может, тебе будет казаться, что до женитьбы тебя и вовсе не было! – убеждал Фрэнки отец Роксаны. – Моя дочь, мудрая девушка, сказала: «Если Фрэнки интересуется камнями, значит, разбирается в жемчуге!» Лучше жены тебе не найти! И кстати, что там с гамаком в твоём саду?

Потом, как бы случайно, а на самом же деле с точностью до секунды, в комнате появлялась Роксана, которая и правда напоминала морскую звезду.

Фрэнки хмурился, хотя другой нашёл бы её прехорошенькой из-за родинки над верхней губой, тёмных волос, в которых угадывались цвета сливы, и какой-то особенно обворожительной улыбки. Кто-то другой потерял бы голову, бросился просить Роксаниной руки, убеждать папашу, что именно он принесёт его дочери счастье…

– Если ты не будешь сидеть немым идиотом, вспомнишь о том, что ты кнапфец, и пригласишь мою дочь на танцы, то вскоре назовёшь меня папашей. Ты видел мой баркас? – услышал Фрэнки над самым ухом.

– Родинка, – только и смог сказать Фрэнки и, едва поклонившись, попросился в уборную, но пробежал мимо маленькой двери, кинулся к входной, чем и заслужил «Болван!» в спину.

Обычно после свиданий Фрэнки подолгу сидел у ног Науны и вздыхал:

– То есть ты жена мэра? Что скажешь о своём муженьке? Хм, молчишь? Значит, счастлива! Что же, я только рад, – заканчивал он обречённо.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды Фрэнки не спросил у Науны о родственниках:

– А сёстры у тебя есть?

Догадка поразила его настолько, что он бросился вон из дому с мыслью, что что-то нужно немедленно предпринять.

– Идиот! Прав был Виру! Где-то есть её город, и все люди там похожи на неё! Если Науна – жена мэра, моё почтение, мадам! А если Науна – его сестра? А если кузина? Ну конечно! Я обойду все земли, найду её народ и всё узнаю!

Провиант был мгновенно собран, северный ветер стал попутным. Фрэнки-первооткрыватель назначил день своей экспедиции.

И вот преисполненный любовного томления кнапфец снова укрыл каменную девушку простынёй и, как полагалось страдающему подростку, поцеловал на прощание её белые каменные ноги.

В этот же день после полудня он покинул Кнапфу на пассажирском баркасе, подав тому сигнал с городского маяка, на который кнапфцы, кажется, не забирались три сотни лет, поэтому Фрэнки пришлось повозиться с дверью, лестницей и сигнальным огоньком. Под осуждающими взглядами горожан, провожаемый взглядом заплаканной Роксаной, Фрэнки погрузился в большую лодку и поднял руку, прощаясь с Кнапфой.

– Ты уверена, что тебе нужен именно он? – пробасил папаша, и Роксана разрыдалась на его плече.

Глава 5

Такой разный мир

В Кнапфу Фрэнки вернулся поздней осенью. Он стал совершенно другим. В нём появилось что-то внушающее доверие. Этот новый Фрэнки по-настоящему удивлял, горожане его не узнавали. Встречая Фрэнки на улице, кнапфцы спрашивали его имя, а услышав, с недоверием ухмылялись: мол, «знали мы Фрэнки-нырка, глупо нам врать!».

Он стал худым и улыбчивым, состриг длинные волосы, отрастил бороду и сменил кнапфскую рубашку на чужую, со строчкой около плеч. Фрэнки выглядел как поверивший в собственные силы человек, он был спокоен и приветлив. Его подозревали в обмане, упрекали в интриге.

– Он затеял что-то странное, – говорили местные и с опаской добавляли: – А вдруг он думает, что одарён?

Вероятно, его бы простили, если бы он вернулся как заезжий турист, слегка помятым и уставшим, а ещё лучше растерянным и трезвым. Такие изредка добирались до Кнапфы, до последнего островка жизни перед гигантскими горами Шер, за которыми, считалось, не было ничего, кроме бескрайнего неба и воды.

Туристы гостили на берегу не больше недели, а потом вспоминали о здравом смысле и с огорчением заявляли:

– Быть кнапфцем трудное дело, особенно если ты любишь молчать и не переносишь виноград.

Или с удивлением:

– Кнапфа – особенное место, здесь запрещено грустить.

Только Виру и Роксана узнали Фрэнки, причём они посчитали перемены в нём подходящими для достойного человека и решили, что таким он ещё больше годится для работы в мэрии и женитьбы.

Кроме внешности – а тут было на что посмотреть, начиная с не кнапфского рюкзака за плечами, чужих сандалий на ногах, каменных чёрных браслетов и настоящей дерзкой металлической серьги в ухе, – другим стал и его взгляд, и всё его лицо. И дело было даже не во взрослой бороде, которая у Фрэнки, как и у любого кнапфца, была густой и сразу росла опрятной. Фрэнки казался не просто другим, он казался лучше, чем любой кнапфец.

Он держался как чужак, но не казался груб, он много говорил, но речь его не была болтовнёй, он улыбался, но улыбался как будто самому себе.