Последний сын графа

– Куда она хочет попасть это всем известно! – кричала Марита. – Мне ты не давал покоя с этой мерзостью!.. Почему ты не можешь заняться этим и с ней? Ты просто специально надо мной издеваешься. Только теперь через Виви.

– Зачем она тебе здесь?!

– Она обязана меня уважать! Мы это обсуждали.

Осознав, что жену не переорать, граф яростно встал с дивана:

– Что ж, дорогая, твое слово – закон. Поезду и привезу ее. Только для тебя лично! – и хлопнул дверью.

Марита едва не расплакалась.

– Педофил! – прошептала она, подчиняясь какой-то логике, которую Ральф не мог объяснить.

И тут же вышла: начинали прибывать гости.

– Спорим, он не вернется? – спросил Филипп таким тоном, словно ему плевать, но голос был низкий и злой.

– А ты бы вернулся? – Ральфу совсем не хотелось успокаивать еще и его.

Все вечера, на которые он когда-то хотел попасть, оказались долгими и скучными. Ему претили люди «искусства», претило их внимание к его красоте… Особенно, желание, изучать его лицо пальцами. Его бесили их разговоры, сплетни, истерики и ханжеское вранье. О том, что люди перестали разбираться в искусстве. И каждый раз, когда ассистентка Мариты, – другая, не та, что покупала им лосось из морковки, – звонила, Ральф вспоминал Баварию. Свой собственный вопль: «Тогда почему он ни разу не пригласил меня в общество?!» и безудержный смех Верены.

«Он просто любит тебя, глупый идиот!»

– Спорим, она его сделает?

– Он не хочет.

– Не притворяйся кретином! Не хочет, потому что она сейчас прет, как танк. Но ты сам знаешь, как она это делает. Сперва истерит, а потом вся такая нежная: «Ой, а сто я такова сдевава? Ой, пвости!» И все, ты уже у нее в постели. Лежишь, такой, типа, укротил и понимаешь, что в самом деле, укротили тебя. И что это все – подсудное дело.

Ральф рассмеялся, хотя и не очень весело.

– Ей семнадцать, не беспокойся. У него разрешение от Лизель и кардинала.

– Да, заткнись ты! – вскипел Филипп и в его глазах плескалась такая ярость, что Ральф едва не дал ему в морду. По инерции, чтобы усмирить свою боль.

– Ты сам ее бросил, – напомнил он.

– Потому что ты этого хотел!

– Я этого не хотел! Это ты сперва психанул, что ты не единственный, а потом вдруг вообразил, что вы Джесс сгубили. Хотя все что было, только твоя вина. Это ты нажрался и не закрыл дверь!

Филипп махнул на него рукой и отошел на зов матери.

Ральф проводил его взглядом и закрыл дверь.

Он навсегда утратил вкус к вечерам Мариты. Он, вообще не пришел бы, если бы не отец.

Ральф никак не мог взять в толк, что Филипп совершенно не ревнует его к Себастьяну. Будь он его старшим сыном, он никого бы с ним рядом не потерпел. Филипп только пожимал плечами, словно отец утратил для него смысл.

А Ральф преклонялся перед ним. Почти так же пылко, как в детстве, когда слушал сплетни тети с товарками и только воображал тогда, что Себастьян – его отец.

Себастьян платил ему той же привязанностью. Он представлял Ральфа, начиная со слов «мой сын», он спрашивал его мнения, занимаясь финансовыми делами семьи и первому, наравне с Филиппом, показывал лучших жеребят. Родственники, которые в самом начале, в его отрочестве, едва замечали подростка, теперь присылали приглашения на семейные вечера, и дети называли его «сын графа».

И да, он в самом деле был его сын. По вкусам, мировоззрениям и характеру. Они с отцом разговаривали часами! Они обсуждали все: лошадей, строительный бизнес, политику, религию, церковь…

Единственное, чего Себастьян с ним не обсудил, был новый проект «Ребенок».

Ральф провел много часов пытаясь собраться с силами и предпринять хоть что-нибудь, но так и не смог. Он не хотел опять оказаться за стенами Штрассенберга. Невзирая на неясную глухую тоску, Ральф не собирался покидать место, которым бредил всю свою жизнь. Лучше уж смириться, что его девочка уже давно не так девочка, которую Ральф знал и любил. Что она уже взрослая и лишь ей решать, когда она заведет ребенка.

Что толку опять за нее цепляться? Верена все равно его не простит. Она не принимала наркотики, но на сексе торчала даже сильнее, чем Джесс на коксе. И не нужна ей была ни его любовь, ни преданность, ни готовность, если потребуется, отдать за нее жизнь.

Его член, – вот что ее интересовало. А в койке он ее не хотел. По крайней мере, так часто и таким образом.

– «Золотая» молодежь, – пожал плечами Раджа. – Типично… Легкий кайф и дитячья ярость, если кайф не дают. Оставь ее, ты не достучишься.

И Ральф оставил. Хотя теперь, когда объектом ее истеричной привязанности был другой мужчина, его член вставал, как только…

Она входила

Верена:

Когда вода в третий раз остыла, я вылезла из ванны и встала под душ, так и не решившись принять таблетку, которую дал мне Раджа. Даже вынуть из блистера не решилась; такое вот слабонервное я была говно. Совсем, не как Джессика…

В дверь громко постучали.

– Что, мама? – я бросила блистер в кружку со щетками и закрыла шкафчик.

– К тебе пришли! – сказала Мария. – Господин граф!..

Я провела рукой по запотевшему зеркалу и скептически посмотрела в него. Краска давно уже смылась, ресницы и брови пугали пепельной сединой. Без бойфренда, я окончательно на себя забила и большую часть времени проводила в доме. Рыдала в Герцога или собиралась с духом, чтобы самоубиться.

– Скажи ему, что я занята.

– Сказала! – проворчала Мария. – Но он сказал, что он подождет.

– Ну, и пусть ждет, – ответила я. – Принеси ему выпить. Яду!

Я вышла из ванной и тут же столкнулась с гостем.

– Господин граф! – торжественно возвестила Мария и сложила руки перед собой. – С визитом!

Я фыркнула, Себастьян хмуро посмотрел на нее. Без Лизель эта женщина была мне как мать, но все же не могла указывать Себастьяну, как моя бабушка. Она отрывалась, преувеличивая торжественность. Видимо, в память о тех временах, когда мой отец, его брат и граф были еще мальчишками и Мария развлекала их историями о графе Дракуле, герое ее народа.

Не вампире, а господаре.

– Ты так Дракулу представляла туркам? – съязвил Себастьян мягким елейным тоном.

И уставился на Марию, словно в самом деле надеялся, что именно так.