Се ля Ви!

Марита подала ему руку для поцелуя, – как требовал этикет и он, как я его инструктировала, почтительно поцеловал воздух над ее кольцами.

– Добро пожаловать в семью! – сказала Марита.

Как мать и жена, она конечно же всеми фибрами восставала против его присутствия. Но, как женщина, она не могла не чувствовать его шарм. Ральф был красив и выглядел драматически, чего ей всегда недоставало в его отце. А Марита больше всего на свете любила драму. Не потому ли окружала себя дергаными людьми «искусства».

– Филипп уже приехал? – спросила я.

– И даже выжрал полбара, – ответил граф.

– Себастьян, прошу тебя!

– Ты уже просила, теперь заткнись…

Я прокашлялась.

– Я посадила вас за наш стол, – сказала графиня. – Надеюсь, что вы не против, – она чуть потупилась, метнув короткий взгляд на старшего сына.

Филипп уже, конечно, переругался со всеми. Судя по взглядам, которыми его провожали, – даже не один раз. Он ставил рекорды по разбиванию отношений. Похоже, Себастьян все знал. Я вздрогнула, когда Филипп элегантно развернулся на каблуках и направился нам навстречу.

Как это происходит, когда у людей окончательно пропадает страсть? Когда смотришь на человека, которого ты любила, с которым жила, спала, которому готовила пищу и… ничего не чувствуешь.

Мне бы очень хотелось узнать это и прямо сейчас.

Когда он развернулся и направился к нам, у меня заныло под ложечкой; я и забыла, какой он красивый в смокинге. Не обратив на меня внимания, Филипп приблизился, не сводя глаз с брата.

– Пресвятой отец! – он поклонился. Чуть ли не в пояс Ральфу; на старомодный, старосветский манер.

– Расстрига!.. – ответил тот.

Филипп чуть дернулся прежде, чем распрямился.

Ни у кого из них тут не было друзей и соратников, но у Ральфа не было пока и врагов. Филипп же заводил их на ровном месте. Даже отца умудрился настроить против себя.

– Хай, Филипп, – сказала я.

– Бриллиант Надежда, – сказал он, но кланяться в пояс уже не стал. – Я вижу, деревенский воздух пошел на пользу. Ты не такая бледная, как была.

– Влюбилась.

Я взяла Ральфа под руку и провела его в зал. Он был единственным брюнетом на все собрание и тут же зашелестело.

Сын графа, сын графа…

– Ферди! – окликнула я.

– Верена! – распахнул руки, к нам подлетел Фердинанд, мастерски оттеснив Филиппа, который шел следом, пытаясь начать скандал. – О, Ральф!.. Я – Ферди, помнишь меня?.. Мы часто виделись, когда я был младше.

– Конечно, помню!.. Ты – тот, что не был воспитан как дикий орангутан.

– Да, точно! Я пошел в маму.

Филипп набычился, схватил шампанское с подноса, идущего мимо официанта и отошел.

– Что с ним? – спросила я Фердинанда. – Кокс попался несвежий? Чего он бесится?

Тот лишь махнул рукой. Видимо, отношения у них были уже не те, что полгода назад, когда Филиппу требовалось прикрытие.

– Лизель разводится и твой деда-Джекки больше не хочет иметь с ним дел, – прошептал Фердинанд. – Еще и слухи ходят, что он переметнется к Ральфу.

Судя по яркому свету, сверкнувшему в чистых глазах Ральфа, Лизель все-таки сумела оставить деньги «деды» в семье.

– К тому же, ты сама знаешь: Филу повод не нужен… Особенно теперь, когда отец… А, неважно! Маркус тебя искал, – сказал Фердинанд, не имея в виду ничего плохого. – Твой дядя приехал.

– Он мне такой же дядя, как все остальные здесь, – ответила я, пригубив шампанского. – Вы все, практически, на одно лицо.

Фердинанд фыркнул мне в декольте.

– Вряд ли кто-нибудь из остальных, хоть раз твое лицо видел!

Чмокнув меня, Фердинанд убежал и скрылся в толпе из одинаковых мужчин в смокингах и женщин в вечерних платьях, которые не всегда сидели так ладно, как костюмы мужей. Красота у Штрассенбергов почти всегда доставалась мужчинам.

Виви может родить лошадку?

Ужин подали в восемь. После того, как Себастьян закончил спич в честь рождественского вечера, перечислил имена всех новорожденных года, он представил Ральфа, как сына, перечислил его успехи в церкви и бизнесе, после чего презентовал миниатюрный фамильный герб из белого и красного золота. Когда Ральф открыл коробочку, у него немного увлажнились глаза.

Граф его обнял. Он так гордился им. Его красотой и его успехами. Он этого даже не скрывал. Как и того, как его разочаровал Филипп.

Сам он, наблюдавший за Себастьяном поверх своего бокала, выглядел равнодушным, – видно уже притерпелся. Фердинанд аплодировал громче всех и садясь, Себастьян ласково потрепал его по плечу. Видно теперь, когда жена разрешила привести подходящего второго сына, ему было легче смириться с ориентацией третьего. Марита, похоже, мыслила в том же ключе: если муж перестанет третировать Фердинанда и намекать, что он – второй сын в семье, а обязательств второго сына пока что не отменили… почему нет? Все лучше, чем после смерти Рене-старшего, расстаться еще и с Ферди.

Близнецы, как подобает подросткам, напустили на себя гордый и независимый вид. Только Рене-младший, который был еще слишком мал, чтобы помнить Ральфа или понимать, кто он, как зачарованный потрогал его за волосы.

– Прямо как у Цезаря, – сказал он, благоговейно распрямив одну волнистую прядь, которая тут же упруго вернулась в форму.

Себастьян развеселился.

– Если бы я был отцом Цезаря, я бы сказал, что состоялся как произ… эээ, ладно. Да! Кстати, Ральф, ты должен видеть моего Брута. Вот это конь! Ты глазам своим не поверишь, когда увидишь!..

– Но ты же не подаришь ему жеребеночка? – заволновался Рене. – Который вчера родился?

И граф, донельзя гордый тем, торжественно заверил:

– Тот – только твой, малыш! Тсс!..

И Рене-младший, торжественный и довольный, взял двумя руками бокал с виноградным соком.

– Ну, хорошо. Тогда, добро пожаловать в семью! – продекламировал он и взглянул на мать. Марита, вздохнув, кивнула.

Хоть какое-то подобие приличных светских манер. Все остальные лишь рассмеялись. Все, кроме близнецов и Филиппа.