Амур. Лицом к лицу. Братья навек

Мао, подумав, вернул письмо:

– На выход!

Тюремный каземат был в казармах охраны дворца. Сяосуна вывели в обширный двор. Было солнечно, прохладно, как бывает в марте. На газонах зеленела трава, почки на деревьях – Сяосун не знал их названия – выпускали крохотные листочки, отчего кроны казались светло-зелёными прозрачными облаками. Щебетали птицы. В такой день легко умирать, почему-то подумалось Сяосуну, и ему стало грустно. Хоть жизнь и не повязана бантиком, это все равно подарок, усмехнулся он. Слава Великому Учителю! Не напрасно тайком от отца он читал «Лунь Юй» и запоминал суждения Кун-цзы – в самые трудные минуты вспоминаются, и как-то легче продолжаешь жить.

Чжан Цзолинь принял Сяосуна в Дацинлоу[34 - Дацинлоу (Daqinglou) – большое зелёное строение (кит.).], трёхэтажном административном здании, построенном из зеленоватого кирпича в европейском стиле – с широкой лестницей перед входом, колоннами и балконами. Принял не в кабинете, а в «тигровой гостиной», где вдоль стен стояло множество кожаных кресел, а в углах затаились чучела громадных уссурийских тигров, как бы намекавших гостям, кто тут хозяин. Сам вышел при полном параде, в золотых эполетах и аксельбантах, увешанный орденами, полученными неизвестно когда и неведомо от кого. Любовь к цацкам у него от времён хунхузов, подумал Сяосун, складывая кулаки для приветствия гун-шоу.

– Что-то загостился ты у меня, цзыцзяньу[35 - Цзыцзяньу (zi ji?n) – мастер письма – хунхуз-делопроизводитель (кит.).], – хохотнул маршал, делая приветственный жест правой рукой – из стороны в сторону, как фарфоровый болванчик.

– Слишком тёплый был приём, паотоу[36 - Паотоу (bao tоu) – «пушечный голова», начальник передового отряда хунхузов (кит.).], – в тон ему отозвался Сяосун. – Никогда я так не объедался, как в твоём гостеприимном шуайфу[37 - Шуайфу (shu?i f?) – резиденция (кит.).].

Кстати, кормили его в заточении неплохо, пришлось даже усиленно заниматься у-шу, чтобы не потерять форму и не дать одрябнуть мышцам.

– Ну, от чая, надеюсь, не откажешься?

– От юи ча[38 - Юи ча (y?uy? chа) – чай дружбы (кит.).] ни один китаец не откажется, – улыбнулся Сяосун.

Они прошли в комнату отдыха, примыкавшую к «тигровой гостиной», там на низком полированном столике стояло всё необходимое для чайной церемонии. Две юные хорошенькие служанки в шёлковых, расшитых канарейками ципао, заварили крутым кипятком толстые коричневые закрутки, и над столиком вместе с паром поплыл аромат сушёных фруктов, мёда и ягод. «Дацзычжэнь», узнал Сяосун, красный чай «Большие золотые иглы», прекрасно бодрит и располагает к неспешной беседе. Но надо не забывать, что самые лучшие мысли – твои собственные, а самое лучшее чувство – взаимное (се-се[39 - Се-се (xi?xi?) – спасибо (кит.).], Кун-цзы!).

– Так что ты хотел сказать? – спросил маршал таким тоном, словно до этого у них шёл разговор, неожиданно прерванный на самом интересном месте.

Сяосун пригубил вкусный напиток из пиалки тонкого фарфора и проговорил размеренным, почти механическим голосом:

– Мне поручено передать, что, если ты заключишь прочный мир с Гоминьданом и направишь свои силы на сопротивление японцам, Москва забудет твои преследования коммунистов, ты получишь от Советского Союза деньги, оружие – пушки, танки и самолёты, а если потребуется, то и военных специалистов, причём всё в большем количестве, чем Чан Кайши.

Чжан Цзолинь слушал его речь, то и дело поднося свою пиалку к скрытым усами губам. Дослушал, промокнул усы бумажной салфеткой и хмыкнул:

– А где гарантия, что ты – посланник мира, а не шпион, направленный, чтобы рассорить меня с японцами?

Сяосун подал запечатанный конверт с «письмом Сталина». Чжан распечатал, достал лист «гербовой» бумаги, посмотрел на просвет, проверяя, есть ли водяные знаки.

– Тут русский текст, – сказал, морщась, как от зубной боли.

– Могу перевести сейчас, ты потом проверишь через своих переводчиков. Но я уже главное сказал, а подпись Сталина и печать подтверждают мои слова. Ты ведь знаешь, кто такой Сталин в Советском Союзе? Он – Генеральный секретарь, самый главный человек.

– Положим, я знаю, что там есть ещё один человек, который хочет и может стать главным, – Чжан выжидательно посмотрел на Сяосуна, однако тот молчал, наслаждаясь дорогим чаем, и маршал закончил: – Это Троцкий.

Сяосун отставил пиалку, промокнул губы салфеткой и пожал плечами:

– Да, Троцкий хочет, но почему ты решил, что он может стать главным?

– Троцкий был главным в Красной армии, красные генералы на его стороне. Сталин опирается на чиновников и проиграет, потому что там, где за дело берётся армия, всё получится наилучшим образом. Так что ты подумай, на чью сторону встать. – Маршал замолчал, неожиданно глаза его широко раскрылись, как будто он внутренне удивился, и задал вопрос, который, по мнению Сяосуна, должен был быть самым первым: – А как ты, вообще, стал посланником большевиков?!

– Вейшенг, ты стал забывчивым, – укорил Сяосун. – Помнишь, я просил у тебя за сестру? Я тогда сказал, что у меня есть связи с Советской Россией. Ты ещё удивился, мол, зачем тебе Советская Россия. А я сказал, что, может быть, тебе потребуется признание. Вот ты и подумай, с кем тебе выгодней – с огромным и богатым Советским Союзом или с маленькой нищей Японией.

– О каких богатствах ты говоришь? – презрительно усмехнулся маршал. – Я слышал, в Союзе хлеба не хватает. И народ наш правильно говорит: не гонись за выгодой – не попадёшь на удочку[40 - Не гонись за выгодой – не попадёшь на удочку – китайская пословица.].

– Я верю Учителю. Он сказал: «Жизнь – не зебра из черных и белых полос, а шахматная доска. Здесь всё зависит от твоего хода».

– Вот именно. Ошибочный ход одной фигурой – и партия проиграна[41 - Ошибочный ход одной фигурой – и партия проиграна – китайская пословица.].

– Оказывается, чем выше чин, тем больше мудрости, – вздохнул Сяосун.

– Это тоже Учитель сказал? – подозрительно прищурился маршал.

– Это я сказал. А решай сам. Надеюсь, я могу уйти?

Маршал задумался.

Служанки принесли свежий кипяток, вторично пролили заварку. Надо бы дождаться третьего пролива, подумал Сяосун, он обнажает все лучшие качества чая. Когда ещё его попробую!

Однако хорош был и второй пролив. Сяосун отпивал мелкими глотками «Дацзычжэнь», задерживая ароматную жидкость во рту, впитывая языком и нёбом все её прелести – наслаждался!

Наконец маршал принял решение.

– Хорошо, – сказал он. – Но ты не просто уйдёшь, – маршал поманил Сяосуна и, когда тот наклонился навстречу, произнёс чуть слышно: – Ты вернёшься в Москву и передашь моё согласие на сотрудничество. При условии признания независимости Маньчжурии.

– Ты мне дашь официальную бумагу? – так же полушёпотом спросил Сяосун.

– Я похож на идиота?! Всюду шпионы! Дойдёт до японцев – меня тут же отправят к твоему любимому Учителю. – Чжан мановением руки вернул Сяосуна на место и заговорил в обычном тоне: – Ты понял? Вернёшься в Москву и сообщишь о моём отказе. Понял? Об отказе!

– Понял, – склонил голову Сяосун. – Тогда тебе письмо ни к чему.

Маршал не успел и слова сказать, Сяосун забрал конверт и «гербовый» лист с подписью и печатью, сложил и спрятал в карман. Чжан только головой покачал: понял, что Сяосун прав – попади такой документ в руки врага, хлопот не оберёшься.

Выйдя за ворота дворцового комплекса, Сяосун глубоко и облегчённо вздохнул, пощупал в кармане хрустнувшую бумагу: теперь надо найти Кавасиму – пусть он решает судьбу Бэй Вейшенга.

14

– Господин генерал, посыльный от верховного, – доложил дежурный офицер.

– Зови, – Дэ Чаншунь встал с походной кровати, на которую прилёг отдохнуть после допроса пятого за этот день арестованного участника восстания шанхайских рабочих.

Посыльный был в чине лейтенанта. Он передал запечатанный сургучом пакет, Чаншунь расписался в получении, поставил дату и время и кивнул на сумку, в которой заметил ещё несколько пакетов:

– Сколько наших в Шанхае?

– Не могу знать, господин генерал-майор, – сухо ответил лейтенант.

– А сколько пакетов? Пять? Шесть?

– Информация секретная.

– Тьфу! – выругался Чаншунь. – Я же всё равно узнаю!

– Не от меня.

Лейтенант откозырял и вышел. Чаншунь едва не плюнул ему вслед, сел за походный стол и распечатал пакет. В нём оказалось два послания: одно лично ему, новоиспечённому генерал-майору Дэ Чаншуню, второе – приказ по «армии умиротворения» о проведении кампании «самоочищения и наведения порядка».