Как я был чиновником

Детали подковёрной интриги с кандидатурой Полощука остались неизвестными по сию пору. Возможно, его держали в резерве на случай отказа Волика. Не исключено, что наместник Президента Немцын мог просто своей волей назначить на пост мэра города Клёво своего протеже точно так же, как и Президент назначил Немцына своим наместником.

Волик не отказался. Впечатлил он депутатскую группу настолько эффекткно, что смовыдвиженец Алексей Липин добровольно и даже с энтузиазмом торжественно заявил: «Снимаю свою кандидатуру в пользу Владислава Ивановича Волика». Не исключено, что и энтузиазм, и снятие себя с участия в выборах стали следствием соответствующего указания…

«Дневник. 17 декабря 1991 года в Клёве появился „глава администрации“ – Волик. 13 (!) декабря сессия Клёвского Городского Завета народных депутатов утвердила его в новой должности единогдасным „одобрям-с“. Вся процедура, и сессия вместе с ней, длилась двадцать минут».

Потом, спустя с десяток лет, факт, записанный в дневнике вечером того же дня 13 декабря, позабыли. Солидный юрист, преподаватель ВУЗ-а, председатель Зекского собрания безапелляционно заявил: «В те времена на должности глав администраций только назначали и поэтому Волик избран быть не мог». Однако – был утверждён депутатами открытым голосованием: можно сказать – избран избранниками народа. Не приняли бы они Волика, не проголосовали бы за него – первым мэром клёвского города стал бы кто-то другой.

Продолжение записи 13 декабря 1991 года. «В исполкоме – перестройка. Спешно сооружаются кирпичные стенки там, где их ещё нет. Новому начальству – новые кабинеты. Скоро там останутся свободными только коридоры, лестничные площадки да сами лестницы… если никому не понадобится и там соорудить служебные помещения.

Среди аппарата исполкома трепет, паника и резкое усиление межусобиц: все боятся потерять свои места и воюют за них… между собой.

Тутошние «демократы» оживились. Кавычки поставил сознательно: они – демократы действительно только так называемые. На самом же деле у них закваска совсем иной партии. Характерные качества: бездоказательная, незыблемая и безапелляционная вера только в свою правоту, навешивание ярлыков, подозрительность, подстрекательство, провокации, ложь, тенденциозность. Во всём этом убедился на собственном опыте и таковой же шкуре.

Оживление наступило, как обычно, по любимому поводу: кого выгнать из руководящих исполкомовцев и кого кем заменить».

Позже оппозиция Волика утвердила мнение: здание администрации города начали забивать кабинетами до упора только после вступления Волика во власть. Раньше. Постепенно исчезло всё, с точки зрения чиновников, пустое пространство в здании. Даже малый зал заседаний. На его месте сегодня помещения Земкского собрания.

«Дневник. 17 декабря 1991 года. Считал, почему-то, что Волик приступит к исполнению своих обязанностей мэра со вчерашнего дня. Но он и сегодня не действует. В областном Завете занят. Довершает начатые дела в четырёх депутатских комиссиях.

Можно сказать, что сегодня не действуют ни облисполком, ни райисполком – многие на всякий случай ищут себе другую работу. Все уверены, что принцип «новой метлы» в наши демократические дни наиболее приемлем для зачистки».

Формально ни на муниципальной, ни на государственной службе чиновников ныне не существует. Есть служащие и только служащие и никого, кроме служащих. Чиновник – от слова чин. Когда-то к чину, кроме зарплаты и чести его иметь, прилагалась форма различной степени пышности. Чем выше чин – тем пышнее форма. Чины тоже имели значение не только чисто символическое: титулярный советник, тайный советник и «прочая – прочая». Так и величали соответственно чину с непременным приложением чиновничьей градации. Сегодня «гос» и «мун» служащие тоже имеют какие-то приставки к своим должностям, но они существуют только в служебных документах отделов кадров. Если приходится упоминать кого-то из служащих в печати или в официальной обстановке, то называется только его должность, без приставок к ней служебного ранга. Слово чиновник приобрело смысл издевательский.

И не мудрено или наоборот – мудрствуя лукаво. Даже в словаре Сергея Ивановича Ожегова смысл слова чиновник обозначен так: «Тот, кто ведёт свою работу с холодным равнодушием, без интереса». Такого сорта люди подвизаются во всякой профессии и в любом деле, но их чиновниками не называют. Чаще называют так и тех, кто работает с душой, азартом, инициативой и даже, не испугаемся этого слова, – энтузиазмом. Принято считать так: если ты чиновник, то непременно равнодушный, чёрствый и, желательно, заплесневелый, сухарь. К тому же ещё и взяточник или, «по-научному» говоря, коррупционер. В этом и есть тайный смысл и интерес чиновника… Позвольте, но тогда коррупционер – не чиновник – ведь, согласно Ожегову, у чиновника никакого интереса быть не может, а только «холодное равнодушие». У коррупционера же к взяткам горячий интерес, а вовсе не равнодушие.

Как бы то ни было, но мне в Клёвской мэрии холодно-равнодушных муниципальных служащих встречать не доводилось. Все, или выразимся на всякий случай более осторожно – почти все, начальники департаментов работали с большим напряжением сил и средств – если таковые имелись в бюджете. Чаще всего, или опять выразимся с оглядкой, средства в бюджет поступают из слезоточивых глаз кота или из подобия лёгких облачков на высушенном засухой небе. Так что не очень-то развернёшься в трудовом порыве, да и сам порыв может иссякнуть и завянуть, как и всякий полезный овощь без полива.

Только что избранные депутаты, в эйфории от восторга самими собой, как избранниками народа, и непоколебимой уверенности в правоте своей, символически указуя большим перстом куда-то назад – «за моей спиной тысячи избирателей», не сомневаются: то, что не сделано директорами департаментов, отделов или комитетов – не выполнено исключительно по их, руководителей, вине – нерадивы, холодно равнодушны, безынициативны…

Резких кадровых изменений сразу же после прихода к власти Волика не последовало. Прежние руководители подразделений мэрии продолжили работать на местах, к которым привыкли седалищные части их тел. Но работа их, этих мест, стала менее спокойной. Но зато более напряжённой. По словам тех же руководителей подразделений, администрации новая «метла» принялась выметать главным образом лень, равнодушие, нерадивость, безыництиативность. В его кабинете появился строгий лозунг: «Приходи к начальнику не с вопросом, а с предложением!» Волик стал больше и строже требовать. Если сравнить администрацию того времени с строптивой и распущенной лошадью, то мэр её укротил и на путь истинный направил: подтянул вожжи и вставил узду дисциплины. Со временем, вникнув во внутренние традиции коллектива бывшего исполкома справлять дни рождения руководства по кабинетам каждого с обильными возлияниями, плясками и танцами-шманцами, не скрыть греха и временами с обжиманцами, всякое подобие таких увеселений внутри здания мэрии строго настрого запретил и прекратил. Руководителей, помнится, было пятнадцать и чествования происходили почти ежемесячно, а то и раза по два в месяц. Некоторых, увеселившихся слегка чересчур, из мэрии выносили.

Главным советчиком Волика, на первых порах его «мэрской» (аналог мерзкой), как он сам поговаривал, работы зарекомендовал Олег Полощук. Как и что он советовал мэру, не известно, но после его информации о планах Волика, которую он доверительно излагал служащим администрации, некоторые из них начинали уныло готовиться к увольнению. Такая процедура выпадала на долю тех, чьи должности не совпадали с их способностями и профессиями. Бывший профессионал – политик Золотарский, возглавлявший райком комсомола, вдруг стал руководить торговлей. Возможно, имелись в душе его какие-то стремления к этой древней профессии, но в условиях того времени они оказались недостаточно корректными, с точки зрения новой «метлы».

2 января, с трудом выдержав несколько дней после вступления мэра в свои права, депутаты – «демократы» отправились на встречу с Воликом. Мне опять «повезло» в ней не участвовать. А искренне жаль – не увидел комедии. О деталях той историческй достопримечательности рассказали её потрясённые свидетели. Потрясение произвёл «демократ номер два» Алексей Липин.

«Дневник. 4 января 1991 г. О том, как происходил «разговор» депутатов с Воликом, рассказал председатель комитета по охране природы. О предстоящей встрече он догадывался и хитро явился к мэру минут за тридцать до появления в его кабинете «демократов». Намеренно подзатянул деловой разговор и якобы случайно остался в кабинете после того, как группа членов «демократической платформы» торжественно вступила в апартаменты мэра.

«Стыдно было слушать и присутствовать при том, что происходило», – потупился главный эколог района, махнув рукой.

Происходило следующее. Липин, ставший недавно сопредседателем «демократов» на время отсутствия их лидера Полощука, «разорвал на себе тельняшку», заорал и завопил, и принялся «вправлять мозги» и «учить жить» мэра Волика. Если вкратце, то смысл слооизвержений сводился к следующему: «Мы тебя породили, но мы же тебя и убьём, ежели ты не станешь слушаться наших советов и мнений». Этим Липин «со свойственной ему деликатностью тонко намекал» на то, что Волика на пост мэра выдвинули «демократы» и им же логично быть во власти. При этом обрызгал грязью своего же «партайгеноссе» Прикурова.

Волик, надо отдать ему должное, отнёсся к судорогам «демократов» с юмором».

Последующие годы не раз преподносили Волику подобные встречи с оппозицией. Первой же, и самой оголтелой, оппозицией, стала часть той самой группы, укрепившейся на «демплатформе». Вот как это страшное событие произошло.

Депутат Липин недаром пытался шантажировать Волика, принуждая его руководствоваться мнениями и советами «демократов». Считая себя демократами, без кавычек, или, точнее сказать, выдавая себя за таковых, они вполне резонно полагали: после победы демократов и власть повсеместно к ним в руки и должна лечь, как жрица древней профессии в постельку. Если они, «демократы», помогли Волику стать главой администрации, то «их ставленник», в свою очередь, просто-таки обязан предоставить им все ключевые посты в новой Клёвской администрации. Ничего не скажешь – логично. Вот это и было одним из главных их мнений. Кроме теоретических рассуждений «демократы» кое-что предпринимали и практически. Вечерами, на своих заседаниях… Кстати сказать, некоторые из них проникали в комнату, где сии заседания происходили, не иначе, как через окно – при открытой двери. Вразумительной причины столь экстравагантного появления перед коллегами не звучало. Так вот, на этих заседаниях «демократы» азартно распределяли себе должности в районной администрации. При тех живых, так сказать, кто эти должности в настоящее время занимал, не подозревая о готовящейся им горькой участи. Не верилось в серьёзность таких «демократических» намерений. Но рысаки закусили удила. И – пустились вскачь.

Наскок окончился насмешкой мэра. Не прилюдно, разумеется. С делегацией требователей он держался корректно – до тех пор, пока за ними не захлопнулась дверь. Потом высказался: «Расписали себе должности: того вице-мэром, этого – директором департамента… Стыдно». На заседании Малого Завета так и сказал, но уже грустно – заметна была неловкость за них: «Депутаты мне руки выкручивают – требуют сменить всех руководителей в будущей мэрии и поставить на свободные места их».

Отказ Волика подействовал на обитателей «платформы», как красная тряпка на быков. Из его сторонников они моментально превратились в его самых непримиримых противников. Перед предъявлением своих требований – лучшие друзья, сию же минуту после – злейшие враги.

«Ну-ка, притормози, друг голубичный! – вскрикнул Любопытный странным голосом и таким же выражением физиономии. – Что-то не пойму я ничего. От кого ведётся рассказ? От третьего лица или от первого? Начал с третьего и вдруг ни с того ни с сего – „я“… Кто такое это „я“? Сам Афонский, что ли?.. Или Козлов? Или нечто среднее? А дневник?.. То же самое: то некий „один из жителей города“, то вполне конкретный тот же „я“. Требую внести ясность!» «Это для тебя так важно?» «Разумеется – важно. Одно дело рассказ стороннего и совсем другое – участника». «Так ведь участником героя повествования автор делает кого ему угодно! Стало быть, и тот, и другой – одно лицо. Участник событий – Козлов – он и рассказчик, он же и все три лица. О чём – это главное, а кто – второстепенное. Мы же не в суде. Этот рассказ автор художественно… лучше скажем творчески, произвёл в произведение… Доволен?» «Это, знаешь ли, с какой стороны посмотреть… Ну, будем считать, убедил. Валяй дальше».

Нужно, наверное, уточнить: что такое – Малый Завет. Это была часть Городского Завета. В него входили председатели всех постоянных депутатских комиссий. По большому счёту малый Завет представлял собой не что иное, как президиум Горзавета, выполняя все его функции, только иначе названный – в силу перемен.

Случаи, подобные казусу с претензиями «демократов» на высокие посты, конфронтации, попытки шантажа, и другиекамни и булыжники судьбы главы города, не могли не оказать на Волика, просто по-человечески, крайне отрицательное действие. Поведение депутатов, казалось бы, близких ему по духу и целям, тоже сработало не в их пользу. Уж если так себя ведут союзники – чего же от других ждать? Естественные сомнения каждого нормального руководителя. Особенно начинающего.

«Дневник. 8 января 1992 г. В исполкоме встретил случайно Татьяну Кузневу и Елизавету Яковлину. Обе – бывшие работницы райкома Правящей. Обе достаточно хорошо знакомы с характером Волика, как судьи. Они и высказались: „Демократы ожидали, что нашли в Волике свою марионетку. Они Волика не знают. Он тут всё ликвидирует: и их, и Заветы“. Яковлина добавила: „Ну и хрен с ними – с Заветами. Их давно пора ликвидировать, а теперь – особенно. Зачем две параллельные власти: мэрия и Завет?“ Такие заявления из уст опытных аппаратчиков – это кое-что. Не показывает ли оно иное отношение к мэрии, чем к исполкому? Мэрия, то есть администрация города – это действительно полномочная власть, а исполком властью в подлинном смысле этого слова не был. Отсюда и другой вывод: глава администрации района – власть не меньшая, чем председатель Горзавета».

Это обстоятельство и определило последующие отношения между мэрией и представительской властью. Да и властью ли уже?

Ничего, подобного тому, что так блестяще продемонстриорвали доморощенные клёвские демократы, в недавнем прошлом просто не могло быть потому, что не могло быть никогда. Даже представить себе, или приснить в страшном сне, было невероятно, чтобы депутаты городского Совета народных депутатов вызывающе вели себя с самим председателем исполкома горсовета, аналогом которого стал мэр. Никому. Ни в одну извилину мозга не могло втемяшиться, что можно на него орать, отькрыто шантажировать и даже угрожать. Нечто подобное обрушило бы на депутатов крайне печальные, для них, последствия. Скорее всего – психушку.

С приходом «Горбачёвской перестройки» стало возможно и допустимо всё. Даже чересчур. И «Чур меня» никто не скажет. Особенно после провала ГКЧП. Кстати сказать, никого из «мужественных борцов за свои права», явившихся к Волику, во время митингов протеста против ГКЧП на центральной площади города не было ни видно, ни слышно. Они неимоверно расхрабрились только после того, как стало прозрачно ясно: с «хунтой» покончено. Будь результат иной – и поведение вполне могло стать иным – они бы не чувствовали себя победителями.

Глава V. История обострения борьбы или «Лучше один раз увидеть, чем сто раз проспать»

Моя первая индивидуальная встреча и личный разговор с первым мэром Клёвского района с Владиславом Ивановичем Воликом состоялись 3 января 1992 года.

«Дневник. 4 января 1992 г. Вчера к Волику вместо назначенных им 14 часов «попал» лишь в пятом часу вечера или уже ночи, по зимнему времени.Впечатление: выдержанный, думающий, способный трезво и здраво разобраться в вопросах человек с самостоятельным умом. Выслушав и ознакомившись с документами, мэр сказал: «Ну вот, теперь будет что сказать депутатам».

И в последующие годы тоже приходилось иногда часами просиживать в приёмной, приёма ожидаючи. Не потому, что мэр закапризничал и пренебрегает драгоценным временем посетителя от высокомерия своего. К нему беспрерывно, один за другим, «оптом и в розницу» шли люди с делами, не менее неотложными, чем мои. Хотя при этом я честно, как и все другие посетители, считал: мои дела всё же самые важные из важных. Стояла и стонала эпоха перелома судьбы страны, области, района, города, его предприятий, людей, судеб. Приватизация, «ваучеризация», спекуляция, модернизация и т. д. Появилось новое племя – предприниматели, свои и зарубежные. Проблем возникало, исчезало и вновь появлялось множество таких, о которых прежние власти и слыхом не слыхали, и видом не видали, и предположить не могли. Строились невиданные доселе взаимоотношения, не имеющие чёткой регламентации. К этому всему присовокупливались конфликты, интриги, дрязги, жалобы… И я в тот день 3 января пришёл к мэру, как депутат, с предложением урегулирования бесконечных скандалов в ПТУ №36. «Инициативная группа» преподавателей требовала немедленной смены директора училища, обвиняя его во множестве смертных и бессмертных грехов, отнюдь не всегда справедливых – та самая причина наших с Полощуком споров.

Настало время, когда конфликты в городе начали вспыхивать один за другим очагами различной степени интенсивности, масштабов и болезненности. Самые крупные, сказывающиеся в той или иной степени на жизни города, принялись греметь и громыхать между депутатами Горзавета и его председателем, между Горзаветом и новоявленным главой администрации – мэром, и, наимасштабнейший, – между Воликом и генеральным директором Завода Юрием Петровичем Егорищевым.

Егорищев слыл среди клёвчан ставленником Москвы. Даже самого Политбюро ЦК Правящей. Имея за спиной такую мощную поддержку, вроде крылышек, и покровительство в виде легендарной «мохнатой лапы», гендиректор чувствовал себя хозяином не только Завода, но и города всего. Соответственно и держал свою драгоценную персону, и всех, до кого мог дотянуться хозяйственной рукой, а она у него была длины необыкновенной. Даже сам горком Правящей не мог им ни править, ни справиться. Норов у Егорищева топорщился барский – самодовольный и деспотичный. Он не стеснялся буквально орать на своих подчинённых, оскорблять и унижать их публично. И вообще напоминал собой нечто, вроде помещика Троекурова из повести Пушкина. Даже внешностью. Будь у него медведь, как у того самодура, он мог бы, пожалуй, и посадить к нему себе на потеху кого-нибудь из подвернувшихся.

Внешне Юрий Петрович совсем не походил на чудовище в образе человечьем. Наоборот – производил очень даже приятное впечатление. Возможно, и не только производил, а и был таковым на самом деле – мало ли что скажут о своём начальнике подчинённые. Тем более обиженные. Тем более не справедливо. Иногда можно было увидеть идущего пешком по главной улице Клёва человека не слишком высокого роста, начальственно полного, с руководящим животом, благородно серебрящимися висками и добродушным лицом. Это лицо и всё остальное, к нему прилагающееся, и принадлежали Юрию Петровичу Егорищеву.

Подвиги гендиректора Завода ещё куда бы ни шли в его вотчине, если бы не демонстрация своего норова и в кругах наивысших. Компетентные лица шепотком поведали: Егорищев перессорился со множеством влиятельных сиятельств и в министерствах Москвы. Там коса нашла на камень и зазубрилась: сиятельства ощетинились на самого Егорищева – «сила действия равна силе противодействия». Рикошет угодил в Завод: он начал постепенно хиреть. И не только от неблагожелательности «сверху», но и от отношения к делу самого господина Егорищева. Завод давно не модернизировался, технологии устарели, оборудование износилось. Надо было бы вкладывать средства в развитие производства, но им нашли иное применение. Из-под полы понесло спекуляцией и контрабандой. Вдруг начали благоденствовать рабочие и служащие Завода. Некий депутат Горзавета, ничтоже сумняшеся, приносил наборы дорогой и страшно дефицитной косметики в помещение Горзавета – предлагал купить их служащим аппарата. Но Завод как был главным поставщиком пополнений в бюджет города, так таковым и остался, и хозяин его не без оснований считал себя вправе командовать и в городе, тем более, что многие жители Клёва трудились на этом Заводе.

Волик на это положение посмотрел-посмотрел и примириться с ним не смог. И не захотел. Он осознал себя тем, кем и был на самом деле – главой администрации района и по праву – хозяином положения в городе. Лично: Завод – на территории Клёвского района, Волик – района командир, утверждённый народными депутатами, то есть – обличённый доверием народа. Получились классические два медведя в одной берлоге и им было чем померяться. Каждый – уверенный в своих силах и габаритах. Надо отдать должное одному из «медведей» – мэру – не он начал конфликт с Егорищевым. Начинать деятельность главы города с конфликта ему было никак не резон. Амбиции взыграли у Егорищева. Не только амбиции, разумеется, но и их следствия.

В 1992 году в Клёве ещё продолжало действовать, и действовать активно, движение «зелёных». Инициатором его возникновения, вдохновителем и организатором был клёвский литературно-политический клуб «Искра». К активной «зелени» примыкали, на время, некоторые активные клёвчане. Одно время среди них оказался и Алексей Липин – тот самый депутат и, «по совместительству», инженер Завода. Этот Завод и плюс к нему белково-витаминный комбинат, сокращённо БВК, изготовлявший странные добавки к корму для скота, и превращали клёвскую атмосферу в скопище разнообразной пакости над городом и планетой, прилегающей к нему. Таким образом, «зелёные», выступая в роли защитников природы, планеты и здоровья её обитателей, автоматически становились противниками и руководства предприятий, посягающих на них – в том числе и Самого Егорищева…

Учитывая душевные качества генерального, не стоило удивляться тому, что после одного из своих пламенных выступлений А. И. Липин, по натуре своей человек очень импульсивный и азартный, получил от своего непосредственного и грозного генерального весьма серьёзное предупреждение: если и впредь речи против руководства Завода будут им, Липиным, продолжены, то он, Липин, лишится своей любимой работы на своём, любимом же, Заводе. И пламенный Липин выбрал любимую работу, тем более, что очень любил и зарплату, за неё получаемую, в то время как за пламенные речи никакой мзды, кроме популярности, не имел. Возможно, он получил ещё какие-то ценные указания, потому что вдруг сменил направление главного удара, внезапно принявшись не менее темпераментно атаковать не кого-нибудь, а председателя Горзавета Лапкина. Неожиданность была удивительной: до начала агрессии Липин к Лапкину относился вполне лояльно и уважительно. Дело в том, что против Лапкина затеял войну Егорищев.

Депутаты, как-то однажды в один прекрасный денёк, озаботились тем, что мэр явно перегружен свалившимися на него проблемами и посетителями и как бы не надорвался прежде времени. Дабы уберечь его от неприятных неожиданностей со здоровьем и повысить эффективность мэрской деятельности постановили: ввести в штат мэрии должность вице-мэра. Егорищев меру одобрил, но настаивал на кандидатуре в вице-мэры того, кто претендовал на пост самого мэра, но был отвергнут, – Ясных. В знак и по доброй памяти – Ясных долгое время трудился под непосредственным началом Егорищева. Стало быть, в случае прохода этого варианта «вторым человеком» в районной администрации стал бы «человек Егорищева». Липин усердно егорищевского протеже поддержал. Одновременно начался сбор компромата на Лапкина. Однако урожай здесь обильным оказаться не смог: ничего более – менее серьёзного найти никак не удавалось. Лапкин был чист и честен, как непорочный кристалл в надёжной оправе своей должности председателя Горзавета.

Тогда начался «поиск блох» – каких-нибудь неудачных слов и выражений в выступлениях Лапкина, пригодных для толкования в невыгодном для него свете. До успешного конца дело довести не успели. Вскоре поступила другая команда с Заводского верха: фронт атаки переменился – боевые действия начались против Волика.

Пока «битвы» шли и продолжались своим чередом, начались осложнения отношений депутатов с Воликом. Как всегда нашлась масса проблем и решить их мог только мэр, но он, как постепенно выяснилось, всё-таки не Господь Бог и отнюдь не всесилен, особенно тогда, когда его силы не поддержаны финансово. Это раздражало депутатов. Меня, как председателя постоянной комиссии по делам молодёжи, культуры и спорта, тоже. Люди приходили со своими животрепещущими и абсолютно неотложными вопросами. На них нужно было отвечать, непременно решать, и если первое зависело только от меня, то второе – от наличия средств. Выделить их мог только мэр…

Статус народного депутата обязывал руководителей любого ранга принимать депутата без очереди в любое время, рабочее, имеется в виду, а также и вне его.

«Дневник. 21.01.1992 г. К 10 часам, как и было намечено Лапкиным, руководители клёвской культуры и физкультуры подошли к кабинету Лапкина, оказавшегося… запертым. Яковлина объяснила: недавно Лапкин звонил, просил извиниться – ему рвут зуб. (Возможно тот, который он имел и наточил против Волика).

Народ собравшийся тем не менее озлился и, побазаривши, решил в очередной раз попробовать прорваться к Волику. В очередной раз и не получилось. Нам, депутатам, включая и членов Малого Завета, дорога к мэру прочно закрыта…