Амур. Лицом к лицу. Братья навек

– В общем, найдём настоящего художника и покажем ему твою работу.

– А я, выходит, не настоящий? – расстроился Федя. – Чего ж тада показывать?

– Ты не понял. Сейчас ты – самоучка, самородок, рисуешь по случаю, когда не работаешь…

– Я и так не работаю, и совсем не работал. Я учился в художественно-промышленном училище, в Благовещенске.

– Ах, вот как! – засмеялась Мэйлань. – Ты, выходит, учился, а мы-то думали…

– Всё равно, его надо показать профессиональному художнику, – стоял на своём Сяопин. – Может, работа найдётся.

– А я видела объявление, – вдруг сказала Мэйлань. – Драматическая студия в Желсобе ищет художника.

– Было бы здорово! – обрадовался Сяопин. – Может, там и деньги платят. Не будем откладывать. Сейчас позавтракаем и поедем в Желсоб.

– А что это такое – Желсоб? – Федя был немного ошарашен напором брата.

– Это такой дом культуры – Железнодорожное собрание, сокращённо Желсоб, – объяснила Мэйлань. – Там спектакли ставят, оркестр работает. Сам увидишь и поймёшь.

– Погодите, – спохватился Федя. – А мой батя? Мне же надо его найти!

– Батю будем искать, – Сяопин обнял Фёдора за плечи. – Он же и мой отец. А пока давайте поедим, не то я в обморок упаду.

– Искать – но как?! Ходить по городу и высматривать? Или в газетах пропечатать: так, мол, и так, батю ищем, помогите?

– Объявление в газете – это мысль, – сказала Мэйлань. – Отец-то у вас, надеюсь, грамотный?

– Батя – есаул Амурского казачьего войска, – хмуро сказал Фёдор. – Почти полковник!

– Не обижайся, – улыбнулась Мэйлань. – Я пошутила.

– Постойте, постойте, – Сяопин нахмурил лоб, что-то припоминая. – Я слышал или читал… Что-то было связано с Амурским войском в Харбине. Здесь то ли казачья станица, то ли военная организация. Про полковников должны знать.

– Вот видишь, – сказала Мэйлань, – сколько открывается возможностей. Обязательно его найдём! А пока займёмся тобой. Поедем в Желсоб!

10

Сяосун сидел на скамейке в тени старого вяза, неподалёку от входа в резиденцию маршала Чжан Цзолиня, и думал, каким образом можно было бы до него добраться. С той поры, как он был здесь последний раз, прошло немало лет. За это время в резиденции произошли большие изменения. Маршалу, видимо, стало тесно в старом дворце, и всё было кардинально перестроено. Появились Большой и Малый дворцы. Большой имел три этажа, опоясывающую галерею на втором и балконы на третьем этаже, у Малого было множество больших окон. Хозяином Малого стал сын Цзолиня генерал Чжан Сюэлян. Территорию резиденции обнесли железобетонной стеной высотой не меньше трёх метров, вдоль стены разместились двухэтажные краснокирпичные казармы охраны.

Обо всём этом Сяосуну поведал один из его старых агентов, завербованных ещё после русско-японской войны. Сяосун тогда, вроде бы по заданию майора Кавасимы, создавал «спящие» ячейки по всей Маньчжурии. Японец хотел иметь секретную поддержку на случай оккупации Северо-Восточного Китая, а Сяосун, на свой страх и риск, организовывал на тот же случай силы сопротивления. Для него было неважно, кто именно, Япония или Россия, захочет оккупировать Маньчжурию, оккупант для него автоматически становился врагом Китая, то есть его личным врагом. Правда с тех времён прошло двадцать лет, многие ячейки за ненадобностью наверняка уже «заснули» навсегда, надо бы пройтись с ревизией, но не было ни сил, ни времени. Единственное, на что надеялся Сяосун, в ячейках были настоящие патриоты, проникнутые духом Великого Китая, и этот дух они могли передать своим детям. Но могли и не передать.

Сяосун думал о Чжан Цзолине, однако эти «рабочие» мысли то и дело перебивали иные, «домашние». Он приехал в Мукден из Пекина, где пробыл неделю буквально в объятиях семьи. Фэнсянь, Шаогун, Юнь и Юйинь облепили его и не выпускали из рук. Да он и не вырывался: казалось, никогда не чувствовал себя таким счастливым. Хотя нет, неправда – счастливым он чувствовал себя всегда, когда рядом была Фэнсянь. С самого первого дня, когда спас её от пожара, с самой первой ночи на стульях, радом с кроватью. Она, а потом дети – всегда были в его сердце. Они тосковали по нему, он тосковал по ним, но верил, что выбрал правильный путь (какая разница, сколько в нём тысяч ли?!), и менять свою жизнь не хотел.

До сих пор не хотел. Но каждую ночь этой недели, после, казалось, ненасытной страсти, когда они обессиленно лежали рядом, рука в руке, он чувствовал, что у Фэнсянь на кончике языка дрожат невысказанные вопросы: почему и зачем? Почему они ведут такую странную разделённую жизнь и зачем это ему нужно? И если в первую ночь у него был уверенный ответ, то в последующие он как бы размывался, становился неопределённей, вокруг этих главных вопросов возникали дополнительные, и ответы на них были столь же размытыми, похожими на утренний туман над спокойной водной гладью. Да, он хочет величия единого Китая, для этого пошёл служить русским, учиться у них, как удерживать в одних руках такую огромную разношёрстную страну, но что, он один – патриот Поднебесной? Сунь Ятсен, а теперь Чан Кайши – разве не патриоты? Или был Юань Шикай, а теперь Чжан Цзолинь – каждый по-своему за единый Китай! А его послали ликвидировать Чжана – это что, вклад в величие страны или всё, чему он научился у России? Так подобные ликвидации неугодных правителей были всегда и везде.

Сяосун покидал Фэнсянь в полном душевном раздрае, не решив, что делать дальше, а ведь она даже слова не сказала, не просила остаться. И вот теперь он никак не может придумать, что и как делать. В Москве был уверен, что всё получится достаточно легко с помощью фальшивого письма от имени Сталина с предложением сотрудничества против Чан Кайши. В ОГПУ просчитали, что маршал достаточно осведомлён о борьбе за власть Сталина и Троцкого и о том, что Чан Кайши поклонник Троцкого, поэтому он должен «клюнуть» на авторитет Сталина, который явно превосходит своего противника. Сяосуну, кстати, Троцкий был более симпатичен хотя бы своей активностью, но не в его положении выбирать – надо использовать то, что выгодней.

Напротив скамьи, где сидел Сяосун, остановился автомобиль, из него вышли два человека в полувоенной одежде и направились к Сяосуну. Он сразу предположил, что это – секретники, и с любопытством ждал дальнейшего.

– Ваши документы? – обратился к нему старший по возрасту.

Сяосун подал советский зарубежный паспорт. При виде серпа и молота на обложке они дружно вздрогнули, вызвав усмешку Сяосуна, однако сдержались и углубились в изучение документа.

– Что вы здесь делаете? – спросил младший.

– Сижу, отдыхаю, любуюсь дворцом чжаотао дацзяна[23 - Чжаотао дацзян (zh?otao d? jiang) – главнокомандующий-усмиритель (кит.).]. О, простите, оговорился – генералиссимуса сухопутных и морских сил Китайской республики.

– Шутить изволите? – оскалился младший.

– Что вы, что вы, господин! Ни в коем случае!

Старший спрятал паспорт Сяосуна в нагрудный карман полувоенного френча:

– Пройдёмте с нами.

– Могу я узнать – куда?

– Туда, где шутить не любят. Особенно по отношению к господину генералиссимусу.

– Выходит, я дёрнул тигра за усы?

Секретники промолчали.

Сяосун тянул время, раздумывая, уложить их носом в газон или попытаться через них выйти на Чжана. Решил: попытка – не пытка, однако в охранке может быть всё, что угодно. Особенно в смысле пыток.

– Ладно. Запишите: добровольно предаю себя в руки блюстителей, хотя все лошади спотыкаются, все люди ошибаются[24 - Все лошади спотыкаются, все люди ошибаются – китайская пословица.]. Я, видать, не исключение.

– Поговори ещё, шутник!

Наручники надевать не стали, отметил Сяосун. Значит, опасаются обращаться как с преступником. Пока что подозреваемый. Уже неплохо.

Машина, сколько ни петляла по улицам Мукдена, а привезла к стене дворца, вернее, в приземистый дом, примыкающий к стене. Пожалуй, тут есть и дверь сквозь стену, подумал Сяосун. Если так, то это – гнездо личной контрразведки маршала. Хорошо это или плохо, он пока не знал, всё зависело от ближайшей ситуации.

Его привели в кабинет с недорогой, но добротной мебелью. Письменный стол, полумягкие стулья, застеклённый шкаф с папками, большой сейф – явно не допросная, может быть, рабочий кабинет небольшого начальника. То есть надо понимать – задержанного вывели на тот уровень, какого он, по мнению секретников, достоин, потому что указаний на его счёт никаких не поступало. Значит, он не первый, попавший в такую ситуацию.

– Садитесь и ждите, – сказал старший и ушёл. Младший встал у дверей, заложив руки за спину и глядя прямо перед собой.

Насмотрелся американских фильмов, усмехнулся про себя Сяосун. Сам он тоже их любил, особенно комедии с полицейскими. Смеялся всегда от души и так часто и громко, что товарищи по ОГПУ прозвали его Смехун-Сяосун. Поначалу он обижался и сердился, но потом привык – они же не со зла. Товарищи его зауважали сразу, как только начались занятия по шаолиньцюань. Вот и сейчас ему ничего не стоит применить бацзицюань или дуаньдацюань[25 - Бацзицюань (8 сторон совершенного кулака), дуаньдацюань (короткий кулак) – приёмы рукопашного боя.], и паренёк будет лежать и тихо радоваться, что ещё жив.

Уверенный стук каблуков по деревянному полу прервал размышления Сяосуна. В кабинет вошли двое: впереди плотный короткостриженый мужчина в европейском костюме, за ним уже знакомый старший секретник.

Сяосун встал. Мужчина скользнул по нему взглядом и небрежно бросил:

– Оставьте нас. Ждите за дверью.

Секретники вышли.

– Здравствуй, Мао Лун, – сказал Сяосун. – Рад тебя видеть.